– Ой, прости…
На секунду ей стало стыдно, что она причинила мужу такую боль, но он, воспользовавшись ее замешательством, повалил Марину на диван, и она тут же обрела силы для новой схватки.
Уголком сознания она понимала, как это глупо и отвратительно – два культурных человека, профессор и врач-хирург высшей категории, дерутся, словно последние алкаши, но ярость пьянила…
Есть упоение в бою!
– Успокойся! – мычал Георгий сквозь стиснутые зубы, всем телом прижимая ее к дивану. – Я сейчас тебя свяжу, сука!
«Сегодня он сказал мне больше бранных слов, чем за всю нашу жизнь, – радостно подумала Марина. – Мы вообще ссоримся первый раз в жизни!»
Изловчившись, она резко подняла голову, превратив в оружие собственный лоб, но Георгий успел отпрянуть.
– Что ж ты, дура, башкой бьешься, она у тебя и так больная! Значит, я убийца, да? Убийца? Сука, я тебя ненавижу!
– А меня от тебя тошнит! – Марина ерзала, пытаясь сбросить с себя Георгия, но он, упершись коленом, занимал очень устойчивую позицию. Да, она в капкане, но без боя не сдастся! – И не ври, что ты от своей бабы ушел! Это она тебя бросила! Если ты трахал ее так, как меня, урод!
– Вот и поговорили!
– Пусти меня!
– Нет!
– Пусти, я сказала! Что тебе еще надо от меня?
– Чтобы ты призналась! Что веришь, что я не травил тебя!
– Хрен тебе!
Вдруг лицо Георгия оказалось так близко, что заслонило собой все…
Он целовал ее грубо и поспешно. Коротко выдохнув, устроился на ней верхом, лишив всякой возможности пошевелить ногами. Одной рукой он прижал ее запястья к дивану, а другой рвал кофточку. Это была лучшая кофточка, но Марине было не жаль. Гораздо больше огорчала собственная усталость – все-таки схватка вымотала ее, и вместо активного сопротивления тело выдавало лишь жалкие конвульсии.
– Отвали, сволочь! – шипела она.
– Ага, сейчас!
Георгий накрыл ее собой, грубо раздвинул ей ноги и свободной рукой принялся стягивать с нее брюки вместе с трусами.
Она не знала его таким – грубым, сноровистым и дерзким любовником. Раньше он никогда не трогал ее такими бесстыдными, хозяйскими руками.
И не входил в нее так победоносно.
И не держался за ее плечи так крепко и так беспомощно, словно зная, что, если отпустит, останется один в мрачной холодной темноте…
И не прижимался щекой к ее щеке, и не сопел в ухо так бессмысленно и понятно…
И не… И никогда раньше не причинял ей того, что она чувствовала сейчас!
Она застонала спокойно и счастливо, обняла мужа и прижалась к нему изо всех своих сил, ведь человек, сделавший с ней такое, не мог быть ей врагом.
Она чувствовала, как растворяется в нем, видела, как окружающий мир мягко обрушивается в черную пропасть, оставляя их одних во вселенной…
– Марина! О господи! – Георгий вдруг вскочил и выбежал из комнаты.
Она не успела удивиться, как его пальцы с силой втолкнули ей в рот кусок сахара.
– Быстро ешь!
– Жора! Иди ко мне…
– Ешь, говорю!
Она разгрызла сладкий брусочек. А потом почувствовала такую слабость, что не смогла даже повернуться.
Он принес сладкий чай.
– Пей скорее! – Как заправская сиделка, Георгий приподнял ее голову одной рукой, а другой поднес кружку ко рту.
– Зачем? Это не гипогликемия, это оргазм.
Он серьезно посмотрел на нее:
– Марина, когда оргазм, люди теряют сознание во время, а не после. И ты же мокрая вся. Пей, не спорь со мной.
Она покорно выхлебала кружку.
Георгий расстелил постель, освободил Марину от тех обрывков одежды, которые еще оставались на ней, и обтер влажным полотенцем.
Она разрыдалась. Он стоял на коленях возле дивана и гладил ее по голове.
– Прости меня… Но мне стало так горько, когда я понял, в чем ты меня подозреваешь…
– Это ты меня прости! Ты ни в чем не виноват.
– Как ни в чем? А измена?
Марина зарыдала пуще прежнего:
– Все правильно! Я такая страшная! А теперь вообще, как ты будешь со мной, если я каждый раз буду в гипогликемию впадать?
Ответом ей был смех.
– Да ты подумай, балда, сколько калорий потратила, пока со мной дралась? У тебя от этого сахар упал, а не от секса. Или ты каждый раз хочешь такую прелюдию?
Он скользнул к ней под одеяло и крепко обнял.
– А помнишь, как твоя подружка стащила для твоей первой брачной ночи комбинацию?
Она улыбнулась сквозь слезы. Эта кошмарная деталь туалета до сих пор хранилась у нее на антресолях. Светка Юрченко сказала, что необходимо поразить воображение жениха, но в те годы индустрия эротического белья еще находилась в эмбриональном состоянии. На прилавках гордо лежали трикотажные трусы в цветочек с толстыми обтачками и бронеподобные лифчики из нестерпимо сверкающего атласа. Что-то такое из нейлона с криво присобаченными ленточками можно было купить в кооперативных ларьках за безумные деньги, но безумных денег у Марины не было.
Тогда Светка за пять пачек сигарет стащила у своей матери дефицит – немецкую комбинацию, купленную еще до перестройки. Девушки решили, что раз она сшита из черного блестящего материала и оторочена кружевами, то ее эротичность не вызывает сомнений.
– Я вообще много помню о нас с тобой… – говорил Георгий. – Наверное, тебе нужно еще сладкого чаю?
– Нет. – Марина понемногу успокаивалась. Как же давно она не плакала… Считая себя глубоко несчастным человеком, она никогда не давала воли слезам. – Ты сильно был влюблен в ту женщину?
Он помолчал.
– Вряд ли. Какое-то время мне казалось, что да, но потом я понял, что это всего лишь кризис среднего возраста. – Он покрепче обнял жену. – Да, бывают такие моменты, когда нам кажется, что законы жизни не для нас писаны. Это другие падки на молодое тело, а у нас-то все по-настоящему, любовь великая! На самом деле это был морок, с которым я не смог вовремя справиться. Но поверь уж, ни при каких обстоятельствах я бы не стал… Черт, я до сих пор злюсь, что ты могла подумать обо мне такое через столько лет совместной жизни!
– Прости.
Она погладила его по голове и вдруг подумала, что всю жизнь была скупа на ласки, никогда не обнимала и не целовала Георгия первая, думая, что это может быть воспринято им как распущенность. С детства ей внушили, что женщина не должна проявлять инициативу. Но одно дело – секс, а другое – простые проявления человеческой любви.
Она приподнялась на локте и посмотрела на мужа. Лицо его в полумраке было спокойным, и Марина искренне удивилась, как ей могли прийти в голову столь ужасные обвинения. С другой стороны…
– Прости, что я тебя подозревала, но кому я нужна, Георгий? Ни у одного человека в мире нет причин травить меня. Я никому не мешаю.
– Я попробую разобраться. Хотя доказать что-то будет практически невозможно.
– Я знаю, что диагноз не снимут в ближайшие три года. Но я хочу быть уверенной, что я нормальная и не накинусь вдруг на вас со Славиком.
– Я подумаю. Спи.
Глава восьмая
Она хорошо запомнила дорогу и, уверенно пройдя все извилистые коридоры, оказалась возле массивной двустворчатой двери. Дверь была заперта.
– А где Ян Александрович? – робко остановила она проносящегося мимо паренька в белом халате.
– На собрании, – сказал он, подпрыгивая от нетерпения, – скоро будет.
И понесся дальше по своим докторским делам.
Жаль, ей не бегать больше так резво!
Утром домой позвонили из отдела кадров: раз она нарушила режим и отказывается лечиться дальше в стационаре, ее увольняют. За расчетом, сказали, можно прийти уже завтра.
Интересно, как она будет жить без работы? Она ведь не просто человек, она хирург, и многие ее повседневные дела и привычки – следствие этого.
Черт, было бы не так обидно, если бы она оказалась шизофреничкой на самом деле! Но терпеть крах в профессии только потому, что какая-то сволочь над ней весело подшутила?
Появился Колдунов, на сей раз его вид соответствовал статусу – брюки с идеальными стрелками, отглаженный двубортный халат.
Открыв дверь и пригласив Марину, он забегал по кабинету, закрывая форточки и включая обогреватель. Наконец уселся за стол и объявил:
– Итак, сегодня я проведу вечер в компании очаровательной женщины!
В этот момент дверь снова открылась, и кабинет наполнился галдящими людьми в белых халатах. Судя по нервным выкрикам, они обсуждали только что прошедшее собрание.
– Нет, это же надо! Девятнадцать процентов с платных услуг на исполнителя! Совсем охренели! Электричество и вода, мол, дорогие!
– По-моему, вода в кране течет независимо от того, наложил я косметический шов или обычный!
– А ты после косметического шва душ прими, не так обидно будет.
– Нет, ну что это такое! Мы работаем, и за это нам девятнадцать процентов на всю бригаду полагается! Да ё-моё, зачем нам такая администрация, которая все деньги себе забирает?!
– Что вы хотите, ребята? – примирительно сказал Колдунов, виновато взглянув на Марину: выгнать возмущенную общественность он не мог. – Наш человек устроен таким образом, что если его ставят регулировать денежные потоки, единственное место, куда он в состоянии их направить, – это собственный карман. Везде так, не только у нас в академии.
– Ян Александрович, но надо что-то делать! – возмущенно сказал смуглый полноватый доктор и без разрешения закурил. – Сколько я в прошлом месяце платных щитовидок сделал! И вот результат – тысяча семьсот рублей за платные услуги. Приятное дополнение к зарплате в двенадцать тысяч!
Марина загрустила: ей-то больше не придется переживать из-за маленькой зарплаты и ругать правительство.
– Да бросьте вы! – Снова открыв форточку, Колдунов продолжал стоять, намекая коллегам, что занят. – Меня вообще умиляет серьезное отношение властей к нашей смешной зарплате. Ура, зарплата бюджетников увеличена на пятнадцать процентов! Врачи наконец-то стали зарабатывать достойно! Но то, что пятнадцать процентов начислены с базовой ставки, то есть с трех тысяч, и составляют порядка четырехсот рублей в месяц, об этом речи нет. А еще говорят: мы, мол, стали платить докторам такие хорошие деньги, пора и требовать соотве