— Но, доктор Коулмен… — Александер хотел что-то сказать, но замолчал с открытым ртом. В его глазах застыла тревога.
— Да? Что такое? — Коулмен был озадачен — он не сказал ничего такого, что могло бы возбудить такую тревогу.
— Мы не делали непрямую пробу Кумбса.
Несмотря на все сочувствие к Александеру, Коулмен ощутил раздражение. Из-за Пирсона он не хотел дальше развивать эту тему, но теперь выбора у него не оставалось.
— Да нет же, вы ее делали, — быстро сказал он. — Я же помню, что подписал требование на сыворотку Кумбса.
Александер смотрел на Коулмена, в глазах молодого лаборанта была уже не тревога, а отчаяние.
— Доктор Пирсон сказал, что это не обязательно, и анализ был сделан в физиологическом растворе и в растворе белка.
Коулмену понадобилось несколько секунд, чтобы осознать то, что он услышал. Он вдруг заметил, что за разыгрывающейся сценой с любопытством наблюдает Гарри Томазелли. Как насторожился доктор Дорнбергер.
Пирсон явно испытывал неловкость. Эта неловкость проскользнула в его тоне, когда он обратился к Коулмену:
— Я собирался вам об этом сказать, но запамятовал.
Но Коулмен уже все понял. Правда, прежде чем продолжить, он решил уяснить для себя один факт.
— Если я все правильно понял, — спросил он Александера, — то, здесь, в этой лаборатории, вообще никогда не делали и не делают непрямую пробу Кумбса?
Александер кивнул, и в разговор резко вмешался доктор Дорнбергер:
— Минутку! Позвольте мне поставить вопрос прямо. Вы хотите сказать, что у матери — миссис Александер — все-таки могут присутствовать в крови антитела к резус-фактору?
— Конечно, могут, — повысив голос и не думая о последствиях, ответил Коулмен. — Анализы в физиологическом растворе и в растворе белка хороши в большинстве случаев, но не во всех. Тот, кто хотя бы немного знаком с современной гематологией, обязан это знать. — Он искоса взглянул на Пирсона, который безучастно следил за происходящим, и обратился к Дорнбергеру: — Именно поэтому я заказал сыворотку для непрямой пробы Кумбса.
Администратор тоже попытался выяснить для себя суть сказанного и обратился к Коулмену:
— Я хочу спросить об анализе. Если вы его назначили, то почему он не был сделан?
Коулмен посмотрел на Баннистера. Его глаза сверкали сталью, когда он спросил:
— Что с требованием, которое я подписал? С требованием на сыворотку Кумбса?
Лаборант угрюмо молчал.
— Ну?
Баннистер едва слышно промямлил:
— Я его порвал.
Дорнбергер не мог поверить своим ушам.
— Вы порвали документ, подписанный врачом, и ничего ему об этом не сказали?
Коулмен был беспощаден:
— По чьему указанию вы это сделали?
Баннистер опустил глаза и неохотно произнес:
— По указанию доктора Пирсона.
Теперь Дорнбергер думал недолго.
— Это означает, что у ребенка скорее всего эритробластоз. На это указывают все симптомы, — сказал он Коулмену.
— Значит, вы будете делать обменное переливание крови?
— Если оно необходимо, то его надо было делать сразу после рождения, — с горечью ответил Дорнбергер. — Но это шанс, несмотря на промедление. — Он посмотрел на молодого патологоанатома так, словно мог доверять только ему одному: — Но я хочу подтверждения, у ребенка может не хватить сил на переливание крови.
— В данном случае нужно исследовать кровь ребенка прямой пробой Кумбса. — Ответ Коулмена был быстрым и уверенным.
Теперь разговор шел только между Дорнбергером и Коулменом. Пирсон стоял неподвижно, казалось, у него кружится голова от стремительного развертывания событий.
Коулмен резко обратился к Баннистеру:
— В лаборатории есть сыворотка Кумбса?
Старший лаборант попытался сглотнуть несуществующую слюну.
— Нет.
Это уже относилось к компетенции администратора.
— Где мы можем ее взять? — коротко спросил Гарри Томазелли.
— У нас нет времени, — ответил Коулмен. — Придется сделать анализ в другом месте — там, где есть реактивы.
— Значит, в университете, их лаборатория мощнее нашей. — Гарри Томазелли направился к телефону и поднял трубку: — Свяжите меня с университетской клиникой. — Он поднял голову и обратился к присутствующим: — Кто там заведует патологической анатомией?
— Доктор Франц, — ответил Дорнбергер.
— Попросите к телефону доктора Франца, — сказал Томазелли. — Кто будет с ним говорить?
— Я, — ответил Коулмен и взял трубку. — Доктор Франц? Это доктор Коулмен, патологоанатом из клиники Трех Графств. Не сможете ли вы экстренно сделать для нас пробу Кумбса? — Наступила пауза, Коулмен внимательно выслушал собеседника, потом сказал: — Да, мы немедленно пришлем пробу. Спасибо, доктор, до свидания. — Он положил трубку и посмотрел на присутствующих: — Нам нужна проба крови, немедленно.
— Я помогу вам, доктор. — Это был Баннистер. Он стоял перед Коулменом, держа в руке лоток с инструментами.
Коулмен хотел было резко отказать, но увидел в глазах старшего лаборанта такую мольбу, что заколебался и согласился:
— Очень хорошо. Идемте со мной.
Когда они выходили, администратор крикнул им вслед:
— Я вызову полицейскую машину. Они быстрее доставят пробу.
— Прошу вас! Я тоже хочу поехать, — попросил Джон Александер.
— Хорошо. — Администратор поднес к уху трубку. — Соедините меня с городской полицией, — отрывисто произнес он и обратился к Александеру: — Идите за ними, а потом спускайтесь к входу отделения «Скорой помощи». Машина будет ждать там.
— Слушаю, сэр. — Александер выбежал из лаборатории.
— Это администратор клиники Трех Графств, — начал говорить в трубку Томазелли. — Нам нужна полицейская машина, чтобы экстренно доставить в университетскую клинику пробу крови… Да, наши люди будут ждать вас у входа в отделение «Скорой помощи»… Да, правильно. — Он положил трубку и сказал: — Пойду прослежу, чтобы все было в порядке.
В лаборатории остались только Пирсон и Дорнбергер.
Мысли и чувства старого гинеколога кипели. Конечно, за многие годы медицинской практики у Чарльза Дорнбергера умирали больные. Иногда эти смерти, казалось, были предопределены самой судьбой. Но он всегда дрался за жизнь своих больных, дрался до конца и никогда не сдавался. Во всех случаях — удачных и неудачных — он мог честно признаться себе, что никогда не ронял врачебной чести, всегда работал на пределе своих возможностей и никогда не полагался на случай. Никогда больные Чарльза Дорнбергера не умирали от недосмотра или халатности.
Не умирали — до сегодняшнего дня.
Теперь, на закате карьеры, ему придется пожинать горькие плоды чужой некомпетентности. Еще горше было осознавать, что эту некомпетентность проявил его друг.
— Джо, я хочу кое-что тебе сказать, — произнес он.
Пирсон опустился на стул, лицо его покрывала мертвенная бледность, глаза блуждали. Он медленно поднял голову.
— Это был недоношенный ребенок, Джо, но это не помешало бы нам сделать обменное переливание крови сразу после рождения. — Дорнбергер помолчал, а когда снова заговорил, в его голосе зазвучали все обуревавшие его эмоции. — Джо, мы долгое время были друзьями, иногда я заступался за тебя, помогал тебе отразить направленные против тебя удары. Но если этот ребенок умрет, то — помоги мне Бог! — я вызову тебя на медицинский совет и размажу по стенке.
Глава 20
— Господи, да чем они там заняты? Почему не звонят?
Доктор Джозеф Пирсон нервно выбивал по столу барабанную дробь. Прошел уже час с четвертью с тех пор, как у ребенка взяли кровь и отвезли в университетскую клинику. Старый патологоанатом и доктор Дэвид Коулмен были в кабинете одни.
— Я еще раз звонил доктору Францу, — сказал Коулмен. — Он позвонит, как только они получат результат.
Пирсон вяло кивнул.
— Где Александер? — спросил он.
— Полицейские привезли его обратно, и он ушел к жене. — Коулмен помолчал, потом предложил: — Может быть, пока мы ждем, стоит позвонить в департамент и узнать, начали ли они заниматься обследованием работников кухни?
Пирсон отрицательно покачал головой.
— Нет, потом, когда все это закончится. Сейчас я не могу думать ни о чем другом, — нервно сказал он.
В первый раз с утра, с тех пор как в лаборатории развернулась вся эта драма, Дэвид Коулмен подумал о Пирсоне и его чувствах. Старик перестал возражать против новой пробы на антитела к резус-фактору, и это означало, что он признал правоту и компетентность своего более молодого коллеги. Коулмен подумал: «Должно быть, ему очень горько», — и впервые что-то похожее на сочувствие шевельнулось в его душе.
Пирсон перестал выбивать свою нескончаемую дробь и стукнул кулаком по столу:
— Черт их подери, ну почему они не звонят?
— Есть новости из патанатомии? — спросил Чарльз Дорнбергер у дежурной медсестры. Он вымыл руки и ждал в маленькой, примыкавшей к отделению акушерства операционной.
Девушка отрицательно покачала головой:
— Нет, доктор.
— Когда мы сможем начать?
Сестра наполнила горячей водой две грелки и, завернув их в одеяльца, положила на крошечный операционный стол.
— Через пару минут.
В операционную вошел интерн и спросил:
— Вы хотите начать обменное переливание крови, не дожидаясь результата пробы Кумбса?
— Да, — ответил Дорнбергер. — Мы и так уже потеряли массу времени. У ребенка нарастает анемия, а это показание к переливанию крови даже в отсутствие анализов.
— Доктор, пуповина была обрезана очень коротко. Я просто решила вам об этом напомнить, — сказала дежурная медсестра.
— Спасибо, я помню, — отозвался Дорнбергер и обратился к интерну: — Когда мы заранее знаем, что новорожденному потребуется обменное переливание крови, то оставляем длинный отрезок пуповины, чтобы было удобно переливать кровь через пупочную вену. К сожалению, в данном случае мы не планировали переливания и коротко обрезали пуповину.
— Как же быть? — спросил интерн.
— Придется под местной анестезией сделать надрез над пупочной веной. — Дорнбергер обернулся к сестре: — Кровь подогрета?