— Как-как? — переспросил Константин Борисович, пересаживаясь к компьютеру. — Новиков Андрей…
— Петрович, — подсказал Новиков, сделав губы бантиком.
Посмотреть на него, так скромнее и не найдешь. Только вот отчего-то «Тайсон» всё еще ворочается в коридоре на полу.
Константин Борисович пробежал пальцами по клавишам, выждал какое-то время, потом сказал «Хе-хе» и повернулся к Новикову. Спросил весело:
— Чекист? Из Пензы? Что привело в белокаменную?
— Никита правильно сказал: жрать-то надо, — ответил Новиков. — Вытурили меня из чекистов, Константин Борисович. Заставили уволиться. Там должно быть написано.
— Там так и написано, — подтвердил Константин Борисович. — И что ты в розыске — тоже написано. И за что же, любопытно, ты в розыске?
И этак ласково посмотрел на Новикова, прямо-таки духовник, а не бомжацкий барон.
— За серию убийств, — легко и просто ответил Новиокв. — Ясное дело — врут, никого я не убивал.
— А смог бы? — спросил Константин Борисович. — Петруху смог бы, если он на тебя с дубиной кинется?
Показал глазами на дверь, в которой с бейсбольной битой стоял озлобленный «Тайсон».
— Это раз плюнуть, — усмехнулся Новиков. — Человека убить очень просто. Только зачем брать грех на душу?
— Тогда до свидания, — сказал Константин Борисович, вставая с кресла и жестом показывая набычившемуся Петрухе, чтоб убирался. — Именно это место у меня было вакантно.
— Постойте, постойте, — пробормотал Новиков, наморщив лоб. — Вам нужен киллер?
— Ага, — просветленно ответил Константин Борисович.
Вот ведь как вывернулся-то, был в овечьей шкурке, а оказался в волчьей.
— Буду откровенен, — сказал Новиков. — Мне нужна не абы какая работа, а я хочу послужить в Добровольческой Армии. В печенках уже этот беспредел.
— Вот те раз, — произнес Константин Борисович, явно удивленный. — Я сам-то про эту Армию во второй раз слышу. Первый раз от одного человечка, теперь от тебя. Ну, и при чем здесь я? Я давно уже не замполит, сменил, так сказать, знамёна, но даже будь им — вряд ли смог бы помочь. Не моя это епархия, Андрей Петрович. Иной нищий побольше моего про эту Армию знает.
— Жаль, — сказал Новиков, вставая. С ним поднялся и Никита, которому было неловко, отчего он поджимал губы и прятал глаза.
— А может, поможете, Константин Борисович? — спросил Новиков. — Только без смертоубийства, а к каким-нибудь нищим. Скажем, на Ваганьковском кладбище, туда ведь без вас никак не возьмут. Они, говорят, хорошие бабки зашибают.
— экий ты, брат, жадина, — отозвался Константин Борисович. — Бабки ему подавай. Киллер-то, чай, больше зарабатывает, и в зиму студиться не надою.
Подошел к Никите, осведомился:
— Что, старшина, возьмем Петровича в нищие?
— А как же, — расцвел Никита и забормотал радостно: — Константин Борисович, товарищ замполит, я же знал, что вы человек справедливый. Думаю: как же так, товарищ замполит и скурвился? Теперь вижу — ошибался, такой человек скурвиться не может. Это ведь была проверка, Константин Борисович? Я по поводу Андрюхи.
— А? — переспросил Константин Борисович, уже не слушая его и что-то строча за компьютерным столиком на клочке бумаги. — Погоди, Никита.
Расписавшись, передал бумагу Новикову и сказал:
— Как ты и просил, чекист, на Ваганьковском кладбище. Но с условием: будешь нужен — являешься по первому зову.
После чего повернулся к Никите:
— А ты, старшина, язычок попридерживай. Не все такие добрые, как я, чтоб твою правду-матку слушать. Сюда ходите пореже, нечего привлекать внимание.
На улице уже, старинной и тесной, мало еще тронутой перестроечной лихорадкой, от которой только блеск, треск и пустота, Новиков сказал мечтательно:
— Вот бы заиметь эту базу данных.
— Ты о чем, Андрюша? — заботливо спросил Никита, мало сведущий в компьютерной чепухе.
— Да я так, мысли вслух, — ответил Новиков, не представляя, что же это за связи у бомжацкого барона, что он имеет досье на каждого россиянина? Ну, может, не на каждого, а только на тех, кто представляет из себя определенный интерес, но тем не менее, тем не менее.
Глава 26. Ваганьковское
Дома Новиков вынул из чемодана кожаную папку на молнии, в которую сложил материалы по делу Лопатина. Чемодан на колесиках с выдвижной ручкой он купил в связи с переездом, и хранил в нем свой нехитрый скарб, чтобы в случае внезапного бегства не метаться по метро с пакетами, а чинно-благородно, не вызывая подозрений, везти пожитки в неизвестном направлении.
«Надо бы понемножку выпрямлять закорючки, — подумал он, раскрывая папку. — Этак незаметно, без личных встреч. Звякнул по телефону — и баста, никаких тебе трупов».
В папке в основном записки, заметки для памяти, планы с отметками, всё, что осталось от материалов, хранящихся в дипломате, который выбросил на помойку дебильный Носков. Все, понимаешь, телефоны, игральный кубик, колечко с бриллиантами, Дударевскую папку, записи Лопатина и прочее, и прочее. Тамара уже, поди, ждёт не дождется передать материалы по Руденскому, ан телефончика-то и нету. Пропал следователь Сергеев, сгинул на ровном месте.
А вот Ираклию Арабескову звякнуть можно, его телефон запечатлен в памяти навечно. Не поздно еще? Одиннадцать с минутами, они так рано не ложатся.
Трубку долго не брали, потом гудки прервались и Ираклий произнес вяло: «Алло».
— Ираклий, привет, — сказал Новиков. — Это Андрей. Помнишь такого?
Помолчав, Ираклий спросил:
— Ты куда пропал? Катя в шоке.
— Мелкие неприятности, — сказал Новиков. — По Лопатину что-нибудь вспомнил?
— Заходи.
— Завтра в семь вечера, — сказал Новиков. — Не рано?
— Лучше в восемь.
— Договорились. Кате привет, — Новиков положил трубку.
Так, подумал он, что еще упустили? У Уханова должны быть материалы по Завьялову, может, и Руденского на него перекинуть? Пусть работает. Что еще? Портфель Шубенкина, таблетки, свисток, изъятые органы. Это не к спеху, подождет, а лучше вообще пока не трогать, не теребить Кузнецова, ему, бедняге, от Сапрыкина и так достается.
Мда, не густо, не густо. Вот и получается, что единственный шанс выйти на организацию — это красавчик Аскольд с волчьими глазками. Что за организация, зачем организация, почему убирают людей — одному рогатенькому известно. Но есть подозрение, что сюда каким-то боком затесался и Лопатин. Каким — непонятно, но связь есть. Это косвенно подтвердил и Моллюсков, подтвердил своим страхом, своим нежеланием говорить правду, своим чувством откровенной безысходности. «Они приходят, и вскипают мозги, а из ушей льется кровь. Это не просто больно, это ужасно больно». Примерно так. Откуда-то знал об этом, либо поделился кто-то, всё изведавший и помилованный, либо, что вероятнее, изведал сам, но до поры, до времени прощен, оставлен в живых. А потом отложенный приговор был приведен в исполнение.
Новиков вспомнил, как у него при столкновении с Шубенкиным всё плыло перед глазами, как навалилась слабость и заломило в затылке. Чистейшей воды гипноз.
Нет, определенно, в этой истории сам черт ногу сломит.
Спрятав бумаги в чемодан, он почистил зубы и лег спать, хотя не было еще и двенадцати…
Пятница для него началась ударившим в глаза солнышком, которое, постранствовав по стене, добралось и до его подушки. Забыл вчера задернуть штору.
Было уже полдевятого, славно придавил.
Наскоро позавтракав, он поехал на Ваганьковское кладбище, и здесь перед входом обнаружил с пяток кучкующихся нищих, которые перед стартом пили пиво и курили Мальборо. Новиков подошел, сказал бодро «Физкультпривет» и, понизив голос, добавил: «От Константина Борисовича».
— От какого еще, нафиг, Константина Борисовича? — осведомился нищий поосанистей и получше всех прочих одетый, то есть в менее рваном рванье.
— Вы бригадир? — спросил Новиков.
— А тебе-то что?
Нищий смерил его взглядом, поморщился оттого, что нельзя сшибить с ног плевком, и вдруг догадался:
— Это ты, что ль, вчера к Борисычу закатывал?
— Я.
— Петра завалил тоже ты?
— Тайсона-то? Я.
— Так чего же молчишь, шут гороховый? Физкультпривет, физкультпривет, спортсменов, нафиг, нашел. Намяли бы бока-то не зафиг, ребята, вон, уже кастеты навострили.
Подмигнул седым, обросшим ребятам в лохмотьях, те недружно заржали.
— Ладно, — продолжил бригадир. — Давай записку.
Новиков отдал ему послание барона, нищий мельком прочитал, сунул в недра своих лохмотьев, спросил:
— Прямо сейчас заступишь или понаблюдаешь?
Он грамотный был, этот нищий, не дурак, да оно и понятно — дураков в бригадиры не берут
— А чего время-то тянуть? — сказал Новиков. — Где у вас раздевалка?..
В одном из домишек слева от входа Новиков переоделся в драное пальто до пят, сверху убогое, дыра на дыре, а изнутри на теплой непродуваемой подкладке. Переобулся в стоптанные бесформенные бахилы, имеющие внутри мягкий толстый сапожок, так что ноги оказались как в вате. Прицепил кудлатую неопрятную бороду, которая крепилась с помощью завязочек, а чтобы бантик сверху не был виден, надел на голову продавленную шляпу с приклеенными к ней пегими космами, так что и не узнать. В зеркало на него глядел не Новиков, а старый, потрепанный, нечесаный нищий.
— Не жарковато будет? — засомневался Новиков, который мигом вспотел в этой амуниции.
— Жар костей не ломит, — успокоил его бригадир, которого звали Тарас. — Часика три-четыре постоишь, поймешь, что в самый раз.
Кстати, Тарасу не было и сорока, а на Ваганьковском он промышлял чуть больше десяти лет, то есть был уже старожилом. Мало кто столько продержался, многие пошли в бизнес, в смысле легализовались. На этом Тарас прикусил язычок, дал понять, что пока информации достаточно. Кстати, за плечами он имел авиационный институт и неоконченную аспирантуру.
— Одень вот перчатки и поройся в земле, а то ручки больно белые, — посоветовал Тарас.