— Да кто ж его знает. Мы сидели на лавке тут неподалеку, он подошел. А чо — жрать-то охота.
— Прямо вот так вчетвером и сидели? — уточнил Гуцало, в упор глядя на мощного Тучу.
— Не, ну это не важно, — нараспев протянул молдаванин.
— Важно, рявкнул Гуцало. — Говори, как было, может и отпущу. Я враньё за версту чую.
«Да уж, — подумал про себя Новиков, собираясь вылезать из-под стола. — Такому в лапки угодить — не дай Бог».
Хлоп — под пальцы попал какой-то предмет с колющей кромкой. Это было золотое колечко с витым украшением и маленьким бриллиантом.
Новиков сунул его в карман, в компанию к кубику, и выбрался из-под стола.
Молдаванин, путая русский язык с родным, нес какую-то ахинею, Гуцало слушал с кривой ухмылкой. Ясно, что не верит ни единому слову.
— Заткнись, — сказал вдруг Туча. — Короче, было так. Сидим в сквере, пивка охота, а бабок ноль. Тут подбегает пацан, кажется Петька, и говорит, что можно заработать. Кто откажется, когда пивка охота? Приходим, стало быть, сюда, дверь открыта, но не нарасхлябь, а чуть-чуть. Петька говорит — давайте шустро, пока ветер без сучков, я внизу покараулю, шумну, если что. И в квартиру шасть. Мы за ним. Он хапнул какую-то папочку и на выход, а мы, значит, приступили. Вот.
— К чему приступили? — вмешался Гуцало. — К воровству?
Глава 20. Я по поводу трупа
Слушать было не интересно, ясно, что налетчики ничего не знали. Человек, который их подставил, действовал просто и надежно, соразмеряясь с уровнем ментов. Вот вам, ребятки, труп и вот вам, не отходя от кассы, исполнители. Убийство с целью ограбления — что тут думать?
— Ну, так я пошел? — сказал Новиков криво сидящему на стуле позевывающему майору, которого признания бандюг вгоняли в скуку.
— Что-нибудь раскопал? — спросил майор.
— Да нет, соврал Новиков.
— Далеко не пропадай, — сказал майор и зевнул так, что едва не вывихнул челюсть…
У метро Новиков купил горячую слойку с грибами, сжевал её и понял, что голоден. Тут же в соседнем киоске купил у армянина венскую колбаску в лаваше. Пока южный человек руками в прозрачных перчатках готовил блюдо, то есть помещал дымящуюся колбаску на лаваш, посыпал её чем-то вроде риса, добавлял жгучей корейской морковки, сдабривал майонезом и кетчупом, сворачивал лаваш толстой аккуратной трубочкой, всё было прекрасно, всё возбуждало аппетит, но стоило от трубочки откусить, как немедленно возникла злость на колбаску, на торгаша и на дружественную нацию, которая наводнила столицу ничего не умеющими прихлебателями. Захотелось подойти и сказать в толстое плохо выбритое лицо: «Ты свою маму стал бы этим кормить?» Короче, колбаску, состоящую из жил и хрящей, упакованных в толстую непрожевываемую оболочку, Новиков зашвырнул в кусты. Следом метнулась шмыгающая туда-сюда шелудивая собачонка, но есть халявную вкусняшку не стала, лишь выразительно посмотрела на Новикова и уковыляла прочь. Между прочим, белое крошево, которое Андрей принял за рис, оказалось прокисшей капустой.
Лаваш с капустой последовал в урну, а Новиков направился в метро. Общепиту он больше не доверял, дома же и солома едома.
Новиков рассчитывал на бутерброд с колбасой и чай, однако оказалось, что холодильник в номере полон. Позвонив администратору гостиницы, он узнал, что набить холодильник распорядился Борис Викторович. Ну да, Уханов обещался навестить после 20.00, как же без закусона?
«Опять пить», — с тоской подумал Новиков, нарезая в тарелку твердой, как камень, сырокопченой колбасы. «А почему бы нет? — сказал он себе, намазывая на булку с маслом толстый слой красной икры. — По обычаю следует помянуть убиенных Ивана, Петра и Семена».
Потом он, запивая чаем, жевал бутерброды и думал, что не будь его, Новикова, Лисов, Шмака и Дударев до сих пор были бы живы, и завтра были бы живы, и послезавтра, и послепослезавтра. Продвижения по расследованию никакого, а людей нету. Ну, про никакого — это, может быть, чересчур, какое-то продвижение есть, но ведь не это главное. Трудно идти вперед, оставляя после себя кровавые следы, морально трудно.
Поев, он позвонил Арабесковым, проверить — живы ли. Ответила не мерзкая старуха, а молодая особа с очень приятным голосом. Бывают такие голоса, которые почему-то начинают волновать и будить странноватое предположение, будто ты эту женщину знаешь, но не дай Бог эту даму увидеть, обычно это совсем не то, о чем ты думаешь. Носатая, усатая, кривоногая уродина или, напротив, курносая брюхатая жаба. А если красавица отменная, то непременно дура.
— Э-э, — сказал Новиков. — Ираклия Борисовича дома нету?
— А вот и нету, — озорно ответила особа.
«Нет, не дура, — подумал Новиков. — Значит, усатая».
— Я — следователь Сергеев, — сказал он. — А вы кто?
— Сестра Ираклия Борисовича, — ответила особа. — И что дальше, следователь Сергеев?
Ираклий — мужик красивый, холеный, почему сестра должна быть кикиморой?
— Вы, разумеется, Катя, — сказал Новиков. — У Ираклия Борисовича всё в порядке? Я имею в виду — дома, на работе? Никто незнакомый не звонил, в квартиру не ломился?
— Бабуля жаловалась, что какой-то уголовник на днях доставал, — Катя хихикнула. — Говорит, назывался следователем. Случаем не вы?
— Бабуля шутит, никакой я не уголовник, — возразил Новиков. — Стал бы Ираклий уголовника кормить.
— Так это вы весь компот выпили? — догадалась Катя. — Бедная девушка приходит домой, мечтая о холодном компотике, а его и след простыл. Так, так, так.
— Возмещу кока-колой или фантой, — сказал Новиков, понимая, что для первого раза достаточно, что вовсе ни к чему гнать лошадей. — Рад, что у Ираклия Борисовича всё в порядке. До скорого.
— До скорого, — озадаченно ответила катя.
Положив трубку, Новиков вынул из кармана утаенные от чекистов вещдоки. Игральный кубик мог принадлежать кому угодно и нес на себе единственную информацию — отпечатки пальцев, а вот перстенек с бриллиантом явно принадлежал женщине с изящной ручкой. Что делала у пенсионера Дударева женщина хрупких форм и почему она сняла колечко? Не могло же оно само собой соскочить с пальца.
Отчего же всё-таки погиб Дударев?
Новиков набрал номер Кузнецова.
— Покоя от тебя нету, — проворчал тот. — Пожрать спокойно не даешь.
— Ты жрешь на рабочем месте? — уточнил Новиков.
— В столовке. Только намылился, а тут ты.
— Я по поводу трупа, — сказал Новиков. — Не терпится узнать, отчего помер Дударев? Труп все еще на объекте или едет в морг?
— Сволочь ты, Андрюха, — прогундосил Кузнецов. — Я на котлету настраиваюсь с макаронами, а ты мне всё про труп да про морг. Совести у тебя нет, товарищ.
— Стало быть, Юрий Николаевич, ты мне про результаты вскрытия-то звякни, — сказал Новиков. — Не котлетой же он в конце концов поперхнулся, Дударев-то. Ко мне после восьми прибудет Викторович, вот ты и звякни. Как думаешь, к тому времени с трупом управятся?
— Эх, товарищ, товарищ, — укоризненно произнес Кузнецов. — Никакого в тебе сознания, сплошной трудовой порыв. Ладно, звякну. Кстати, мизантроп фигов, ты ничего от моих людей не припрятал?
— В каком смысле? — спросил Новиков, поднеся к носу колечко.
Умеют же делать. Всё гладенько, прилизано, будто одно целое, даже бриллиантик выглядывает из золотой розочки так, точно здесь родился и вырос.
— Вёл ты себя, товарищ, как-то воровато, — объяснил Кузнецов. — Чуть что — в карман. Так что ты там, дорогуша, прикарманил?
— Бред, — твердо возразил Новиков. — Кроме шуток — звякни. Это важно.
— Звякну-звякну, — с намеком сказал Кузнецов и повесил трубку.
Остались неохваченными Моллюсков и Рубинов, с бараном Дураковым, в смысле дураком Барановым вопрос ясен. В принципе, всё идет весьма оперативно, скоро и делать будет нечего. «Караул, — подумал Новиков, набирая номер Гордеевой. — Ни одной серьезной зацепочки. Николаичу хорошо, он на госслужбе, а мне куда, если уволят?»
— Алло, — донесся из трубки женский голос. — Говорите быстро.
– Следователь Сергеев, — сказал Новиков. — Я опять по поводу Лопатина.
— Ничем не могу помочь, — деловито ответила дама. — У меня совещание.
— Или повестка в прокуратуру, или личная встреча, — предложил Новиков. — Выбирайте.
— Что вы меня пугаете? — сердито сказала дама, потом, одумавшись, шепотом произнесла: — Ладно, через полчасика.
— Где?
— Метро «Кузнецкий Мост», буду ждать у выхода на улице. Специально, чтобы узнали, прихвачу красную папку.
— Вы с ней будете, как белая ворона, — пошутил Новиков.
— Точно, я в белом платье…
«Это хорошо, — сказал себе Новиков, вешая трубку. — Могла бы послать куда подальше, и что тогда делать?»
Так, время еще есть, нечто опять позвонить Рубинову? Или уж до завтра? Да нет, лучше сегодня.
Тягучие, долгие гудки, ясно, что дома никого нет. После восьмого гудка Новиков вознамерился повесить трубку, но вдруг что-то щелкнуло, и густой бас сонно произнес:
— Какого черта?
— Следователь Сергеев, — сказал Новиков мужественным голосом, но всё равно получилось пискляво, худосочно и ненадежно, до того солиден был бас. — Вам знаком депутат Лопатин Валерий Викторович?
— Так он же, вроде, помер.
— Вот именно, — сказал Новиков. — Мы можем встретиться?
— Э-э, — пробасил Рубинов. — К себе пригласить не могу — бардачок-с, а выйти на улицу не осмеливаюсь, походка подводит. Вот где-нибудь денька через два-три, когда запасы кончатся, может что-то получиться. Вас устроят три-четыре дня, а лучше неделя?
«Вот хмырь обходительный», — весело подумал Новиков и сказал:
— Сегодня всё равно не получится, а завтра ждите где-нибудь часиков в одиннадцать. С мировым закусоном и малосольной рыбкой. Бардачком меня не удивишь.
— В одиннадцать, с малосольной? — задумчиво повторил Рубинов. — Это вечером, что ли?
— Днем, днем.
— Замётано, — пробасил Рубинов. — Живу я, стало быть…
Новиков сказал, что знает, попрощался и довольно потер руки.