Возникает тишина.
Длится она не больше пяти секунд, но кажется, что целую вечность. За эту вечность Мурат подходит ближе. Его губы дрожат, и ладонь, которую он опускает Кириллу на плечо, дрожит тоже. Лицо Мурата полнится неверием, таким ярким и наивным.
«Скажи мне, ты только поэтому выживал меня, как чумную крысу?»
Без ответа.
«Я бы никому не рассказал. Никому».
Затем едва слышимое: «Ты ничего и не видел».
«Да, я ничего не видел».
И вновь тишина.
Что во время нее происходило, Кирилл уже не помнит, но помнит, что ему пришла в голову глупая мысль закрепить слова Мурата еще более ненадежными словами.
«Обещай».
«Обещаю».
«Тогда сделаем вид, что друг друга не существует».
Мурат мягко и грустно смеется.
«Сделай мы это раньше, мне не было бы так больно. Я такого не заслужил, Кир. Нет, никто такого не заслуживает. Мне жаль, что ты этого не понимаешь. Мне жаль тебя».
Жалость – это самое безобидное, что Мурат мог и может предложить. Однако Кирилла из прошлого это уязвляет. В его голосе холод сдерживаемого гнева:
«Лучше себя пожалей. Таким, как ты, в мире непросто. Разве ты до сих пор этого не понял?»
Мурат молчит.
«А может, я нравился тебе больше, чем друг? Не бойся, я никому не расскажу».
Усталый досадный вздох.
«Мне надоело это выслушивать. Мне не стоило приходить сюда. У тебя что ни слово, то яд».
«Плохо, что не такой, как у Ильи в соке».
Мурат, набухая гневом, вначале таится.
«Плохо?»
Затем его голос низким рокочущим раскатом бьет напрямик:
«Плохо, мать твою?! Да ты хоть догадываешься, что они делали со мной?!»
«Разве это оправдывает то, что сделал ты?»
«Я защищал себя! Я не был человеком, я был их вещью. Надо мной изгалялись на потеху. Заставляли делать всякое, от чего мне теперь не отмыться! Спроси у него! Спроси! Я защищал себя так же, как ты сейчас защищаешь эту мразь!»
«Я не защищаю его. А ты не защищал себя, потому что, если бы защищал, ни за что бы не явился сюда, чтоб поиграть в мученика».
«Мне захотелось в последний раз посмотреть в твое лживое лицо. Я подумал, что пойму, зачем первым подошел к тебе и первым заговорил тогда, той осенью, – это было здесь же, помнишь? – но так и не понял».
«Ты жалеешь о чем-нибудь?»
(«Жалеешь ли ты, что встретил меня, что привязался ко мне и заставил меня привязаться к тебе? – Это он имел в виду в тот день, это он хотел спросить в ту ночь на складе, когда перед Мурат чуть не заплакал. – О чем разговор? Конечно, жалеешь». Сейчас Мурата рядом с ним нет, никого нет, кроме собственного отражения. Сейчас слезы горячими горошинами срываются с подбородка в раковину. Кирилл душит в горле крупный комок вопля. Если он выпустит его наружу, ванну ждет участь школьного шкафчика).
«Да, жалею. Что не добавил в сок больше, чем требуется».
Вот оно. Признание в содеянном, финальная искра, которой Мурат хочет закончить их встречу. Он на несколько секунд зажмуривается, затем открывает глаза, и его плечи расслабленно опадают, словно отпускают неподъемную ношу. Мурат не собирается говорить «Все кончено», ведь между ними ничего толком и не начиналось. Он без слов идет к двери. Но Кирилл из прошлого не отпускает его так просто, ведь для него это момент торжества.
Он окликает его:
«Мурат!»
И еще раз, громко смеясь:
«Мурат!»
«Ничего особенного не произошло».
Мурат поворачивается к нему лицом, с расширенными в безумии глазами.
Кирилл повторяет с легким налетом пренебрежения:
«Ничего особенного не произошло. Ты всегда был таким, не так ли? Так к чему сейчас отнекиваться? В курсе уже все. Но, похоже… все, кроме тебя?»
Некоторое время ничего не происходит. Затем раздается острый шорох, за ним заглушенный стон и возня начинающейся драки.
Кирилл не дослушивает до конца: что будет дальше, он знает и так. Диктофон записывал до самого победного: и то, как они били друг друга, и то, как грохнула дверь от руки вломившегося Смирнова, и то, как Смирнов отдирал его от Мурата: «Уймись! Прекращай! Ты глухой, что ли?! Я сказал, хватит!»
Лицо в зеркале покрасневшее, глаза без остановки сочатся слезами. Он вытирает их рукавом и громко высмаркивается в раковину.
Мать тихонько стучится к нему.
– Кирочка, ты в нос накапал?
– Накапал.
– Я развела тебе лекарство, оно на кухне. Не забудь выпить.
– Не забуду. – Кирилл выключает воду и падает лицом в полотенце.
Сегодня вечером он поговорил с матерью по поводу Москвы. Она неприятно удивилась, ведь изначально отъезд планировался на следующей неделе, когда из командировки вернется отец. Кирилл весь ужом извертелся, но своего добился.
– Все так резко и в спешке, Кирочка, – говорила она. – И до папы сейчас никак не дозвониться… Как ты сам доберешься до тети? Ты же совсем один, а если потеряешься? А твоя простуда? Ты же до сих пор болеешь!
– Мам, послушай, чем раньше я уеду, тем быстрее освоюсь, а чем быстрее я освоюсь, тем легче мне будет подать документы. К тому же на мое направление будут вступительные, а там очень большой конкурс, ты же знаешь.
По правде говоря, в подобном мать не разбиралась, но кивнула все равно, не подозревая, что сын местами привирает.
Они собрали вещи сразу же. Он настоял только на маленькой дорожной сумке:
– С большой сейчас совсем ни к руке корячиться. А остальное еще успеется, перевезется.
Мать суетливо выгладила ему пастельно-розовую рубашку, сделала стрелки на серых в клетку брюках. Затем он как бы между делом обмолвился о цене билета, и она, наконец, спохватилась: спрятала ему в паспорт наличные на дорогу, а остальную сумму перевела на карту. Тогда ему пришла в голову мысль, что завтра, сразу как выйдет на нужной станции, он снимет все деньги, а карту сломает, чтоб отец больше не отслеживал его затраты.
– Всю мелочь прячь глубоко в карманы, это же столица – в автобусах полно ворья. Не ешь уличную еду, мало ли что туда суют!
Все лучше, чем твоя трава, подумал он в этот момент.
– Не ходи ночью по подворотням и отзванивайся мне каждый день, понял?
Кирилл попросил ее не переживать и выпить таблетку.
Когда они закончили и мать оставила его одного, он с великим облегчением написал Илье, что на завтра все схвачено. Увидел галочку «прочитано» и в тысячный раз удалил диалог.
Телефон, с которого он напишет, если все накроется, сейчас у него в руке. Диктофонная запись ему больше ни к чему.
Когда-то давно он обещал Мурату, что избавится от нее, когда уедет в Москву. Тогда это звучало не как обещание, а как одолжение. Мурат не верил ему до самого последнего и правильно делал, ведь ничего удалять Кирилл не собирался и в туалете клуба, где они громко поссорились, он точно о таком не думал.
При нажатии на троеточие в углу экрана появляется контекстное меню.
«Удалить файл 20160423.amr?»
«Да».
«Файл удален».
Признание, которое Кирилл вытянул из Мурата, долго служило последним рычагом давления, но сейчас оно теряет всякий смысл. Все теряет смысл, ведь со старой жизнью покончено, а завтра начнется новая, и в ней не будет ни Мурата, ни воспоминаний о нем.
Кирилл отпускает то, что так давно его тяготило, и заходит на кухню с душой легкой, как пух. Он уже почти допивает лекарство, когда в проеме появляется мать. Обычно в такое время она уже принимает снотворное и ложится спать, но теперь почему-то стоит напротив Кирилла с трубкой домашнего телефона в руке. Она моргает несколько раз, словно сама не может понять, что она тут забыла, а потом… потом новая жизнь Кирилла с треском рушится.
– Кирочка, сейчас звонили из какой-то юридической конторы. Котовы хотят подать на нас в суд…
У Дениса плывут мозги. У Славы, что таращится в одну точку, видно, тоже. Ни тот, ни другой не знают, за что им зацепиться, что спросить и как отреагировать, потому что Толик загрузил их под завязку. Он не дал никому опомниться и после того, как Слава с его подачи узнал и о поцелуе в палатке, и том, где на самом деле был Мурат сегодня утром, если не на улице (у Славы от шока лицо побелело как простынь), Толик резко перешел к событиям двухлетней давности. К тому, с чего у Мурата и Кирилла все началось и почему до сих пор не кончается. Денис думает: что бы ни произошло в прошлом, то, что Толик сделал сейчас, – неправильно и грубо. Друзья не должны лезть в душу, раскрывать тайны третьим лицам (даже если третье лицо – это Слава) лишь затем, чтобы собрать всю мозаику истории.
– После той драки на крыше я его больше не видел. – Толик между тем подходит к концу. – И слава богу. Увидел бы – удавил. Мурат обещал мне, что с ним больше никаких встреч и разговоров не будет, дескать, они друг для друга навсегда умерли. Но Мурат склонен к саморазрушению, так что я не сильно удивился, когда уже летом, перед тем как нам с тобой, Слав, уехать, он признался мне, что снова согласился на встречу. На этой встрече Пегов шантажировал его обличающей диктофонной записью. Подлец записал их разговор еще в тот день на крыше и все ждал подходящего момента. Мурата так трясло от страха, а я… ничего не мог сделать. И помощи попросить не мог тоже, ведь Мурат потребовал держать рот на замке, связал мне руки… но сейчас они развязаны, и я, наконец, рассказываю это тебе, Слав. – Он делает неуверенную паузу, переводит взгляд со Славы на Дениса: – И тебе, Дэн, раз уж и ты влип.
Воцаряется вязкое как студень молчание. Когда Денис впервые услышал (от вездесущего Кира, будь он проклят), что Мурат жертва травли, он и предположить не мог, что все так запутанно и болезненно, что Кирилл ради сохранения своей репутации решится на такую жестокость, что Мурат, отчаявшись, задумается об убийстве…
«Он только с виду такой тихоня, – сказал Кирилл в тот жаркий день на пути из магазина. – Мурат по-настоящему ужасный человек. Поверь, таких лицемеров еще поискать надо».