Эмма барабанит пальцами по коленке.
– Аксакал в недоумении. Я в недоумении. Ты в недоумении. Но так уж обстоят дела.
Я беру тайм-аут и собираюсь с мыслями.
– Я понял. Мэггад, этот гребаный двуличный яппи, хочет меня подставить.
– Каким образом, Джек? И зачем?
В голосе Эммы слышится сочувствие: она, очевидно, полагает, что руководство уже так надо мной поиздевалось, что дальше ехать некуда. У меня даже челюсть отвисает. Я принимаюсь разглядывать ведущую вниз дорожку редких волос у себя на животе – ну вот, уже седые появились.
Эмма прерывает молчание:
– Мне жаль, Джек. А теперь иди одевайся.
Я поднимаю глаза и смотрю на нее:
– Джимми Стома в обмен на Старину Полка.
– Не пойдет. – Она яростно мотает головой.
– Эмма, а ты знаешь, сколько я могу просидеть на бюллетене по болезни?
– Не смей мне угрожать.
– Завтра ты получишь письмо от известного дипломированного сотрудника службы здравоохранения, – не унимаюсь я, – подтверждающее всю серьезность моего состояния и мой диагноз – хронический колоректальный дивертикулез. Милая моя, к тому моменту, как я закончу свое лечение и моя трудоспособность восстановится, мистер Макартур Полк уже станет другом червей.
Эмма вскакивает – сейчас лопнет от злости:
– Поверить не могу, Джек, ты хочешь заставить врача лгать!
Я мрачно подтверждаю, что у меня есть связи в мире гастроэнтерологов.
– Но, – продолжаю я, – дай мне десять дней на Джимми Стому – и я тотчас отправлюсь к Старине Полку.
– Неделю. Больше не получишь, – сдается Эмма. – И этого разговора не было, ясно? Я вообще к тебе не приходила.
– Ясно. И ты вообще не любовалась моими обнаженными белоснежными икрами. Слушай, я собираюсь раздавить пару апельсинов – оставайся на сок.
– Как-нибудь в другой раз, – отрезает Эмма.
У двери я вдруг благодарю ее сам не знаю за что. Она убирает очки в карман и надевает шикарные «рэй-баны» с синими стеклами – новая мода среди водителей.
– Послушай, – решается она. – Я правда сожалею, что назвала тебя этим словом на букву «г».
– Брось. Мы теперь партнеры. У нас есть незавершенное дело.
– Хуан говорит, у тебя в холодильнике ящерица. Это что, правда?
– Весьма большая ящерица, да. Хочешь посмотреть?
– Ну уж нет, Джек, – сдержанно улыбается Эмма. – Хотя я не прочь услышать твою версию этой истории.
– Как-нибудь, – обещаю я, – когда не буду чувствовать себя таким ничтожеством.
11
Когда от меня ушла Анна, Карла подарила мне детеныша капского варана. Сказала, что я слишком безответствен и не смогу заботиться о щенке, или котенке, или даже о попугае. Варанам не нужно общение, только личинки жуков, вода и солнечный свет.
– С этим даже ты справишься, – уверила меня Карла.
Я назвал его Полковник Том, потому что он появился у меня в доме 21 января, в годовщину смерти «Полковника» Тома Паркера,[45] человека, который сделал Элвиса Арона Пресли королем рок-н-ролла. Карла принесла с собой террариум и коробку хрущака мучного – на первое время. Полковник Том расправился с запасами за три дня. Вскоре он перешел на сверчков, тараканов – и его уже было не остановить. Он стал воплощением существа, неудовлетворенного желудочно, машиной для поглощения пищи. Очень скоро он перерос террариум, и тогда я переселил его в пятидесятигаллонный контейнер. Все условия: блюдце с водой, опилки и даже бонсаи.
Вараны – это вам не кокер-спаниели, они не любят проявлять эмоции. Настроение Полковника Тома почти не менялось: в удачные дни он переходил от рассеянности к полному безразличию. Только во время кормежки он как-то реагировал на присутствие человека – моргал холодными глазами и кивал шишковатой головой. В остальное время он отлеживался в искусственной пещере, которую ему подарила Карла.
Однажды вечером, после нескольких бутылочек пива, я вынул его, чтобы показать Хуану, который по такому случаю предусмотрительно вооружился палкой от швабры. Мы смотрели бейсбол по телику, Полковник Том пять иннингов пролежал у меня на коленях и даже хвостом ни разу не взмахнул.
– Какой-то он высушенный, – заметил Хуан. – Дай ему попить, Джек, ahora![46]
Я налил теплого «Сэма Адамса» в пепельницу, поднес ее к чешуйчатой пасти варана, и, к моему крайнему удивлению, он робко высунул язык, нежный и розовый, как карибская улитка. Оказалось, что мой варан любит пиво. Воодушевленный, я предложил ему остатки лаймового пирога, которые Полковник Том жадно поглотил. Кусок меренги свисал у него из пасти, как щегольская белая эспаньолка. Мы с Хуаном уже порядком набрались и, естественно, пришли в полный восторг.
С тех самых пор я всегда приглашал варана на вечеринки «телек-пиво-тортик». Иногда по дороге домой забегал Хуан; бывало, он даже приводил подружек – показывал варана. Молодой варан рос быстро и вскоре стал уже больше трех футов в длину. Новый рацион вывел его из доисторического спокойствия, а его некогда плоские бока раздулись и стали напоминать бочонки. Оглядываясь назад, я думаю, что сразу должен был понять: это нездоровая перемена, хотя Полковник Том никогда раньше не пребывал в столь радужном настроении. Хуан клялся, что варан стал настоящим болельщиком бейсбола; возможно, Полковник Том не понял всех тонкостей игры, но вполне уразумел ее основные принципы. Варан лежал у меня на коленях перед телевизором, и глаза его просто сияли, но я всегда подозревал, что его вдохновляют не подвиги игроков, а пирожные и дистиллированный хмель.
Однажды поздно ночью в субботу, когда «Марлины» играли с «Доджерами», у Полковника Тома случился тяжелый приступ того, что я диагностировал как варанью икоту. Симптомы проявились вскоре после того, как он проглотил холодный «Хайнекен» и кусок сдобного немецкого штруделя, который Хуан купил в прославленной кондитерской в Ибор-Сити.
По наручным часам я замерил интервалы между судорожными отрыжками Полковника Тома: восемь секунд. От недомогания он впал в подобие летаргии, его щеки покрылись пятнами и потемнели. Хуан уже ушел домой, и мне пришлось одному оказывать помощь дрожащей рептилии. Когда я попытался погладить его морщинистую спину, Полковник Том завертелся на месте и громко защелкал челюстями. А затем как ударит меня задней лапой по щеке! До крови, между прочим.
– Ах ты, маленький неблагодарный засранец! – пробормотал я с излишней резкостью.
В ответ варан злобно поднял свою башку размером с кирпич, открыл пасть и продемонстрировал острые, как иголки, зубы. Я, как завороженный, смотрел на мутную слюну у него во рту, но тут Полковник снова зашелся в икоте, забрызгивая все вокруг. Из телевизора послышался одобрительный гул болельщиков: Гэри Шеффилд красивой петлей запустил мяч на левую трибуну, и «Марлины» проиграли девятую подачу. Полковник Том успел моргнуть одним глазом – и замертво свалился мне на колени.
Минут пятнадцать я не двигался, отчасти из-за шока, отчасти из-за того, что сверкающие челюсти варана замерли всего в каких-то миллиметрах от гульфика на моих трусах. Предсмертный укус этих клыков мог запросто отправить меня в операционную (а в больнице, подозревал я, не найдется невинного объяснения, как задохнувшийся варан оказался в такой опасной близости от моей мошонки).
Убедившись, что Полковник Том испустил дух, я принялся ломать голову, что же мне с ним делать. Прямо под балконом стоит мусорный контейнер – но такое решение показалось мне жестоким и бестактным. В конце концов, это же подарок дочери Анны. Поэтому я решил достойно проводить варана в последний путь. Но церемония требует приготовлений, а пока требовалось сохранить бренные останки, что, принимая во внимание размеры Полковника, было не так-то просто. Чтобы запихнуть зверюгу в морозилку, мне пришлось свернуть его в скрипичный ключ.
С того дня там он и спит, Полковник Том, – замороженное колечко, погребенное под формочками для льда и шоколадными батончиками «Дав». Всякий раз, когда я думаю, что надо бы похоронить беднягу, у меня начинается депрессия.
Я мучился совестью и наврал Карле – сказал, что варан выбрался из террариума и убежал. Только Хуан знает правду. Странно, что он проболтался Эмме. Наверняка она специально выведывала у него информацию, чтобы потом использовать против меня на ежегодной аттестации сотрудников. И хотя Хуан мой лучший друг, он расскажет Эмме что угодно, если только это поможет ему затащить ее в постель. Я лично всегда именно так и поступал на ранней стадии отношений с девушками.
Пожалуй, это даже хорошо, что она знает про дохлую ящерицу в моей морозилке. Возможно, это перевернет ее представления обо мне и заставит гадать, какие же еще страшные тайны я скрываю.
Макартур Полк – вылитая Смерть. Только косы не хватает.
– Он не может говорить, – сообщает мне медсестра.
– Тогда зачем я сюда пришел? – резонно спрашиваю я.
– Я хочу сказать, он не может говорить обычным способом. Из-за трахеотомии.
Старик мрачно показывает на хирургический разрез в горле; к разрезу прикреплен пластиковый клапан, похожий на кофейную чашку. Прозрачная трубка ведет от клапана к кислородному баллону у кровати.
Для интервью Макартура Полка перевели из отделения интенсивной терапии в палату. Он показывает бескровным пальцем на дверь, веля медсестре исчезнуть.
– Не утомляйте его и не сердите, – шепчет мне медсестра. – Он плохо себя чувствует. – Она успевает загородиться локтем как раз вовремя, чтобы пластмассовая утка не зарядила ей по лбу. – Иногда он вредничает. Сами увидите, – говорит она.
Как только мы остаемся одни, Макартур Полк начинает какие-то манипуляции с клапаном, и воздух проходит через голосовые связки.
– Эта маленькая штуковина в Интернете стоит пятьдесят два бакса, – хрипит старик. – А прикинь, сколько за нее дерут в больнице – три сотни! Грабители чертовы!