— А этот откуда? — пряча коробок, спросил Кузнецов.
— А этот был в черепе у меня.
— Иди ты, — Кузнецов посмотрел на него с восхищением. — Ну, ты, коллега, даёшь. Ну, ты вживаешься в материал.
— Этот чип особый — врастает в мозг, — сказал Новиков. — Запускает туда щупальца, боль адская.
— Кто такой Аскольд Шубенкин? — деловито спросил Кузнецов.
— Пока не знаю, но чувствую, что мы на пороге больших открытий, — ответил Новиков. — Как наши дела?
— Хуже нет. Перешли на нелегальное положение — ребятишки Сапрыкина отслеживают каждый шаг. Тебя, кстати, ищут.
— Я же, вроде, помер.
— Помер, но не слишком убедительно, — сказал Кузнецов. — Думаешь, почему здесь Кислов и, между прочим, Загрицын?
— Ну и?
— Приглашены Сапрыкиным на опознание твоего трупа. А поскольку есть сомнения, Загрицын будет брать образцы ткани у твоих родителей.
Новиков покачал головой и сказал:
— Тут, Юрок, пахнет крупным скандалом, а они дёргают своих же. Ладно, кто-то идет, разбежались. Меня не ищи, сам найду, когда надо будет.
И быстро пошагал по ступенькам вниз…
Родькин, который сегодня был выходной, на неожиданно свалившиеся бабки накупил всякой снеди и бутылку дорогущего виски, который ни разу в жизни не пробовал. Так бы, на свою грошовую зарплату, нипочем бы не купил, а тут сказал себе: «Дай хоть раз в жизни попробую». Принес всё это домой и принялся ублажать утробу.
По вкусу хваленый виски мало чем отличался от самогона, правда не заурядного, мармунделя, а от первача, но раз уж куплено — должно быть выпито.
Короче, к десяти вечера большая бутылка была наполовину пуста, а малопьющий Родькин, глупо улыбаясь, сидел напротив включенного телевизора и пялился на экран, по которому, мешая хохляцкий говорок с одесским, сновала «прекрасная няня» Заворотнюк. Приторную эту дамочку Родькин по трезвой не выносил ни секунды, а сейчас она была очень даже ничего.
Кто-то позвонил в дверь, он пошел открывать, опрокинув по дороге стул, что его весьма рассмешило. Хохоча, открыл, увидел тощего, нахохленного, простенько одетого Аскольда Шубенкина, который явно терпел нужду, бедняга, и радушно вскричал:
— Заходи, дорогой. Как твоя голова?
Шубенкин деловито вошел, закрыл за собой дверь и суховато осведомился:
— А что моя голова?
— Ну, как же, — радуясь гостю, ответил Родькин. — У тебя же был вживлен микрочип. Вот я и спрашиваю: как дела?
— Откуда ты знаешь, что у меня микрочип? — спросил Шубенкин, заглядывая по очереди в обе комнаты, а потом на кухню. Ответ его, похоже, вовсе не интересовал. — Ты что, приятель, празднуешь один?
— Теперь вдвоём.
— Так, откуда?
— Вчера у одного товарища из такой же, как у тебя, Аскольдик, шишки вынул.
Глава 16. Раньше надо было думать
— Вынул, значит, — сказал Шубенкин. — Тогда, стало быть, пойдем выпьем.
Таким деловым стеснительного Аскольда Родькин еще не видел. Обычно «здрасьте, позвольте, будьте любезны», на чем они, собственно, и сошлись — два холостяка, два, можно сказать, неудачника, да тут еще афера с коммуналкой, закончившаяся для Шубенкина печально. И вдруг бесцеремонное «Пойдем, выпьем». Совсем офонарел человек от этого микрочипа.
Родькин обижаться не стал, настроение было не то, а провел хиленького приятеля в комнату, где напротив телевизора стоял видавший виды журнальный столик с литровой бутылкой виски и остатками снеди. Придвинул к столику еще одно кресло, усадил в него Шубенкина. Тот как-то сразу потерялся среди широко расставленных подлокотников, да оно и немудрено, кресла Родькин подбирал под свой широкий зад и свою могучую спину.
— Чем травимся? — спросил Шубенкин, наблюдая, как Родькин разливает по стопочкам шотландский скотч.
Поднес стопочку к носу, поморщился, но осушил весьма лихо.
— Заночуешь? — спросил Родькин, выпив и поднеся ко рту ломтик буженины.
— Зачем?
— Так поздно же, — ответил Родькин, перемалывая мясо своими тяжелыми челюстями. — Вот я и подумал.
— Раньше надо было думать, — нагловато сказал Шубенкин.
— Совсем тебя, Аскольдик, микрочип испортил, — произнес Родбкин сокрушенно. — А какой мужчинка раньше был — тихий, скромный, интеллигентный, даром что монтер. Или это жизнь тебя испортила окаянная?
— Ну, понесло, — проскрипел из кресла Шубенкин, живо напомнив Родькину гофмановского крошку Цахеса. — Тащи лучше стаканы, что толку от этих наперстков?
Хмыкнув, Родькин принес из кухни граненые стаканы, подумал, глядя на расхрабрившегося Шубенкина: «Где тебя потом искать, шибздика?»
— Наливай, — подмигнув, сказал Шубенкин и повторял «давай, давай, давай, краёв, что ли, не видишь?», покуда оба стакана не наполнились доверху.
— Поехали, — сказал он. — За удачу.
— За удачу можно, — отозвался Родькин.
Пока он цедил вонючее пойло, Шубенкин встал, подошел к нему и заглянул в прижмуренные глаза — будто плетью огрел.
От неожиданности Родькин поперхнулся едкой жидкостью, которая обожгла дыхательное горло и в несколько секунд задушила его. Стакан выскользнул из пальцев, дорогое виски залило штаны и пол.
— Пить тоже надо умеючи, — назидательно сказал Шубенкин, одним махом осушив свой стакан. — Вот мне, голуба, спиртное теперь нипочем, что оно есть, что его нету. А почему? Да потому, что, поступив в организм, алкоголь немедленно расщепляется на полезные фракции. Система фильтров, умник. Я теперь могу цистерну спирта выдуть, и всё мне будет нипочем. Молчишь?
Он посмотрел на замершего в неудобной позе Родькина, лицо которого на глазах бледнело, теряя свекольный цвет, какой бывает в первые секунды после удушения, и тихонечко так, язвительно захихикал.
Потом, успокоившись, сказал:
— А нечего было у Андрюшки недозревший чип вырезать. Никто не просил.
Затем он вымыл и убрал на место свои стакан и стопку, переставил кресло к стене и получилось, что Родькин пил один.
Произнеся удовлетворенно «Ну, вот», ушел, никем не замеченный…
Первым тревогу забил ветеринар Бугаец — уже полдвенадцатого, а Родькина всё нет. Служебным псам нужно делать прививку, одному, что ли, по клеткам шастать? Тут и начлаб пристал, Ксенофонт Прокопич: «Где, тудыть твою, Родькин?»
— А я почем знаю? — ответил Бугаец, после чего, озаренный, начал бить тревогу: Я ему, понимаешь, звоню, а он трубку не берет. Это как? Он же горилла, этот Родькин, ему даже стригущий лишай нипочем. Что-то случилось, Прокопич, гадом буду.
— Пузыри пока распускать не будем, — раздумчиво сказал начлаб. — Федька свободен, сгоняй-ка к Родькину домой, я за тебя подежурю.
— А вдруг что? — заколебался Бугаец. — Вдруг не откроет?
— Вызывай спасателей, пусть режут замок, — решительно произнес Ксенофонт Прокопич. — Родькин у нас малопьющий, вряд ли пошел похмеляться.
— Откуда вызывать? — спросил Бугаец. — Дверь-то закрыта.
— Мы кто? — сказал ему начлаб. — Мы МВД. У Федора на машине рация. Пусть свяжется с дежурным, а тот уже вызывает шойгаков и заодно высылает наряд.
Машина у Федора была классная — ГАЗ-фургон, в котором ездили все, кому не лень, начиная от собак и кончая майором Никифоруком, а также перевозилось всё, что нуждалось в перевозке: термоса с обедом, не стиранное и стиранное белье, оборудование, медикаменты, аккумулятор в личный гараж Никифорука, кирпич на дачу Никифорука, рубероид на гараж и дачу майора Никифорука, и так далее, и тому подобное. Сейчас майор был в отпуске, в Турции, а потому машиной без особой опаски распоряжался начлаб Прокопич.
Знающий Москву как свои пять пальцев Федор за какие-то полчаса доставил Бугайца к дому Родькина, ну а дальше уже, ясное дело, пошли стандартные процедуры, закончившиеся тем, что тело Родькина было отправлено в морг. Исследовавший труп прозектор сделал вывод, что попавшее в дыхательное горло виски вызвало сильнейшую аллергическую реакцию, что-то типа отёка Квинке, что задушило Родькина. Потом отек спал. Ничем другим смерть ветеринара не объяснишь, насильственных следов нет и в помине, да и мыслимо ли к такой горилле применить насилие?
Именно этот вывод попал в милицейский отчет и окольными путями стал известен Бугайцу, который поделился секретом со своими знакомыми, а те со своими, и пошло-поехало, пока не докатилось до Никиты. Докатилось весьма быстро, быстрее даже, чем милицейский отчет до Кузнецова и Сапрыкина, который вел картотеку сомнительных смертей. Ведь, согласитесь, не такая уж это редкость для русского человека поперхнуться водкой, самогоном или даже спиртом. Но ведь никто от этого не помер, больше того — еще сильнее потреблял, чтобы, значит, клин вышибить клином.
В картотеке Сапрыкина фигурировало уже несколько смертей, приписываемых Новикову, в том числе и смерть неизвестного в Тойоте. Последняя до получения данных из Пензы была пока под знаком вопроса, однако никаких сомнений в причастности к ней Новикова не вызывала, теперь появилась еще одна — на первый взгляд таинственная, но вполне доступная специально обученному чекисту. А главное — в его стиле. Догадки, однако, к делу не пришьешь, нужно было ждать явного прокола и искать, искать, искать мерзавца. Поистине, Новиков был той самой ложкой дегтя, которая напрочь портила бочку лубянского меда…
Микрочип Кузнецов передал Уханову, а тот обратился за помощью к своему товарищу, с которым вместе заканчивал МГУ. Товарищ этот работал в оборонке и имел связи с разработчиками высокоточного оружия. У этих ребят оборудование было такое, что чекистам и не снилось, однако и они развели руками — разобрать, мол, разберем, потом соберем, может даже испытаем, а дальше что? Не лучше ли сразу обратиться в спецлабораторию Кологорова? Это именно их тематика. Но к Кологорову так просто было не подлезть, пришлось Уханову применить финансовые рычаги и немалые. Короче, целая история. Тем не менее, на следующий уже день Уханов получил отчет, в котором черным по белому было написано, что данная модификация микрочипа является компиляцией с оригинальной разработки спецлаборатории Кологорова, предназначенной для создания биороботов новейшего поколения. Назначение микрочипа следующее: (далее перечисление); применяемость (далее перечисление, в том числе и человеческий мозг); степень приживления — 30 %, степень отторжения — 70 %; риск — 70 %. И так далее в том же духе. Отдельной строкой приписка: последствия вживления в человече