— Нет.
— Смерть в горячей точке вас устроит?
— Вполне. Где-нибудь на Огненной Земле.
— Хороша горячая точка, — проворчал Кирхгофф. — Ладно, будь по-вашему. Приезжайте с рефрижератором, всё и оформим. Надеюсь, не в обиде?
— Всякое бывает, — проворчал фон Пампух. — Но впредь с подобными просьбами прошу не беспокоить.
Задело, задело старого перца, подумал Кирхгофф, положив трубку. Да и кого бы не задело? Эх, жизнь окаянная.
Впрочем, сомнения по поводу окаянной жизни, как всякого делового человека, его мучили недолго. Вскоре уже в компании тевтонов и русских он завтракал с шампанским и жульеном из трюфелей, перемежая это тяжелыми мясными и легкими овощными салатами.
После завтрака русские подписали договор на двух языках, забрали второй экземпляр и, прихватив упакованного в коробку придурка Аскольда, отбыли на Фольксвагене русскоговорящего «Степы».
Надо сказать, что при таможенном контроле на просвете скрюченный в три погибели Аскольд напоминал сложенное зимнее пальто, но поскольку сопроводительные документы на коробку имели специальную пометку, что груз досмотру не подвержен, никаких затруднений с провозом багажа у них не возникло. В аэропорту Москвы коробку с дрыхнувшим Аскольдом забрали трое дюжих парнюг, и с этого момента Кислов почувствовал значительное облегчение.
— Ну что, к Сереге? — спросил Фадеев, когда они спускались по пандусу к такси (ни маршруток, ни тем более электричек он не признавал). — Стресс снять.
— У вас, сэр, тоже стресс? — удивился Кислов.
— А то как же, — ответил Фадеев и подмигнул. — Секёшь момент, парень? Мы же в потенциале миллиардеры. Олигархи, черт побери…
По дороге заехали за билетами на СВ, и в результате такси обернулось Фадееву вдвое дороже, но что для него, для крутого, лишняя тысяча-другая?..
Пенкин оказался дома. Землякам обрадовался, будто век их не видел, сказал, хохоча, что вечерами в одиночестве тоскует, частенько плачет. Врун такой. Тут же позвонил какому-то хмырю по имени Боря и сказал, что тусовка на сегодня отменяется.
Вновь остаток дня и часть ночи пролетели феерическим вихрем, а назавтра Фадеев потащил вялого Кислова на Воздвиженку в, страшное дело, Медицинский Центр Управления делами Президента РФ, где Игорь в ожидании Гордеича полчаса сидел в кресле с толстым глянцевым журналом, потом на Гоголевский Бульвар в Международный Валютный Фонд, ну а уж затем в «Жигули» на пару кружек пива Кронбахер. Нет, всё-таки столица — очень суетливый город, от него устаёшь.
Вечером уже в спальном вагоне, радуясь, что всё позади, Кислов вскарабкался на верхнюю полку и залег до утра, но не тут-то было — Фадеев приволок из дальнего купе некоего доктора экономических наук Оленина, директора крупнейшего в области оборонного завода, которому вознамерился передать заказ на производство микрорадиодатчиков для семейства Аскольдов. Пришлось встать.
Оленин был крупный, очкастый и шибко себе на уме, хотя и строил из себя демократа. Ушел он за полночь, оставив приятное впечатление и не сказав ни да, ни нет, то есть скорее да, чем нет, но не окончательно, потому что вопрос серьезный, вот так с бухты-барахты при всем уважении к Гордеичу не решишь, нужно ведь откорректировать существующий план, открыть новый участок в девятом цехе, освоить, так сказать, новое производство с определенными издержками заказчика, а так, вообще-то, идея привлекает.
— Видишь разницу? — спросил Фадеев, когда они с Кисловым остались одни. — Немцы заказ подписали сразу, как только увидели Аскольда в действии. Миллиарды евро, даже не почесались, потому что чуют прибыль. А наш директор, Юрок Оленин, всё чего-то крутит, осторожничает, как бы где не промахнуться, как бы не нацепили. Хотя ведь друг друга уже лет десять знаем, когда он еще директором НИКИРЭТа был. Вот оно — совковое воспитание. Бизнес по-русски, Игорек, это не дело сделать, а нагреть кого-то, отсюда и вся эта хитрозадость. Опасно у нас быть директором, я Юрка понимаю. Но, полагаю, одумается, я его еще ни разу не подводил.
Кислов, у которого слипались глаза, согласно кивнул и подумал: «К черту такой бизнес, когда дни напролет пьешь, а спать толком не спишь. И еще думай при этом, соображай».
А чуть позже, засыпая, признался себе, что о такой удаче еще три дня назад не мог бы и подумать. И, не удержавшись, сонно сказал:
— Спасибо, Гордеич.
— За что? — осведомился с нижней полки Фадеев.
— Мир повидали, себя показали.
— Это тебе не с Загрицыным воевать, — сказал Фадеев и словоохотливо добавил. — Я вот тоже зациклился на игорном бизнесе, потом думаю — а дальше что? Ну, гребу бабки, имею счётец за рубежом, а всё равно у Березовского больше. Тем более у Абрамовича. Маловато будет дёрнуть куда-нибудь в Лондон и забыть о родном ФСБ. Вот я и решил, гм, э-э, давай-ка лучше поспим.
Но Кислов, придавив подушку, его уже не слышал.
Глава 25. Константин Борисович
Вернемся, однако, к Новикову. В восемь вечера, как и договаривались, он явился в бомжацкую к Никите, который его уже ждал. По такому случаю, как же — визит к вождям, Никита был одет цивилизованно, то есть в джинсы и пусть в пятнах, но довольно опрятную куртку. Всё, разумеется, из помойного ящика, но ящика особого, расположенного в богатом районе Москвы, где вещи особо не занашивают. Если особо не принюхиваться, то джинсы смотрелись на все пятьсот долларов, примерно в таких, но подороже, выступал на Сенатской Площади в Питере Пол Маккартни. Подобные штаны таскает и наш музыкант Владимир Кузьмин, и ничего — зрители хлопают за милую душу, невзирая на тертые портки, так что Никита молодец, расстарался. А Новиков был одет просто, без выпендрежа, дабы показать, что с деньжишками у него не густо и что он готов на любую работу.
Одна из явок вождей была на Сретенке, туда они и отправились, благо рядом. Дом был неброский, трехэтажный, вожди занимали на втором этаже две квартиры, соединенные потайной дверью. Естественно, у каждой квартиры был свой хозяин, но это так, для проформы, а вообще-то собственность была артельная. Вернее, числилась таковой по внутреннему уставу, то есть здесь по идее мог заночевать любой состоящий на артельном учете бомж, однако шиш ему в нос, кто б ему позволил?
Дверь открыл мордоворот почище санитара Кавлягина, брезгливо помахал волосатой ладонью перед носом, дескать — амбре, осведомился брезгливо: «По записи?»
— Да свой я, свой, — начал объяснять Никита, но детина отпихнул его и начал закрывать дверь, и тогда Новиков саданул в дверь ногой, та двинула ражему хлопцу по носу. Чистейший нокаут.
— Прошу, — сказал Новиков, пропуская вперед Никиту.
— Что сейчас будет, — пробормотал тот, но послушно вошел.
— Кто там? — спросил, выходя в коридор, толстый лоснящийся вождь, одетый в синий махровый халат до пят. Увидел лежащего мордоворота и удивился: — Это что с Петрухой? Это кто так зашиб Петруху?
— Я, — ответил Новиков, скромненько сложив ручки на причинном месте.
— Вот погоди, встанет, тогда увидишь, — пообещал вождь и протяжно позвал: — Константин Борисович, Серафимчик, полюбуйтесь-ка на Петра, пока не встал. Тайсона завалили, вот те и хрен.
В коридор вышел еще один вождь, посуше первого, поосанистее, в белой рубашке и черных брюках, не вождь, а какой-нибудь менеджер из М-Видео, только в предпенсионном возрасте. Увидев его, Никита принялся класть поклоны, кинулся было лобызнуть ручку, но сухой жестом остановил его и произнес:
— Вы кто, друзья? Что-то ваши физиономии мне незнакомы.
— Я Никита, Константин Борисович, — отозвался бомж. — Старшина. Вспомнили?
— А-а, канистра спирта, — сказал Константин Борисович. — Как же, как же. Из-за неё, в смысле из-за тебя, и меня из замполитов попросили. Хорошее было время, честное, не то, что теперь. Так ты что здесь-то? Постой, постой, так это ты тот самый Никита, который должен привести какого-то, э-э, человека из органов? Привел, значит. И этот человек вместо здрасьте вырубает нашего Тайсона.
— Щас Петька-то очухается, он этого органиста на котлеты разделает, — пообещал вождь в халате, который на фоне Константина Борисовича никаким вождем не казался. Так, какая-то деревенщина пузатая.
— Глянь, глянь, встаёт, — обрадовался пузатый. — Серафимчик, идёшь, что ли? Сейчас из органиста отбивную будут делать.
Детина встал, принял боксерскую стойку и, пританцовывая, пошел на Новикова. Со свистом нанес сокрушительный удар. Новиков отбил кулак ладонью, заставив бугая потерять равновесие, двинул в печень, а потом сбоку в челюсть. Всё было сделано чисто, показательно, без хитроумных восточных приемов.
Петруха грянулся оземь.
Именно в этот момент, когда «Тайсон» еще был в воздухе, из кухни выглянул мальчонка лет десяти и разинул от изумления рот.
— Молчу, молчу, — пробормотал пузан и заспешил на кухню, задвинув с собой и Серафимчика.
Итак, единственным вождем оказался бывший замполит Константин Борисович, который покачал головой, как бы говоря: «Не понимаю я этого», — и пригласил визитеров в комнату.
Комната была обставлена так себе, бабушкиной еще мебелью. Из всего барахла выделялся четырехстворчатый шкаф на гнутых ножках, занявший целиком одну стену. Также имелся сундук с клопами — в длину метра два, в ширину метр и столько же в высоту. По скромным прикидкам ни в дверь, ни в окно он пролезть бы не смог, однако же стоял себе в углу, покрытый чем-то мягким. Про шкаф и говорить нечего, этого монстра собирали, наверное, по частям прямо в комнате.
Были, правда, вещицы и современные, к примеру мощный, шумящий вентилятором компьютер на компьютерном столе, плазменный телевизор, музыкальный центр, но вся эта современность жила жизнью на задворках, тон задавали шкаф и сундук. И это на Сретенке, в центре цивилизации.
Уселись за крытый клеенкой круглый стол с толстыми надежными ножками, вслед за чем Константин Борисович сказал:
— В чем вопрос, Никита? Только покороче.
— Этот человек, Андрюха Новиков, хочет поработать в нашей системе, — доверительно ответил Никита. — Человек он не простой, за ним и милиция гоняется, и братки. А жрать-то надо. Вот он и к нам.