уставился, свинтус?» и отворачивается, но ненадолго, вскорости проверяет, отстал ли от него Кислов. Нет, не отстал, всё пялится.
Кирхгофф что-то сказал Фадееву, и тот произнес, не поворачивая головы:
— Прекрати, тебе не пять лет. Что о нас подумают?
— Скушно, — ответил Кислов, балуясь. — Я, может, пойду?
— Сиди.
Наконец, дошла очередь и до Кислова.
— Я закупаю в Германии партию медицинского оборудования, — сказал ему Фадеев. — Составишь договор и распишешься, как юрист фирмы.
— Но я не юрист фирмы, — возразил Кислов.
— С позавчерашнего дня именно что юрист, — ухмыльнулся Фадеев. — Нужно читать приказы.
— Но позавчера я был в Москве, — резонно заметил Кислов.
— А сегодня под Мюнхеном, — ответил Фадеев. — Есть разница?..
После ужина бурбоны и примкнувший к ним Фадеев переместились в соседнюю комнату играть в карты, а Кислов вышел подышать свежим воздузом.
Стемнело уже, в воздухе еще стояла сырость, но дождь прекратился, небо прояснилось и над горизонтом слабенько проявилась Венера. Брусчатая площадь перед замком была ярко освещена фонарями, а расположенные дальше фонтан и ландшафтный кустарник были лишь искусно подсвечены, будто покрыты серебристой изморозью.
Сунув руки в брюки, Кислов не спеша направился к фонтану, но едва он миновал площадь, откуда-то сбоку вынырнула темная фигура, и перед Игорем, перегораживая дорогу, встал некто в облачении ниндзя, называемом, помнится, синоби седзоку. Не сказать, что стало не по себе, но от неожиданности по спине пробежал холодок.
— Нельзя, — сказал человек. Голос его был приглушен и искажен маской.
— Говорите по-русски? — удивился Кислов.
— Дальше нельзя, — повторил человек.
— А туда? — Кислов махнул рукой вправо.
— Никуда нельзя.
Пожав плечами, Кислов направился в замок. Не драться же с каким-то придурком в синоби седзоку, да еще соотечественником. Наверняка он здесь не один. Это что же за такой особо охраняемый объект на границе с Австрией?
Рашен ниндзя шел следом, и Кислов, всё так же идя не торопясь, руки в брюки, спросил через плечо:
— Давно здесь?
Человек вдруг остановился, прислушиваясь. Тут и Кислов уловил в отдалении какую-то возню, потом слабый крик. Ниндзя метнулся на шум, пропал в темноте, а через секунду раздался противный хруст, и его безвольное тело подобно тряпочной кукле было выброшено под фонарь. Следом за телом из тьмы выпрыгнул некто в черном плаще и полумаске. Шапка темных курчавых волос, судорожный оскал, мелкие заостренные зубки. Это же надо — счастливо удрать в Москве, чтобы через двое с небольшим суток нос к носу столкнуться не где-нибудь, а на особо охраняемом объекте под Мюнхеном.
Погрозив Кислову тощим пальцем, Шубенкин прошипел:
— Если б не метка, тебе, чекист, труба.
И метнулся на приглушенный топот многочисленных ног, навстречу невидимым врагам, а Кислов, понимая, что избежал смертельной опасности, заторопился в спасительный замок.
Сзади о брусчатку шмякнулось еще одно бездыханное тело. Шубенкин с противниками расправлялся скоро, чуть ли не в одно касание, и выкидывал на свет, чтобы все-все видели. Вот кучка борющихся появилась из темноты. Нет, эти ребята в синоби седзоку не были пушечным мясом, приемами они владели и скорость у них была приличная, просто враг достался не по зубам.
Схватив всё это краем глаза, Кислов прибавил ходу, вихрем влетел в парадные двери и едва не сшиб Фадеева, который спешил на выход с серебряным свистком в руке.
— Назад, — прошипел Кислов, оттаскивая его от дверей.
— Пусти, дурак, — пробормотал Фадеев, отбиваясь. — Он их там всех перебьет.
— Он и тебя перебьет.
— Отвали, козел.
Вырвавшись, спортивный Фадеев выскочил на крыльцо и, надув щеки, принялся дуть в свисток, который начал издавать негармоничные переливчатые трели.
Странные эти звуки, от которых ныли зубы, заставили присмиреть раздухарившегося Аскольда, который уже уложил под фонарь с десяток ниндзя, и с понурой головой подойти к Гордеичу.
— Игорек, — позвал Фадеев. — Поди-ка сюда.
Кислов вышел, Шубенкин ожег его взглядом, точно кнутом перетянул. Что же это за чудище-то такое в человечьем обличии? С виду тощ, малахолен, пальчики на руках тоненькие, почти детские, а силища, как у демона.
— Слушай меня, Аскольд, — сказал Фадеев внушительно. — Это хозяин. Хозяина зовут Игорь Анатольевич Кислов. Хорошенько запомни его. Хозяина Кислова нужно охранять и защищать. Запомнил?
— Запомнил, — ответил Шубенкин и ощерился. Десны у него кровоточили, а потому зубки были в крови.
Или это он кого-то задрал? Как волк — острыми зубами по горлу.
Ну да, вон у верхней жертвы разодрано горло, вроде как тень упала — сразу и не поймешь, что это рваное мясо.
Глава 24. Странные дела в замке
На крыльцо вышел герр Кирхгофф, увидел на брусчатке трупы и сказал сакраментальное «Майн Гот». Вот и прочие тевтоны появились, сытые, довольные, с отвисшими животиками, и сказали по-немецки: «Твою мать». Выходило, что спор Фадееву они проиграли, экспериментальный образец, который ни на кого впечатления не произвел и никто кроме русского миллионера на него поставил, запросто голыми руками выкосил десяток добровольцев из спецотряда барона фон Пампуха.
Денег, и немалых, конечно же было жаль, но что деньги, когда вдруг открылась страшенная перспектива. Прав был Фадеев, четырежды прав, убеждая, что век чистильщиков, какими бы они фанатами ни были, уходит, для чего и привез с собой экспериментальный образец. И, разумеется, был поднят на смех — этой жертве Бухенвальда впору было сражаться с яичницей, а не с отборными бойцами, перед которыми пасовали японцы.
Теперь всё, теперь двусторонний договор можно подписывать запросто, но это уже утром.
— Герр Кислов? — сказа Кирхгофф, провернувшись к Игорю. — Можете завтра себя не утруждать, договор уже составлен. Вам только нужно будет расписаться, как юристу.
Фадеев перевел.
Кислов согласно кивнул, вслед за чем они отвели послушного Аскольда в глухую комнату, сбежать из которой было невозможно, где и заперли на ночь.
— Как он здесь оказался? — спросил Кислов, когда они выщли в коридор.
Фадеев довольно ощерился.
— Сперва самолетом, потом машиной. В качестве багажа. В клинике Шубенкина усыпили, и он дрых всю дорогу, заколоченный в ящик.
— Но это же, не знаю как назвать, контрабанда, — сказал Кислов. — Так можно перевезти каждого.
— Не каждого, — возразил Фадеев. — Во-первых, Аскольд весит всего пятьдесят кило, а во-вторых, он не храпит и не воняет, так что даже собака его унюхать не может. Вот так-то, брат. Выпьем?
— Охотно, — ответил Кислов, и они отправились в бар при трапезной…
Тем временем герр Кирхгофф отчитывал бойцов из спецотряда фон Пампуха за неумение. Бизнес бизнесом, а национальная гордость превыше всего, поэтому он и шипел сквозь зубы, сдерживаясь, чтобы не гаркнуть на всю площадь. Заплывшие жирком тевтоны согласно кивали, а ниндзя слушали, понурив головы и втайне радуясь, что не лежат сейчас в скорбной куче под ярким фонарем.
— Оказаться у каких-то варваров на поводу — стыд и позор, — заключил своё пламенное шипение Кирхгофф. — Не умеете кулаками — зарезали бы к чертовой бабушке, пристрелили, мало ли способов.
Бойцы переглянулись, и один из них ответил:
— Стрелять не велено, а зарезать пытались. Бестолку.
— То есть как — бестолку? — не понял Кирхгофф.
— Нож не берет, — уже побойчее объяснил ниндзя. — Вязнет. Это великий воин.
— Ладно, — Кирхгофф махнул рукой. — Отнесите трупы в ледник и отдыхайте. В столовой вас покормят…
Герр Кирхгофф всерьез подумывал убрать лишних свидетелей, и лишь в последнюю минуту отказался от своего решения. Поэтому еда в столовой оказалась не отравленной, а ночь для бойцов фон Пампуха началась весьма спокойно, хотя циновки на полу в одном из отдаленных залов замка не делали каменные плиты мягче.
Около двух ночи, прошив толстые стены, в зале появилось некое слабо светящееся образование, которое облетело по очереди каждого из спящих воинов, потом вновь ушло в стену, оставив на циновках бездыханные тела.
В это же время Кислову приснилось, что он, мечась по замку, во всю прыть удирает от обмотанного черным полотном привидения, которое для ускорения покалывает его сзади острым копьем и хлещет в миллиметре от пяток огненной плетью, оставляя на мраморе выжженные рубцы. И так без передышки до утра, так что проснулся он измочаленный, весь мокрый, с бешено колотящимся сердцем.
Фадееву такая ахинея не снилась, но тяжесть на сердце была, оттого, поди, что он как последний дурак спал на левом боку.
Всем эта ночь далась нелегко, видно накануне переели жирного, когда же утром обнаружилось, что добровольцы Пампуха мертвы, многие припомнили, что далеко за полночь слышали в замке подозрительные звуки. Даже Кирхгоффу, которого во сне мучил отек слизистой, сделалось не по себе. Отек для него был делом привычным, да и смерть ниндзя скорее приветствовалась, чем категорически отрицалась, но такого в его дворце еще не было. Всё и вся во все времена здесь было под строгим контролем. Даже фамильное привидение много грешившего при жизни прапрадедушки Вильяма было под присмотром и не беспокоило редких гостей.
Семейный врач, который безвылазно паразитировал в замке, надзирая за здоровьем Кирхгоффа, осмотрел трупы и заявил, что это во всех случаях похоже на внезапную остановку сердца. Насильственных признаков нет, и слава Богу, а уж вскрытие покажет, что там на самом деле. Главное, что никто их не душил, не кромсал, не молотил по голове ломом.
«Какое там к черту вскрытие», — подумал про себя герр Кирхгофф и, позвонив фон Пампуху, объявил, что его взвод героически погиб, сражаясь с превосходящими силами противника.
— Это дорого встанет, — пророкотал в трубку здоровяк Пампух.
— Не дороже денег, — ответил Кирхгофф. — Родственников, как и договаривались, у них нет?