— Да тут еще этот активист Сапрыкин, — продолжал Новиков, надевая на нос черные очки. Получился Куравлев в роли Жоржа Милославского. — Уж свои-то бы под ногами не мешались, раз помогать не помогают.
— И не говори, — согласился Кузнецов, которому этот Сапрыкин был поперек горла.
— Не то, — сказал Новиков, снимая парик и вновь копаясь в ящике.
Наконец, он нашел то, что нужно: обычный такой, не бросающийся в глаза паричок, который и на парик-то не был похож, так хорошо вписывался в рисунок черепа, а к нему элегантные усы и бородка в стиле певца голубого сала Сорокина.
Новикова было не узнать, что подтвердили оба его собеседника.
— А насчет барменши я вот что скажу, — подытожил Новиков. — В борьбе есть термин «Отсроченная смерть», наверное аналогичный термин, только касательно других категорий, не только смерти, есть и в парапсихологии. Когда я уходил, барменша твердо знала, кто убийца Штольца, а настал какой-то момент, и она поменяла точку зрения. Гипноз, господа-товарищи, гипноз. А от гипноза помогает что? Экранирующая сеточка в этом парике. Юрий Николаич, родненький, помоги.
Кузнецов затосковал было, но Уханов пришел ему на помощь.
— У Юрия Николаевича дел выше крыши, да и под колпаком он, — сказал Уханов. — Я помогу. Пока поносите этот парик, он вам более всех других к лицу. К воскресенью, я думаю, новый будет готов. А теперь объясните мне, если сможете: зачем Шубенкин убил Штольца и его подручных?
Вот это был вопрос так вопрос. Разумеется, он потребовал дополнительного возлияния, не шибко, впрочем, обильного, и основательной закуски. Подкрепившись и тем самым успокоив расшалившиеся нервы, все трое принялись строить версии по данной теме, и вот что у них вышло.
Новиков: «Штольцу нужен был микрочип, и он об этом проболтался».
Кузнецов: «Намеренно, чтобы подставить Андрюху».
Уханов: «Выродок, нравится убивать».
Новиков: «Испытал новое оружие».
Кузнецов: «Узнал всё, что ему нужно, и ликвидировал».
Уханов: «Приказали».
Новиков: «Если он читает мысли, то быстро всё понял. Но зачем убивать, ведь Штольц полезен, мог бы убедить его, что они друг другу нужны. Значит, возникла какая-то угроза».
Кузнецов: «Мог бы подождать Андрея, и заодно ухлопать и его. Побоялся, стало быть, нашего Андрюху, а ведь он главный свидетель его зверств и в рожу знает. Выходит, зачем-то нужен ему Андрюха, ведет какую-то хитрую игру».
Уханов: «Просто козёл, садист».
Новиков: «Шубенкин был кто? Электромонтер, бомж, нищета подзаборная, и вдруг обрел небывалые способности. Может убить безнаказанно, не оставив следов, обвести вокруг пальца Новикова, Кузнецова, Сапрыкина. Кто он в таком случае? Исключительная личность. Юрок прав: уверовав в свою неординарность, он затеял какую-то свою игру».
Кузнецов: «Мы идеализируем Шубенкина и Жабьева и не видим тех, кто стоит за их спинами. Не могут куклы вести свою игру. Я отказываюсь от своей предыдущей версии».
Эти его слова поставили жирную точку на суемудрии присутствующих. Действительно, как можно судить об айсберге, видя лишь его крохотную вершинку? Завтра кукловоды выведут Шубенкина из игры, и что тогда?
— Кстати, — сказал Новиков, повернувшись к Уханову. — Всё забываю спросить. Есть что-нибудь на Завьялова?
— Из головы вон, — отозвался тот. — Завьялов окончательно перебрался в Лондон. Все они, у кого рыльце в пуху, чешут в Лондон.
— А Руденский?
— Этот пока здесь, но чем черт не шутит. А что Руденский? Есть какие-то сомнения?
— С Лопатиным был на ножах, — ответил Новиков. — Любопытно, а с кукловодами эти самые Завьялов и Руденский знакомы?
— Думаешь, заказали? — спросил Кузнецов, который всё это время жевал твердую, как подошва, сырокопченую колбасу. Сунул в рот кусочек и всё молотил, молотил. Поди, и сам не рад был.
— Ну, не до такой же степени на ножах, — сказал Уханов. — Этак можно всякого навыдумывать…
Назавтра, то есть в субботу, Новиков явился на работу при бородке и в парике и не на шутку напугал тетку Фросю, обратившись к ней по имени. По случаю хорошей погоды (разгулялась за ночь) тетка обирала на крайней могилке рябину, а тут сзади подкрался этот обормот и как гаркнет.
Этот случай обрадовал Новикова, пришедшего на работу первым, то есть маскировка была удачной. Потом появился один из команды нищих, которому было глубоко наплевать, что за огородный сорняк, сгорбившись, сидит в их раздевалке. Сидит, значит надо. Следующий нищий был не таков, этот возмутился, но Новиков приложил палец к губам — молчи, мол. А вот Тарас не сразу, правда, но узнал, допёр, что больше на табуретке сидеть некому.
День сегодня выдался на славу: прохладный, с ветерком, но яркий, солнечный, будто весна пришла. И настроение у всех было под стать. Подаяние давали охотно, с улыбками, пусть в основном мелочь, но от души. Грех было этим брезговать, можно было спугнуть удачу, хотя о какой теперь удаче, зная правду, можно было говорить? Везуха пряталась за чужими спинами, под чужим обличьем, поджидая какого-нибудь толстосума на крутой тачке или группу полупьяных братков, которые заваливались на кладбище почтить память безвременно ушедшего товарища, покоящегося теперь под тоннами отполированного до блеска мрамора. Эти по команде хмырей Жабьевых, отваливали щедро, не скупясь. Потом они шли в храм Воскресения Словущего, так именовалась кладбищенская церковь, жертвовали и здесь энную сумму во славу Спасителя, после чего гуськом направлялись к почившему братану, а кто-то топал по проторенной дорожке к бабке Фросе заказывать горячее. Поминали обильно, до пьяной икоты, устроившись за мраморным столом, а перед уходом, не жалея, поливали надгробие водкой. У них, у братков, всё в этом мире смешалось, и жизнь после смерти была в еще большем почете, чем пребывание в бренном теле. Лишь бы успеть нахапать, войти в авторитет.
Отлучившись с рабочего места, Новиков подошел к Тарасу, спросил, где хмыри?
— Я же объяснял — маскировка на грани фантастики, — ответил Тарас. — Рыбка в сети идет? Идет. Значит, они где-то здесь. И не ломай голову, я их тоже не вижу.
Глава 33. Что тебе, Лукич?
Вечером по настоянию азартного Тараса они вновь закатили в казино и сразу наткнулись на человека без возраста Сеню. Увидев Тараса (Новикова в парике и с бородкой он не узнал), тот покрылся лихорадочными пятнами и жалобно проблеял:
— Ну, Тарасик, ну, миленький, мы же договорились.
— Это выше меня, Сеня, — сказал Тарас. — Кроме того, Сеня, вспомни, сколько бабок я тут оставил? Не счесть. Так что извини подвинься, друг ситный.
И, отодвинув Сеню железной ладонью, направился в кассу за фишками. Новиков последовал за ним, чувствуя всеми фибрами, что охрана напряжена.
Всё, фишки в дипломате, они идут в дальний зал. Сеня куда-то исчез, охрана — трое амбалов, среди которых тот самый лом с бицепсами в три обхвата, смотрит с иронией, но действий не предпринимает.
— Может, ну её? — процедил Новиков, которому не с руки было засвечиваться в новом обличьи.
— Будет кто-то от Жабьева, — ответил Тарас. — Капитал, золотце моё, надобно утраивать, а то и удесятерять.
Знакомых лиц в проходных залах на этот раз не было, да оно и понятно — у музыкантов в субботу самый чёс, а прочие знаменитости украшают теплые гоп-компании, где им, заслуженным, от души рады.
В последнем зале сразу бросилась в глаза пьяная рожа бомжа, натравившего пса на Шмаку. Тот, застыл с поднятой вверх картой, уставился на Новикова, но не узнал и шлепнул-таки картой по столу, сказав: «А дамочку получите, спинокусы». Полно здесь было и прочих четверговых нищих, будто не уходили.
Как и в четверг, игра у Новикова то шла, то не шла, но выигрыш неуклонно рос, и когда он спустя два часа достиг солидной суммы, в зале возникла группа из пяти охранников, возглавляемая толстым шепелявым человеком, который оказался директором заведения. За ним, как за шкафом, стыдливо прятался Сеня.
Подойдя к Новикову, за спиной которого как и в прежний раз стоял Тарас, директор громогласно объявил:
— Господа, немедленно покиньте помещение.
— По какому праву? — флегматично осведомился Тарас, а Новиков встал и повернулся к директору лицом.
— Вы мухлюете, — сказал директор и приказал своей свите: — Вышвырните вон этих шулеров.
— А доказательства? — спросил Тарас, вынимая из кармана дамский пистолетик, по виду игрушечный, но на самом деле способный нанести серьезную рану.
— Вы, — директор показал на Новикова. — Снимите парик.
— Артисты сочинские, оборотни в париках, — ввернул тщедушный Сеня. — Загримируются, а нам страдай.
— Ну, что стоите? — сказал директор дюжей охране. — Чтоб духу их здесь не было.
— Спрячь пушку, — процедил Новиков Тарасу. — Я сам.
Тарас спрятал, ожидая, что вмешается Жабьев или кто-то его замещающий, но из-за кадки с фикусом никто не выглянул, не помахал приветливо ладошкой, не пресек скорую расправу над бедными нищими.
То, что произошло в течение ближайшей минуты, поразило его, стреляного воробья, до глубины души. Одного за другим Новиков положил охранников на пол, причем положил так надежно, что никто из них не шевелился. Тарас подумал даже, что он их поубивал какими-то неведомыми приемами. Покрутился, помахал руками и ногами, нанося незаметные для глаз удары, и остановился прямо напротив директора, уперев руки в боки, как бы вопрошая: ну, милок, что дальше? А из-за кадки всё никто не появлялся, и Тарас пошел туда и обнаружил, что никого там нету. Вот те, бабушка, и юрьев день, приплыли, это кто же тогда насиловал крупье, заставляя выкидывать нужные номера? Выходит, Андрей выигрывал сам без чужой помощи?
Вновь, как и в четверг, зал опустел, никому не хотелось связываться с двумя оглоедами, один из которых дерется почище Стивена Сигала, а второй вооружен.
— Будьте добры оплатить выигрыш, — вернувшись, заявил онемевшему директору Тарас. — И скажите спасибо.
— Спасибо, — сказал директор. — А за что?