Но вот, наконец-то, остановка «Староалексеевская», подземный переход, коротенькая улица Бочкова, и в самом начале её, аккурат за аркой, гостеприимный «Грабли», они же «Фри-фло», умело сочетающие блеск зеркал и обшарпанность доступного салуна.
Выбрав в раздаточной мясо по-французски с картофельным пюре и взяв в зале по паре кружек пива, они сели в углу у дальней стенки и немедленно принялись за еду, оторваться от которой было невозможно. Правильно хвалили местную кухню, не во всяком ресторане так вкусно и дешево готовили.
Минут за пятнадцать, не особенно торопясь, друзья сметали мясо и выпили пиво, после чего решили повторить, но как-то от изобилия раздуло в талии, и вот, всё взвесив, они решили ограничиться селедочкой и еще по кружечке пива, что немедленно, как младший по званию, изобразил Егор.
Между тем, в зал натолклось народу, напротив сдвинули столы и принялись что-то отмечать деловые девицы уже подшофе, на веранде и втором этаже, именуемом старым чердаком, вовсю дымили, но сигаретный дым там же и рассеивался, не проникая вниз, между столами сновали пареньки да девушки в желто-зеленой униформе и соломенных шляпах — сноровисто убирали использованную посуду, а на входе уже образовалась очередь.
— У нас пять минут, — негромко сказал Гуцало, и Егор, в котором вдруг проснулся зеленолицый брат-акробат, прекрасно всё понял. Ох, неспроста их наделил особым даром и породнил Антон Антонович Жабьев.
Именно в этот момент из-за стола в центре зала, что-то сказав сидящей рядом даме, поднялся человек средних лет невзрачной наружности в сером неброском костюме и направился в туалет. Своё пальто он оставил на стуле.
Допив пиво, Гуцало с Плетнёвым надели куртки и этак не спеша направились к выходу. Молодой амбал у входной двери следил за тем, чтобы всякая сволочь с улицы не рыпалась в туалет, посетителям было можно. Приятели спустились по металлической лестнице в выкрашенный синей полинявшей краской сортир, душераздирающе напоминавший советское деревянное очко с сучками и занозами, но без вони и грязи, а с дорогим оборудованием, чисто вылизанным, с подушечками на стене, куда, пользуясь писсуаром, для устойчивости можно было упереться забубенным лбом.
Человек, находившийся в кабинке, дверь за собою не закрыл, чем и воспользовался Гуцало. Ему, умелому бойцу, понадобилась секунда, чтобы сломать несчастному кадык.
Когда они как ни в чем не бывало вышли на улицу, человек этот, зажимая горло ладонью, вскарабкался по лестнице, прошел, судорожно глотая кровь, к своей даме, сел, жалко улыбнулся и рухнул лицом в салат.
А друзья уже как ни в чем не бывало шли к метро.
— Знаешь, кто это был? — спросил Гуцало.
— Как не знать, — ответил Плетнёв. — Странно, что он ходит в такие забегаловки.
— Ходил, — поправил его Гуцало. — Они, эти миллиардеры, чудят по разному. Этот сегодня сбежал от охраны, чем мы с тобой, дружище, и воспользовались.
— Так ты это заранее знал? — покосился на него Плетнёв.
— То-то и оно, отозвался Гуцало.
— И все-таки…, — начал было Плетнёв, но продолжать не стал, так как внезапно перед ним открылась истина.
Дама эта, жена миллиардера, молодая красивая особа, в связи с отсутствием детей получает в наследство состояние почившего супруга в виде разного рода акций, ценных бумаг и счетов в банках. Далее она по жизни встречается с господином Жабьевым, который её очаровывает, и становится его женой. Конец её после этого брака близок и ужасен, а Жабьев, естественно, становится наследником капитала.
— Что: всё-таки? — спросил Гуцало.
— Зачем ты его убил?
— А ты ори погромче, — проворчал Гуцало, оглядываясь. — Э-э. А черт его знает, приказано было.
— А для чего?
— Понятия не имею, — ответил Гуцало. — Было приказано. Ты же слышал, я знаю.
«Так, так, так, — подумал Плетнёв. — Вот и вся разница. Саню настоем не поили, и он всего лишь исполнитель. Мне же говорят больше, значит, больше доверяют»…
Назавтра, то есть во вторник, с утра их вызвал Кузнецов и спросил, что они делали вчера вечером в «Граблях». Ответ «ужинали» проглотил спокойно, после чего осведомился:
— В сортир зачем ходили?
— Отлить, — пожав плечами, сказал Гуцало.
— Кто там еще был?
— В сортире? — уточнил Гуцало, взявший на себя инициативу по «Граблям». — Никого. А что?
— Вы знаете, что места, где могут отдыхать вип-персоны, находятся под контролем?
— Где мы прокололись, шеф? — состроив честную физиономию, с трепетом спросил Гуцало.
— В сортире «Граблей» был искалечен господин …, — сказал Кузнецов. — Искалечен профессионально, как только мы с вами умеем. Потом, вернувшись за столик, он помер. Наблюдатель утверждает, что именно в этот момент вы с Егором посещали туалет.
— Поклеп, — возразил Гуцало. — Никого там не было.
— Ага, — подтвердил Плетнёв.
— Когда пригласят к Сапрыкину, на том и стойте, — вздохнув, сказал Кузнецов. — Этого дерьмеца нам еще не хватало. Кстати, Санек, а нос-то у тебя действительно тово.
— Что тово?
— Классический, хоть на монету. А был вмятый. Как, говоришь, называется эта ерундовина для хрящей?
— Коллаген, — ответил Гуцало.
Глава 6. Бесцветный
В коридоре их уже ждали. Разметать троих было делом плевым, но в недрах чрезвычайки, сами понимаете, это было как-то не принято, поэтому Гуцало с Егором безропотно прошли в кабинет Сапрыкина, в котором кроме хозяина находился бесцветный тип с совершенно не запоминающимся лицом. Посади такого у стены — сольется со стеной так, что и не различишь.
— А-а, коллеги, — обрадовался Сапрыкин, выходя из-за стола и пожимая молодым офицерам руки, что было явлением малоприятным. Обычно он либо вовсе не замечал молодняка, либо здоровался через аристократическую губу. — Вот сюда, вот сюда, за стол, чтобы поудобнее.
Сел сам в свое кресло и продолжил:
— Извините, что отрываю от трудовых будней, но вопрос заострен в Правительстве и без вас никак не может быть решен. Расскажите-ка вот вы, молодой человек, — показал рукой на Плетнёва, — что же произошло вчера около восьми вечера в ресторане «Грабли» на улице Бочкова.
Между прочим, троих своих бугаев он не отпустил, те так и стояли у дверей, сложив руки на причинном месте.
— Около восьми вечера мы с Гуцало ушли из ресторана, — ответил Плетнёв.
Бесцветный вынул из папки цветную фотографию миллиардера и положил на стол перед Плетнёвым.
— Вы вчера в «Граблях» видели этого человека? — спросил Сапрыкин, дружески подмигивая. Дескать, ну что ты, дурачок, ломаешься? Все равно ведь вытянем, сам не заметишь как вытянем.
Пожав плечами, Плетнёв сказал неуверенно:
— Черт его знает, там столько народу, что и не упомнишь. К тому же не на службе, извините, зашли перекусить.
— Пивко сосали? — дружески подсказал Сапрыкин. — Пивко там, помнится, дорогое.
— Да вот, раскошелились, — ввернул Гуцало. — Это я пригласил Егора, кухня там сногсшебенная.
— А вас я попросил бы пока не вмешиваться, — вежливо сказал Сапрыкин, повернувшись к нему. — Или желаете, чтобы вас развели по разным комнатам?
— Молчу, молчу, — ответил Гуцало и скучающе вздохнул.
— Ну, а с пивка, естественно, потянуло в туалет, — продолжил Сапрыкин, обращаясь к Плетнёву. — Ведь так?
— Так, — согласился тот.
— И что же произошло в этом самом туалете? — оживился Сапрыкин. — Кроме вас и этого человека, — он кивнул на фотографию, — там никого не было.
— И человека не было, — ответил Плетнёв.
— Секундочку, — вмешался бесцветный, взглядом испросив разрешение у Сапрыкина. — Мне довелось сидеть аккурат за вами, и я слышал, как гражданин Гуцало сказал вам, гражданин Плетнёв, следующую фразу: «У нас пять минут». После этого вы спокойно допили пиво, догнали в туалете несчастного гражданина Х. и исчезли из моего поля зрения, а через семь минут в зал вошел гражданин Х. с перебитым горлом. Вам для этого правонарушения понадобилось пять минут, ему для прощания с жизнью семь.
Гуцало поморщился от такого пафоса, а Сапрыкин визгливо прокричал:
— Так что за пять минут? Ну-ка, быстро, не задумываясь.
Этот его визг был так неожидан, что Егор оторопело захлопал глазами и не сразу нашелся что ответить, хотя ответ прекрасно знал. Это в данной ситуации было как «Отче наш».
Короче, через полчаса Сапрыкин вынужден был отпустить офицеров, которые как попугаи твердили одно и то же: не было в сортире никакого гражданина Х., не видели, хотя двери в кабинках и насквозь дырявые. Может, он в женском отделении нужду справлял?
У Гуцало от этого допроса разболелась голова, засел в ней этакий неугомонный дятел, который долбил и долбил изнутри многострадальную черепушку. То, понимаешь, чей-то остервенелый голос, вдалбливающий очередную мировую задачу по изменению мирового порядка, как будто это хоть в малейшей степени зависело от маленького человечка Гуцало, теперь этот дятел.
Они вышли на улицу, спустились в подземный переход, и здесь Гуцало сказал:
— Плохо дело, парень. Мы у Жабьева на крепком крючке, и крючок этот у нас с тобой в башке. Тут одно из двух: либо пулю в лоб, либо сдаваться Николаичу, чтоб вытащили крючок.
— Не торопись, — спокойно ответил Плетнёв. — Навредишь и себе и Николаичу. Что у нас по плану?
— Курчатовский институт.
— На все руки от скуки, — вздохнул Плетнёв. — Ну что, поехали зайчиков ловить?…
Они направились в Щукино, а мы тем временем присоединимся к Новикову, который с десяти утра стоял на прибыльном месте Тараса и загребал хорошие деньги. Теперь он, как часть зеленого братства, прекрасно различал все пружины и винтики механизма, запущенного у конкретного объекта, именуемого Ваганьковским кладбищем.
Вот, к примеру, едет себе по Звенигородскому шоссе крутая иномарка. Братец по имени Верлиол, сидящий в теплом газетном киоске, что неподалеку от троллейбусной остановки, направляет на водителя гипноизлучатель и внедряет в сознание последнего могучее устремление посетить кладбище и поделиться с нищими на входе крохами с барского стола. Срабатывает на сто процентов.