Витя больше не думал, почему она приехала не вовремя и что это за дядька с ней, просто смотрел, как Анна, смеясь, отряхивается.
Агриппина засеменила дальше, а военный с Анной после недолгой дискуссии сели обратно в машину. «Мазда» медленно покатилась вдоль забора и вскоре скрылась из виду.
С колотящимся сердцем Витя спустился в палату. Сейчас Анна пойдет по отделению и удастся посмотреть на нее вблизи. Сотников остановился перед зеркалом, причесался, поправил воротник клетчатой рубашки. Потом почистил зубы. Если бы знать, что Анна придет сегодня, он бы принял душ, хотя мытье последнее время превратилось для него в тяжелую работу.
Расправив покрывало на постели и запихнув все, что лежало на тумбочке, в ящик, Витя сел на самый краешек кровати и стал ждать. Потом вскочил, взбил подушку и сделал из нее красивый треугольник. К счастью, все соседи по палате смотрели мультик в игровой комнате и не видели его суетливых приготовлений.
Но время шло, никто не появлялся, и Витя снова ненавидел Анну: зачем заставила его так переживать?
По коридору, дребезжа и постукивая кривыми колесами, проехала каталка с ужином, сквозь полуоткрытую дверь Витя уловил запах кипяченого молока с медом.
Вот и все, ждать больше нечего. Но тут на пороге появились Агриппина и давешний мужик в форме. Анны с ними не было.
– Вот он, – сказала заведующая, показывая на Витю крючковатым артритным пальцем.
– Здравствуй, – улыбнулся мужчина. – О, какая койка! – Он повертел головой, чтобы рассмотреть кровать с разных точек. – Настоящий шедевр, услада взору военнослужащего. Ну что, солдатик, давай я тебя посмотрю.
– Это профессор, специально приехал тебе помочь, – поспешно сказала Агриппина Максимовна. Наверное, боялась, что Витя пошлет по известному адресу и профессора.
Он встал и кивнул.
Мультики кончились, и в палату стали возвращаться дети. Они с криками забегали в дверь, натыкались на докторов, замолкали и чинно садились на свои койки, со страхом глядя на заведующую и незнакомого военного дядьку.
– Может быть, пойдем в ординаторскую? – улыбнулся профессор, глядя на притихшую малышню.
– Да, конечно, – засуетилась Агриппина. – Пойдем, Витя.
Неужели это Анна привезла консультанта для него? Неужели так хочет, чтобы он поправился, что ищет на стороне специалиста и сама везет его сюда? Хотя при ее деньгах ей совсем не обязательно трудиться, достаточно подписать чек. Больше всего ему хотелось спросить, куда Агриппина с этим профессором дели Анну. Но, справившись с гневом, Витя понял: она не хочет, чтобы он знал о ее роли в этой консультации.
Наверное, сидит в машине, подумал он, представив, как девчонка, сняв дурацкую шапочку и расстегнув пуховик, мается в салоне. Что она делает? Играет в телефон? Или слушает радио, а может, дремлет. А вернее всего, болтается вместе с шофером по торговому центру напротив.
О предстоящей консультации он почти не думал, согласившись на нее только для того, чтобы не портить Анне настроение. Никаких чудес Витя Сотников не ждал.
Перехватив его хищный взгляд, Агриппина Максимовна быстро опустошила пепельницу.
– Даже не думай, Сотников, – веско сказала она. – Представляете, Ян Александрович, он никак не может бросить курить.
– Прекрасно представляю. Я, например, тоже не могу. – Профессор мягко взял его за плечи. – Ну что ж, Виктор, расскажи, пожалуйста, как ты заболел.
– Как все, – буркнул Сотников, – жил, жил, потом заболел.
Агриппина Максимовна подскочила за письменным столом:
– Витя! Ян Александрович хочет тебе помочь! Переломи, пожалуйста, свой гонор и отвечай на вопросы.
– Оставьте его, Агриппина Максимовна. Болезнь не в той стадии, когда имеет значение сбор анамнеза. Как я понимаю, в диагнозе у вас сомнений нет?
Она отрицательно покачала головой.
– Значит, можно не терзать молодого человека воспоминаниями о печальных моментах его биографии. Это я так спросил, по докторской привычке. Ты как думаешь, если рубашку снимешь, не замерзнешь? Обычно я на работе в хирургической форме рассекаю и чувствую, можно раздевать пациента или нет, а сейчас в кителе что-то не пойму, как у вас тут обстоит с температурой воздуха.
Витя молча разделся до пояса. Профессор долго щупал его шею и подмышки, выстукивал и выслушивал легкие внимательно, с напряженным лицом, словно Штирлиц, пытающийся поймать радиограмму из Москвы.
Потом положил его на диванчик и сосредоточенно мял живот.
Витя, опытный пациент, послушно вдыхал, выдыхал, надувал живот и сглатывал, лишь бы профессор поскорее от него отвязался.
– Ну все, молодец, – доктор похлопал его по плечу, – можешь одеться.
Витя встал, потянулся за майкой, но Ян Александрович вдруг остановил его:
– Агриппина Максимовна, полюбуйтесь-ка, какое великолепное сложение!
– А? – Старушка оторвалась от истории болезни, которую заполняла со страшной скоростью. Несмотря на руководящий статус, ей приходилось заниматься рутиной – в отделении был жуткий кадровый голод, работали всего два врача – она сама и похожий на растолстевшего Айболита дядечка со смешной фамилией Печиборщ. Агриппина Максимовна обожала его за высочайшую эрудицию и преданность работе, но, когда ей напоминали, что она уже пожилая и, может быть, доктор Печиборщ справится с обязанностями заведующего, категорично заявляла: «Никаких борщей! Ладно, он сам блаженный, это полбеды. Но он ведь уверен, что все вокруг такие же, как он! Да мы через три дня по миру пойдем!»
Доктор Печиборщ был единственным человеком на свете, называвшим Сотникова Витюшей, и это о многом говорило.
– Редко встретишь такую удачную конституцию, – продолжал восхищаться Ян Александрович, – папа с мамой на совесть постарались. Таких обычно называют двужильными, и они лучше выздоравливают, чем рыхлые и полные люди.
Витя не разделял восторгов профессора. Он никогда не считал себя красивым – тощий, но ширококостный, с длинными руками и ногами, сутулый. Витя смотрел на мир большими, почти круглыми глазами, здоровенный нос неправильной формы нависал над большим ртом с тонкими губами, а подбородок, хоть круглый и упрямый, был слишком маленьким, чтобы считаться волевым. Длинная тонкая шея и вовсе была для мужчины позором.
– Посмотрите, Агриппина Максимовна, – не унимался доктор, – как хорошо устроен этот парень.
Та кивнула и вернулась к писанине.
– Действительно, прекрасно сложен.
– Какая разница, все равно скоро закапывать, – тихо, чтобы не услышала заведующая, буркнул Сотников.
Ян Александрович с размаху сел на стул и уставился на Витю так растерянно, словно тот ударил его.
– Послушай…
– Все, проехали. Можно, я пойду в палату?
Профессор встал и неловко положил руку ему на плечо:
– Да, иди, конечно. Мы тут с Агриппиной Максимовной посоветуемся.
Витя не стал подслушивать под дверью. Зачем? Ничего нового он не узнает.
Гардеробная комната была закрыта, пришлось стянуть дежурный ватник. Вечерний охранник знал Сотникова и по дружбе выпустил из корпуса.
Витя обошел здание кругом – машины нигде не было, а так хотелось увидеть Анну хоть на минуточку!
Прогулка вымотала его, ватник был слишком легкой одеждой для ветреного мартовского вечера, а Витя вспотел от быстрой ходьбы. Он поднял воротник и прислонился к дереву – устал так, что не было сил даже кашлять.
Прошло пять дней. Агриппина Максимовна ничего ему не говорила, таблетки давали те же самые, так что, понял Витя, никакой великой идеи военный не родил, даром что профессор. Зато приходили учителя, просили написать контрольные, мол, скоро конец четверти, а Витя числится у них в учениках. Он огрызался и горько думал, что на каникулах Анна наверняка уедет в какую-нибудь экзотическую страну. А тут еще резко потеплело, под ногами хлюпала серая каша, постоянно шел дождь, прекращаясь только затем, чтобы уступить место мокрому снегу. Снег падал, на деревьях и крышах вырастали огромные пышные шапки и тут же таяли. На улице стало так промозгло, что доктора запретили прогулки, заменив их усиленным проветриванием помещений.
Витя почти не вставал с кровати, не умывался и не ел. Чтобы не цеплялись, он выкидывал пищу в унитаз. Пытался читать, но сразу начинала болеть голова, а буквы двоились. Не хотелось даже курить, и Витя вдруг понял, что слег окончательно. Он испугался, заставил себя выйти на лестницу и добраться до чердачного окна, вернулся весь мокрый, с дрожащими коленками, будто разгрузил целую фуру.
Вот и все. А как ты хотел, Витенька? Думал, будешь бегать, прыгать, а потом – раз, и все? Нет, придется помучиться. Как жил плохо, так и умрешь.
Сил ненавидеть себя не было, наступил какой-то странный, тупой покой, замешанный на унынии и сознании безысходности. «Что ж, я это заслужил, – повторял Витя, разглядывая потолок, на котором знал уже все пятнышки и трещинки. – Я был плохим человеком, никчемным и злым, так что все правильно…»
Он жалел только о том, что больше не увидит Анну. Вряд ли он дотянет до конца каникул.
…Ему приснился какой-то очень хороший, радостный сон, так что Витя не хотел открывать глаза, сберегая ощущение счастья. Не помня, что было во сне, он представлял себе лицо Ани и думал: «А не страшно, что я не доживу до ее следующего приезда. Главное, я знаю, что она есть на земле». Он лежал, крепко зажмурив глаза, и улыбался.
Кажется, он снова задремал, потому что не слышал, как в палату зашел давешний профессор. Витя очнулся, когда тот уже сидел возле его постели, сгорбившись на детском стульчике.
– Здравствуй, Витя.
– Здрасте! – Он завозился, пытаясь сесть, но Ян Александрович мягко нажал ему на плечо:
– Лежи, лежи. Я просто навестить тебя приехал. Прости, что долго не был, но то дежурство, то в операционной торчал до десяти вечера. Сегодня первый день свободный. Апельсинчиков тебе привез, хочешь?
– Вам что, дома делать нечего?
– Есть чего, Витя. У меня жена красавица и пятеро детей. Но, видишь ли, мне покоя не давала одна вещь все эти дни. Развей, пожалуйста, мои сомнения, признайся, что ты не принимаешь препараты.