Другой братец, Кнунц, делает то же самое с прохожими, которые шествуют мимо его фруктового ларька, расположенного по улице 1905 года. Людей там ходит много и выбрать есть из кого.
Еще трое братцев рангом пожиже, так как собственных ларьков у них нет, воздействуют на зажиточный слой персонально или же используя торговок в качестве ретрансляторов.
Надо сказать, техническая база у местного братства на должном уровне, аппаратура штучная и аналогов не имеет. А всё почему? Потому что до сих пор в научных кругах ко всякого рода тонким телам, торсионным полям и пси-энергии отношение самое пренебрежительное.
Ему, Андрею, остается снимать пенки, а затем отстегивать братству энную сумму за оказанные услуги. Интересно, а почему сами братья не займут прибыльные места у тех же кладбищ, борделей, казино?
О вчерашнем происшествии в «Граблях» он до сих пор не знал, но имел какое-то странное ощущение, что Саня с Егором вляпались в нехорошую историю, причем вляпались не по своей вине, а кто-то их кинул, подставил.
Мимо, косясь и прижав уши, пробежала рыжая шелудивая дворняга, но вдруг вернулась и давай облаивать, яростно, до пены. «Кыш, шалава», — добродушно приструнил Новиков, вызвав невиданный приступ ненависти. «Пшла», — наподдав ей ногой под зад, сказал подоспевший сторож Петрович. Псина отлетела на проезжую часть прямо под колеса серого мусоровоза. Хмурый пожилой шофер прижал машину к обочине, совковой лопатой покидал в мусорный бак то, что осталось от несчастного кабысдоха, и укатил, оставив на асфальте кровавое пятно.
— Вот так и человек: секунда — и в помойке, — заметил Петрович, все это время молча цыбаривший вонючую беломорину.
— А мне жаль, — признался Новиков.
Действительно, псина-то за что пострадала? Лаять ей по судьбе дано, а то, что дура набитая, так это мама виновата, ощенившаяся в подворотне.
— Эх, Андрюха, — сказал Петрович. — Ты у нас без году неделя, а всё к смерти не привыкнешь. Господь-то он не просто так прибирает, иной раз и не поймешь за что. Ему, Владыке нашему, виднее. Иного ребеночка уж как жаль, ангелочек ведь, мухи в жизни не обидел, ан нет. Спрашивается, почему? Наследственность хреновая, на роду написано — накуролесит так, что никаким соборованием от грехов не отмолишь. Вот Господь из милосердия и прибирает.
— Ну и ты тот еще Владыка — с кирзовым сапогом, — произнес Новиков. — Ладно, Петрович, проехали.
— Не знаю, чем ты её достал, — сказал Петрович, — но не будь меня, она бы тебе точно вцепилась в глотку. Бешеная, тварь.
Тем временем будто слух прошел между бродячими псами, понабежали со всей округи, сбились в огромную стаю, принялись облаивать прохожих. А ведь и четверти часа не прошло с момента гибели их боевой подруги. Улица перед кладбищем вмиг опустела, бабульки умчались со своими ящиками, торговцы заперлись в ларьках, нищие перебрались в раздевалку, а охранник запер ворота. Короче, никакого бизнеса.
Бесстрашный Петрович сходил за двустволкой, заряженной дробью, крикнул так, чтобы каждый барбос услышал: «Стреляю без предупреждения», — и как врежет в зад черному, с теленка, псу. То ли дробь была мелковата, то ли ружье плоховато, но пес даже не почесался. Посмотрел внимательно на зарвавшегося Петровича, коротко и могуче гавкнул, и вся стая кинулась на сторожа. Спасли запертые ворота, Петрович успел забежать к нищим, иначе не сносить ему головы.
Где-то с полчаса оголтелая стая держала в страхе прилегающий к кладбищу район, потом приехали омоновцы с автоматами.
Глава 7. Думай, майор
Вечером, возвращаясь домой, в переходе со станции «Кузнецкий Мост» на «Лубянку» Новиков нос к носу столкнулся с тем самым пацаном, что спер у Дударева кожаную папку, да так с нею и пропал. Одет мальчонка был круто: куртка на молниях, джинсы шестидесятого размера с мотней до колен, вязаная шапочка с вышивкой «Kozel». Загар с него уже сошел, Новикова он не узнал.
— Стоп машина, — сказал Новиков, ухватив его за локоть. — Заработать хочешь?
Чтобы пациент не заорал, нужно его приятно огорошить, иначе хлопот не оберешься, особенно в людном месте.
— Хочу, — ответил парень, пытаясь выдернуть руку, но Андрей держал крепко. — Пусти, шакал, а то в лоб словишь.
— Бабки хорошие, — сказал Новиков, отведя его к стене, чтобы не мешать прохожим. — Не пожалеешь. Помнишь кожаную папку?
— Какую папку? — насторожился парень и даже перестал дергаться.
— Которую тебе Семен Адамыч подарил. Дударев, рядом с «Динамо». Помнишь?
— Это ты, мент? — озлобленным баском сказал парень. — Опять на пушку берешь?
Про мента это он вовремя вспомнил, к месту, теперь ори не ори — толку не будет, такие же менты и подойдут, а кому они будут помогать — тоже ясно, своему.
— Давай, давай, шевели извилинами, — наседал Новиков. — Что в ней было, ну-ка? Кому передал?
И вдруг ясно, будто наяву, увидел эту старинную коричневую папку с облезшим золотым замочком. Увидел глазами паренька, которого сейчас мертво держал за локоть, точно влез ему в голову. Вот папка эта ложится на коричневые от загара колени, грязные, в цыпках, пальцы открывают замочек. Внутри исписанные листы бумаги и больше ничего. Всего три листа, на переднем справа вверху рукой Дударева написано: «Начальнику особого отдела ФСБ Сапрыкину О.П.», а далее текст: «На Ваш запрос относительно г. Лопатина В.В. могу сообщить следующее…» Загорелый в цыпках и ссадинах руки резко захлопывают папку, и на этом всё прерывается.
Тогда, летом, удрав от Новикова, пацан сел на первую попавшуюся скамейку и открыл папку, пытаясь найти в ней что-нибудь ценное, но не нашел.
— Выки…, — начал было парень, но Новиков перебил его:
— Спокойно, пацан. Значит, ты сел на скамеечку, открыл папку, а в ней три исписанных листа и больше ничего. Куда ты её дел?
— Я же говорю — выкинул, — сказал парнишка, дико посмотрев на него. — Откуда знаешь, что там было?
— От тебя. Вспоминай теперь, как её выкинул.
Пацан вдруг задергался с невероятной силой, зашипел: «Ты такой же гад, как они. Сволочь ты паскудная, а не мент». Повалился на пол, всем весом повисая на руке Новикова, одновременно в памяти его на короткую секунду возник незнакомый тип с гадкой ухмылочкой, а из-за плеча типа вдруг выглянул Шубенкин.
— Ну и валяйся, — сказал Новиков, отпуская.
Быстро пошел прочь к эскалатору, чувствуя на себе осуждающие взгляды прохожих, которые всё поняли превратно. Впрочем, а как всё это можно понять, когда взрослый мужчина принародно пристает к подростку, потом, получив отказ, уходит? Только так, превратно, и можно.
Интересная история, подумал он, садясь в последний вагон, который на «Чистых прудах» останавливался напротив выхода в город. Значит, Дударев врал? Мне голубую папочку, в которой одни общие места, а Сапрыкину другую — с учетом того, что я всего лишь следователь, от которого можно отмахнуться, а Сапрыкин — начальник, страшный человек с правом посадить в каталажку и там отбить почки. Знать бы тогда, что в этой папке, глядишь — и дело было бы закрыто. Но, с другой стороны, Олег Павлович Сапрыкин тоже получил дулю, папочка-то ушла к Жабьеву. Любопытно, а кто из них главнее: Жабьев или Шубенкин?
Он улыбнулся, вспомнив, кто он теперь такой, и как странно перемешался в нем чекист с зеленым братом, потом, когда чекист пересилил, он сказал себе: «Что такое какой-то несчастный полиграф, когда можешь запросто читать чужие мысли? Вот это подарок так подарок. А главное — нету больше выматывающего душу диктатора, от которого никуда не спрячешься, хоть голову в петлю».
Поезд остановился, и он быстро, в числе первых, пошагал на своих ходулях к эскалатору, ни о чем пока не думая, но когда очутился на Чистопрудном Бульваре, попробовал остановить картинку, увиденную глазами паренька с цыпками. Итак, верхний лист, другие прочесть будет невозможно, так как уголо зрения слишком мал. Адресация идет четко, начало текста тоже приемлемо, а вот дальше, как ни пытайся, сплошное молоко. Ну, не прочитал пацан эту галиматью, не интересно ему было, даже глаза не положил, тогда бы хоть что-то отобразилось в подсознании.
И всё равно, телепатия — это классно. Антинаучно, схоластично, но здорово.
К этой однокомнатной квартире в десяти минутах ходьбы от метро он привык, да и цена 400 баксов в месяц устраивала. На прошлой неделе хозяин рыпнулся было накинуть 20 зеленых, но Новиков пообещал съехать, и он тут же отстал. Отдельная-то она отдельная, но потолок в ванной в разводах, на кухне обои отошли и трещат, угрожая отвалиться, линолеум на полу протерт до дыр, под окнами вечно газуют машины, а этаж второй — нюхай, друг, к тому же из вентиляции такое амбре, будто там живет мумия. Не фонтан. Но Андрея эта тридцатиметровая квартирка устраивала, как-то он здесь обжился, притерся, принюхался и думал порой о ней, как о родном уголке…
Сразу после ужина, оторвав от новостей по НТВ, позвонил Константин Борисович.
— Завтра хороним Тараса, — напомнил он. — Выбили место на Ваганьковском, поэтому получилось с задержкой, но лучше поздно, чем никогда. Верно, парень?
— Откуда вынос? — спросил Новиков, которому стало стыдно, что за общим бедламом он забыл про Тараса.
— Ждите на месте, сами привезем, — сказал КБ. — Тетю Фросю озадачь, что будет десять человек, самых близких.
— Десять человек, — повторил Новиков. — Будет сделано, Константин Борисович.
— Экий ты угодливый, аж тошно, — заметил КБ.
— Вежливый, Константин Борисович, — вежливый, — поправил его Новиков. — Это разные вещи.
— Мог бы и полюбопытствовать про Тараса-то, если вежливый, — ворчливо сказал КБ. — Думал, сам закопается? А? Не бывает такого.
Правильно, подумал Новиков. Так мне, сволочуге, и надо. И как же это из головы-то вон? Хотя ведь вот кто-то говорил…
— Вроде бы хотели в Рязань отвезти, — сказал Новиков. — На родину.
— Поначалу хотели, потом передумали, — ответил КБ. — Ладно, не переживай, тебя тоже на Ваганьковском похороним. Гордись.