Перчатки были с наполовину срезанными пальцами и какими-то уплотнениями на суставах.
— Это вроде кастета, — объяснил Тарас. — Тебе-то оно, может, и ни к чему, а нам, а нам, худосочным, в самый раз. Пацана своего веса сшибаешь с катушек только так.
Новиков хмыкнул, надел перчатки и приготовился слушать вводную о том, как надобно клянчить денежки, а также в каких случаях надобно клянчить, а в каких не надобно, чтобы не получить по шее.
Тарас был инструктором толковым, и вводную провел за две минуты, добавив в конце, что на пальцах всего не объяснишь, ситуации бывают разные, поэтому действовать следует по обстоятельствам. Если, мол, что, то он, Тарас, подстрахует.
Вымазав руки головешкой, Новиков встал неподалеку от входя, и вот ведь везуха, за два часа сшиб полтыщи. Этак, прикинул он, при восьмичасовом рабочем дне, восемь делим на два и умножаем на пятьсот, получим за день две тыщи. За месяц, то есть за двадцать рабочих дней, получим сорок тысяч. И зачем, спрашивается, напрягать мозги в каком-нибудь дурном офисе, если здесь, на свежем воздухе, можно заработать вдвое больше? Это сейчас, в будний день, а сколько можно зашибить в выходные? Может, ну его нафиг, этого Штольца? — меркантильно подумал Новиков. Всё равно ведь на Шубенкина не выйдет.
Какой-то пьяный в нахлобученной на нос кепке сунул ему скомканный доллар, он машинально сунул в карман, потом развернул бумажку. Вот те на — сто долларов, правда тертые, жеваные, но ведь сразу сотня. Видать, ошибся мужик.
— Эй, господин хороший, — крикнул он вдогонку.
Мужик вернулся, проворчал недовольно:
— Что? Мало?
— Наоборот — многовато.
— Жри что дают, — сказал пьяный. — Видать — новенький. Я раньше таких фантиков по десятку кидал, чтоб помнили Кольку Есина.
— А кто такой Колька Есин? — наивно спросил Новиков, чтобы успокоить мужика, который, похоже, готов был разрыдаться.
— Я, — ответил пьяный. — Директор завода, который в самое тр-рудное время сохранил кадры. А ему за это коленом под зад. Мне, то есть.
— Извините, господин хороший, — сказал Новиков, поднеся руку к шляпе, чтобы снять её.
Шляпу он не снял, так как вспомнил про бантик на маковке.
— Мне бы по хорошему-то за мои заслуги здесь лежать., — он ткнул указующий перст в сторону кладбища. — А ведь уроют где-нибудь в Гнилушках под Барыбино, как последнюю собаку. Так что извини, друг, завтра дам больше. Если попаду сюда.
И заколбасил по тротуару — всё больше не по прямой, а проитволодочным зигзагом.
Что же за трудная судьба у людей? — подумал Новиков, засовывая доллары в карман.
После этого битых полчаса не было ни копейки дохода, потом подъехала длинная VIP-машина, из нее вылезли пять молодых дамочек в черных вуалях, а с ними хлыщ в черном костюме, который шустренько сбегал к Новикову, потом к Тарасу, единственным нищим, пасущим вход, сунул им в алчущие ладошки доллары и заспешил вслед за дамами, на удивление быстро семенившим в сторону колумбария — к новым VIP-захоронениям.
На сей раз обломилось двести долларов. Хоть вообще отсюда не уходи. Странные люди: как увидят нищего — сразу несутся к нему делиться своими кровными. Или это поверие такое, что чем больше отдашь нищему, ошивающемуся у элитного кладбища, тем больше тебе вернется? А может, таким образом вымаливают у Господа местечко на этом самом кладбище? Известно же, что нищий да убогий — Божьи человечки.
Не успел Новиков моргнуть, как настало время обеда. Дабы свято место не пустовало, у ворот встали свои же дыроносцы, уже вкусившие трапезу, которую сготовила повариха тетя Фрося. Еда была вкусная, питательная, а название каждого блюда привязано к местной тематике. Например, щи по-ваганьковски или битки кладбищенские отпевальные. А как вам жаркое Есенинское, суфле монастырское, картофель а-ля Высоцкий, кисель Листьевский, азу Мироновское, рагу Альметовское, гречневая каша поминальная, соус Ворошиловский? Очень тонко, правда? А главное, вызывает зверский аппетит.
До пяти вечера Новиков насшибал еще триста долларов, которые отдал Тарасу — в общую кассу, другими словами общаг. После этого он переоделся и поспешил домой, а в восемь, принаряженный, чисто выбритый, пахнущий дорогим одеколоном, с цветами в одной руке и пакетом с продуктами и выпивкой в другой, звонил в дверь Арабесковых.
Глава 27. Не искал бы ты его
Открыла Катя, вспыхнула, увидев его, погрузила лицо в хризантемы и сказала оттуда, косясь на пакет:- Всё своё ношу с собой?
— Ага, — жизнерадостно ответил Новиков. — Что, думаю, объедать приличных людей? Купил в Теплом Стане картошки, понимаешь, морковки, луку. Там всё дешево, славно перекусим.
Пока он это молол, Катя, прищурившись, смотрела на него, потом, когда он закончил, неожиданно спросила:
— Скучал?
— Скучал, — признался Новиков.
— Что вы там застряли? — раздался из столовой голос Ираклия. — Катюха, тащи его сюда, этого затворника. Ишь, пропащий.
Стол был накрыт, Ираклий с Ниной уже повязали слюнявчики, показывая, что готовы слопать слона, даже бабуля сидела с краешку, но была она какая-то снулая, не агрессивная. Новиков вытащил из пакета три бутылки шампанского, торт, конфеты, ананас, сел рядом с Катей, и понеслось.
Три часа промелькнули незаметно, глядь — а уже одиннадцать. Уже и переговорено было немало, и шампанское кончилось, и бабуля уже часа два как почивала в своей спаленке, но ощущение было такое, будто всё это только-только началось. Однако, пора было и честь знать, Новиков начал прощаться.
— Останься, — попросила Катя.
— Завтра на работу, — вздохнув, ответил Новиков.
— В субботу-то? — сказал Ираклий.
Новиков развел руками — судьба, мол.
— Я тут тебе папочку приготовил, — вспомнил Ираклий и утопал из столовой, потом вернулся с прозрачной папкой, в которой лежало несколько рукописных листов. — Извини, что на компьютер не скинул, всё как-то недосуг. Ну, ничего, разберешь, у меня почерк хороший.
— А что там? — немедленно спросила Катя.
— По работе, — туманно ответил Ираклий, в том смысле, что ты-то, малявка, чего лезешь к взрослым людям?
— Ой, ребята, — сказала Нина. — Если левый бизнес, то нынче Меркурий это не приветствует. А-то бы остался, Андрей, места у нас много.
Предложение это было весьма неожиданное и, черт возьми, очень приятное. Новикова не просто принимали в эту семью, а принимали с охотой. Эх, жизнь поломатая, подумал он. Знали бы вы, ребята, в какой я сейчас дыре, по другому бы запели. Но ничего, ничего, будет и у нас праздник, не вечно же за лошадями подметать.
— Завтра рано вставать, — сказал он, не особо при этом привирая…
Вернувшись домой, Новиков первым делом открыл папку. Почерк у Ираклия был каллиграфический, но при этом он, Ираклий, был еще и хорошим специалистом. Наблюдения его были точны, а выводы аргументированы. Психологически Лопатин был выписан так ярко, так выпукло, что хоть портрет пиши, или роман. К сожалению, это была всего лишь психологическая зарисовка с акцентом на наиболее характерные черты характера Лопатина, то есть с точки зрения чекиста — молочная река с кисельными берегами, ни за что не уцепишься, но один фактик всё-таки Новикову показался любопытным. Касался он того момента в жизни Лопатина, когда тот исчезал на злополучных два часа. Так вот, после данного события Лопатин был замечен в том, что иной раз начинал разговаривать сам с собой, вернее, не сам с собой, а с каким-то сторонним оппонентом, которого слышал он один. Диагноз ему Ираклий влепил однозначный: слуховые галлюцинации. Бывало это крайне редко, так как Лопатину было неприятно, если его заставали за этим занятием, да и разговаривал-то он, кстати, таким образом, что не сразу догадаешься. Замыкался в себе и порою шлепал губами, ну да Ираклия на мякине не проведешь. Вот так, господа.
«Интересно, — подумал вдруг Новиков. — А я губами шлёпал? У меня ведь тоже был сторонний оппонент».
После этого он сложил бумаги Ираклия в стопочку, стопочку — в папочку, папочку — в кожаную папку, а папку — в чемодан. Бог знает до чего можно доболтаться с этими психологами. Мало ли о чем мог думать государственный муж и при этом шлепать губами? После того, как сцепишься с Жириком, будешь не только шлепать, а и ручками-ножками сучить, орать будешь в голос, пока тебя в психушку не увезут. Опасное это дело — быть депутатом, запросто можно тронуться.
«Ну что? — сказал он себе, ложась спать. — Воз и ныне там?»…
В девять утра он уже был на кладбище. Никого из нищих еще не было, и он позавтракал у тети Фроси. Она подала кладбищенские котлеты с поминальной кашей из гречки и компот из вишни, растущей на могилке купца Игнатова. Всего-то сто рублей, зато какая вкуснотища. Брала она по прейскуранту, писанному собственной рукой, где против каждого названия, придуманного ею же самой, стояла твердая цена. Цена колебалась в зависимости от инфляции, но не как на рынке, а в разумных пределах.
Вскоре начали подтягиваться нищие, Тарас приволокся предпоследним. Именно приволокся, так как на нем лица не было.
— Что такое? — забеспокоился Новиков, который, вспомнив слова Константина Борисовича о том, что «иной нищий побольше моего про эту Армию знает», решил сегодня озадачить бригадира вопросом о Добровольческой Армии.
— Да ничего особенного, — вяло ответил Тарас. — Всю ночь в казино отыгрывался.
— И много отыграл?
— Ни фига не отыграл, всё, что было, продул.
— А зачем играешь? — спросил Новиков. — Я понимаю — Кобзон. Но ты-то, нищий.
— Хватит пилить, — попросил Тарас. — Дай лучше часок покемарить. Постой на моем месте. А?
— Запросто, — ответил Новиков.
Новое место, напротив ворот, было не просто оживленным, а и дико, просто дико, рентабельным.
Тарас появился через пару часов и выглядел еще более мятым, чем до того. Сознался, что дико стареет, и сделал в рядах нищих рокировку, перебросив всех на старые места. Новикову он по-прежнему трафил — оставил поблизости от ворот, метрах в двадцати от себя.