м, можно прочитать и так и этак.
— Не пойдет, — сказал Кислов, взяв ручку. — Единственно верная цифра — это жалованье. Мои права, как работника, прописаны туманно. А вдруг вы меня, Василий Гордеевич, вздумаете турнуть?
— Я тебя и с договором турну, и без договора, — лениво ответил Фадеев, разглядывая потолок. — Главное чо? Оклад и чтобы страховая часть отчислялась — к пенсии. Это прописано. А остальное пусть тебя не колышит.
— Я разве ж против? — сказал Кислов, расписываясь.
— Пунктик одиннадцать внимательно прочитал? — спросил Фадеев, глядя уже в открытое окно, за которым было сумеречно и пари??ло — к близкому ливню.
— Э-э, — сказал Кислов, вновь читая пункт 11. — К работе приступить по договоренности с руководителем ООО, то есть с вами, но не позднее начала третьей декады текущего месяца. Это что же — с понедельника, что ли? Сегодня же пятница.
— Ага, — подтвердил Фадеев. — Есть проблемы?
— Налейкин, — сказал Кислов.
— А ты думаешь один такой хороший? — хохотнул Фадеев, укладывая договор в папку. — Сейчас мы и его завербуем. Или как там у вас, у чекистов, — перевербуем. Что там с Андрюхой?
— Всё так же, — ответил Кислов, поджав губы. — Поймите, человек действует самостоятельно и чихать хотел на мои е-мэйлы.
— Ну, ну, — сказал Фадеев. — Не уходи пока.
Стремительно вышел, оставив после себя легкий запах пота, приглушенный дорогим одеколоном. Или это одеколон такой — с налетом пота? Так сказать, для правды жизни.
Между прочим, в коридоре толклись фадеевские холуи, но уже без автоматов.
У Налейкина Фадеев пробыл минут пятнадцать, затем оба, хохоча и переговариваясь, ввалились в кабинет Кислова, который, как пчелка, трудился за компьютером.
— Бежим? — весело спросил Налейкин. — Давай заявление, подмахну.
«Вот те на, — подумал Кислов, вынимая лист бумаги и размашисто набрасывая прошение о собственном увольнении. — Ай да Гордеич».
— Вот этак вот, — задиристо сказал Налейкин, подписывая заявление. — И вот этак.
Кинул под подпись меленькую дату.
— Всё, Игорек, свободен, — добавил Налейкин. — Отдай бумагу Светланке, пусть сразу и рассчитает.
«Анаши, что ли, накурился? — неприязненно подумал Кислов, глядя на оживленного шефа. Как-то ему, солидному, пузатому, эта оживленность не шла. Ему больше шли взгляд исподлобья и убийственный сарказм. — Или Гордеич наобещал с три короба? Наверное, наобещал».
Между тем Налейкин с Фадеевым, которого он дружески обнял за плечи, направились к дверям. У порога уже Налейкин сказал, не оборачиваясь:
Зайди с сегодняшним материалом. А то уйдешь, понимаешь…
Скрылись за дверью, погундосили о чем-то в коридоре, потом разошлись: один грузно потопал в свой кабинет, другой в сопровождении холуев на улицу.
— Так мне куда — в понедельник-то? — высунувшись в окно, спросил Кислов.
— Телефон есть? — усмехнулся Фадеев. — В воскресенье вечером звякни, определимся.
Погрузился со своими мордоворотами в голубой джип и укатил. Сколько же у него этих джипов? Вот и голубой появился.
Поторчав малость у окна, откуда веяло легким ветерком, Кислов отправился к Налейкину.
С этим хитрецом всё было ясно: никакого «сегодняшнего материала», с которым Филиппыч просил зайти, у Кислова не было, а была очередная текучка, могущая закончиться и сегодня, и завтра, и послезавтра.
— Ну, заходи, беженец, — сказал Налейкин.
Кислов подсел к столу.
— С Гордеичем это ты здорово придумал, — похвалил Налейкин, — но учти — чекист никогда не работает один. Нужна подстраховка, парень, иначе запросто накроешься бардовой шляпой, и не заметишь как. Фадеев у нас давно на крючке, наш человек в его гадюшнике ох как нужен. Поэтому с заявлением не было проблем. Заметил?
— То-то я удивился, — сказал Кислов. — Только позвольте спросить, Юрий Филиппович, у кого это у вас Фадеев на крючке? У вас с Загрицыным?
— А чем плох Загрицын?
— Да как-то мы с ним не сработались. Вы же знаете.
— Комитет сам по себе организация нужная, — произнес Налейкин. — Но порой в силу неограниченных прав на отдельных местах в отдельных случаях эту организацию заносит. Поэтому и над ней нужен контроль. А ты думаешь — я просто так из столицы усвистал? Занесся, понимаешь, потому и усвистал. Теперь вот контролирую, чтоб никто моей ошибки не повторил. Понял, малёк?
— Я не малёк, — ответил Кислов, впрочем ответил несколько озадаченно.
Как-то всё оно поворачивалось неожиданной стороной.
Глава 26. Пятница. Может, сам упал?
Ах, Чертаново, Чертаново. Как дождь, грязь, обязательно занесет в Чертаново, где своей грязи по уши.
Не сказать, что Новиков был сильно пьяным, против этого существовали прекрасные таблетки, просто излишек алкоголя, пусть и нейтрализованный, вносил дисгармонию. Будто в смокинге и босиком.
Впрочем, длинная дорога к Моллюскову, особенно продуваемая всеми ветрами автобусная остановка, окончательно выветрили остатки алкоголя. Перед дверью Новиков сунул в пасть подушечку «Орбита», вслед за чем позвонил.
Дверь открыл какой-то парень с широченными плечами и тут же цоп за руку. Дернул на себя, так что Новиков не вошел, а влетел в квартиру.
— Кто там? — спросил мужской голос, не моллюсковский.
Тотчас из спальни, которая вчера был закрыта, выглянула мрачная отрешенная встрепанная женщина в домашнем халате и уставилась на Новикова. Под глазами синяки, вертикальные глубокие морщины по углам ярко накрашенных губ, которые мгновенно выдают возраст. Страшна, что и говорить.
— А это мы у него спросим, — ответил широкоплечий и скомандовал: — Вперёд.
Показал пальцем — куда вперёд. Новиков послушно пошел в гостиную.
Здесь за столом сидел второй человек, чуть старше первого и явно слабее, но с очень уверенным взглядом. Наверняка начальник.
Спросил бесцеремонно: «Кто таков?»
Сесть не предложил. Перед ним на столе веером лежали бумаги, видать что-то писал.
Какие-нибудь менты-оперативники, этим можно смело лапшу вешать.
— Следователь Сергеев, — ответил Новиков. — Что вы тут, ребята, делаете?
— Документы, — потребовал малохольный начальник.
Широкоплечий ткнул кулаком в плечо, чтобы думал пошустрее. Здоровый, гад.
— Не пихайтесь, — вежливо попросил Новиков, передавая удостоверение.
— Не рановато ли, следователь Сергеев? — спросил малохольный с издевкой. — Дело еще не открыто, а вы уже тут.
Внимательно обследовал фотографию, печать, прочие неприметные новичку, но ясные опытному взгляду атрибуты.
— О чем это говорит? — продолжал малохольный, пряча удостоверение в висевший на спинке стула пиджак. — Это говорит о том, что некто, который выдает себя за следователя Сергеева, здесь уже побывал ранее, наследил, а теперь хочет те, прошлые следы, маскирнуть под сегодняшние.
— Логично, — согласился Новиков, потихоньку передвигаясь к стене, чтобы не иметь широкоплечего за спиной. — Вчера я приходил по долгу службы к Николаю Карповичу Моллюскову. И что тут такого? В каком смысле наследил?
— Что и требовалось доказать, — сказал малохольный, вписывая что-то в наполовину заполненный лист. — Значит, вчера именно вы посещали Николая Карпович Моллюскова. А чем же вы его, бедняжку, отоварили, что у него, родимого, кровь из ушей пошла? Вся кухня, простите, в кровищи.
— Стоять! — заорал вдруг широкоплечий, заметив несанкционированное передвижение Новикова.
Вновь хотел цапнуть Андрея за руку, но не тут-то было — попался на какой-то незнакомый, внешне неприметный прием, от которого полетел в стол, снеся по дороге со стула своего начальника. Запутался в стуле и начальнике, задергался, зашипел, вскочил на ноги и тут же получил кинжальный удар в солнечное сплетение, отчего сник и скрючился на полу, едва переводя дыхание.
Малохольный зажмурился, ожидая удара, но Андрей, не тронув его, припахивающего мочой, всего лишь поднял пиджак и забрал свое удостоверение. Пиджак кинул на стол, после чего сказал:
— То же самое, ребята, я могу пришить и вам: что это именно вы убили Моллюскова. И попробуйте отвертеться.
Широкоплечий начал вставать. Хорошая у парня тренировка, поди усиленно пресс качает. И дыхалка отменная. Жалко такого молодца бить, но если не бить, то он может сработать на опережение. Вот уже и ножки напружинил, и правую руку слегка согнул, готовясь прыгнуть, нанести разящий удар.
На этот раз Новиков, не мудрствуя лукаво, саданул ему пяткой в челюсть. Широкоплечий посмотрел на него удивленно, мол: что это такое, что еще тут за чучело гороховое? — потом глазки его закатились, и он рухнул на спину.
От досады малохольный хватил кулаком по полу.
— Веди на кухню-то, — миролюбиво сказал ему Новиков.
Малохольный, кряхтя и скрипя суставами, встал, направился в коридор, где уже находилась покинувшая спальню женщина.
— Вы жена Николая Карповича? — спросил её Новиков.
Она не ответила, только, пугая, пялилась своими синяками. «Кукла, — подумал вдруг Новиков. — Зомби».
Как заведенная пошла за ними на кухню, где, страшное дело, в уже подсохшей луже крови лежал Моллюсков.
Лежал он ногами к дверям, падая, должен был удариться головой о кухонный стол. Да, точно, сбоку на столе что-то неприятное, коричневое, из которого торчат волосы. Лужа пол головой и под плечами, из ушей вниз тянутся извилистые дорожки крови. Глаза полуоткрыты, на иссяня бледном лице страдальческая маска.
Следов насилия вроде бы и нет.
— Может, сам упал? — с сомнением предположил Новиков, не подходя к трупу, что-то желания не было.
— Стол практически не сдвинут, — сказал малохольный, проходя вперед и едва не наступив на распростертое тело. — То есть, никто Моллюскова не пихал. Видишь, и шлепки на ногах, а то бы непременно соскочили.
Он расхаживал по кухне, как по собственной, нагибался над трупом, трогал малоаппетитные вещи, нюхал пальцы, сволочь, отчего в желудке начинались спазмы, и говорил: