— Да я как-то не претендую, — промямлил Новиков. — Пожить охота.
— И это правильно, — согласился КБ. — Мы тут на тебя Тарасово жилье, считай, переписали. Через недельку можешь переезжать. Ну, бывай здоров.
Мда, не соскучишься с этим КБ. Чувствуется, веселый был политрук.
Новиков устроился было перед телевизором, но телефон вновь затрезвонил. На сей раз это был Кузнецов.
— Поздравляю, старик, — сказал он. — Окончательно установлено, что Добровольческой Армии, в ряды которой ты так доблестно вступил, в природе не существует.
— Ну, что ж, — ответил Новиков, решив пока ничего не говорить про чип. — У меня для тебя, Юрок, тоже есть сногсшебенная новость. Помнишь, на квартире Дударева я повязал мародеров? Там был еще пацанчик с папочкой, про которого я тебе ничего не сказал. Так вот, из достоверных источников известно, что в папочке находилось донесение Дударева Сапрыкину про Лопатина.
— Где оно? — немедленно спросил Кузнецов.
— Пацанчик передал его какому-то типу, связанному с Аскольдом Шубенкиным.
— То есть, в конечном итоге передал Шубенкину, — уточнил Кузнецов.
— Да, — подтвердил Новиков. — И мне кажется, типа этого я видел в Управлении.
— Опиши.
Новиков дал словесный портрет типа, добавив, что тот был одет в джинсовую рубашку с коротким рукавом и темносиние джинсы.
— Стало быть, летом, — пробормотал Кузнецов. — Есть похожий тип у Сапрыкина. Это что же: Олег Павлович связан с Шубенкиным? А зачем было убивать Дударева, если письмо адресовано Сапрыкину? Ничего не пойму.
— Может, наложение? — предположил Новиков. — Думай, майор, думай.
— Нечего думать, — стандартно ответил Кузнецов. — Трясти надо.
— Завтра хороним Тараса, — сказал Новиков, машинально повторив слова КБ. — Через неделю перееду в его хату.
— Поздравляю, — Кузнецов посопел в трубку и произнес: — Саня с Егором вернулись в понедельник какие-то странные, а потом и вовсе начудили в «Граблях». Теперь под колпаком. Что там произошло — на улице Марии Ульяновой?
— Ничего особенного, — бодро ответил Новиков. — Так что там наколбасили Саня с Егором?
Глава 8. Значит, ты это видишь
В десять утра на катафалке привезли Тараса, тут же нищие, взявши полированный гроб за ручки, занесли его в церковь. Когда гроб открыли, у Новикова закружилась голова, и КБ вывел парня на свежий воздух.
— Я тебя понимаю, — сказал он. — Подыши, должно пройти.
Пошел на отпевание, а Новиков остался снаружи, слушая, как батюшка торжественно и внятно читает акафист о упокоении, и не имея никакого желания возвращаться в душное, пропитанное ладаном помещение.
Вновь вышел КБ, сказал, что нехорошо это, не по христиански, надо быть рядом с Тарасом, коль уж выпало стать на его место, и Новиков, пересилив себя, вернулся и увидел рядом с гробом этакого полупрозрачного «Тараса», который изумленно смотрел то на окружающих, то на самого себя в гробу: припудренного, с напомаженными губами, в черном смокинге и белоснежной кружевной рубашке. Этот призрачный «Тарас», как в ту злосчастную ночь, был в строгом черном костюме, в рубашке, залитой кровью, и со сквозной дырой в черепе от виска к затылку. Взгляд имел панически безумный, говорил что-то, обращаясь к священнику, к Константину Борисовичу, к нищим, к жиденькой толпе, стоящей вдоль прилавка с церковной литературой. Вот он подошел вплотную к Новикову и сказал голосом тоньше комариного писка:
— Я умер, Андрюха?
Новиков кивнул.
— Но я этого не чувствую, — сказал «Тарас». — Я живой. Почему мне не отвечают? Почему я прикован цепями к этой кукле? — показал рукой на гроб, — Куда тащат её, туда и я.
Новиков посмотрел на КБ, нет, тот призрака не видит, значит, и ему, Новикову, видеть это не положено. Надобно забыть, что ты теперь зеленый брат, и делать всё, как все, то есть таращиться на священника, слушать пение трех девиц-певчих, и вовремя креститься. А главное — пересилить этот непонятный ужас, который гонит вон из церкви.
— И ты, Андрюха, меня не слышишь? — сказал «Тарас» обреченно. — А я обрадовался, что слышишь.
Но вот отпевание закончилось, гроб поместили в катафалк, и скрбная машина медленно покатила мимо колумбария вглубь обширного кладбища к вырытой могиле.
По дороге процессии попалась лошадь, запряженная в телегу, на которой час назад мужичок из спецконторы привез несколько бидонов с краской — подкрашивать оградки. В данный момент, воняя краской, он производил малярную работу, а оставленная без присмотра сивка-бурка, до этого стоявшая тихо и мирно, вдруг взбеленилась, принялась взбрыкивать, мотать головой, храпеть, когда же с нею поравнялся Новиков, она дернулась к нему и наверняка покалечила бы дышлом либо сшибла грудью, не ухвати он её под уздцы.
Сила у неё была нечеловеческая, но и он был парень не промах, выстоял. Тут и мужичок подскочил, успокоил сивку отборным матом, сказанным ласково-ласково.
Между тем процессия, наддавшая ходу, чтобы проскочить опасное место, остановилась, от нее отделился решительно настроенный КБ, приблизился с грозным видом.
— Скотина неразумная, — сказал мужичок. — Простите великодушно.
— Скотину привязывать надобно, — ответил КБ раздраженно. — Кто позволил быть с лошадью?
— Товарищ Самсонов, — сказал мужичок. — Мы тут завсегда с лошадью, нас тут все знают.
— Тебе, я смотрю, покойником больше, покойником меньше — всё едино, — брюзгливо произнес КБ.
— Не виноват он, — тихо заметил Новиков и, взяв КБ под руку, повел прочь от сивки и её хозяина. — Не поверите, Константин Борисович, но один астролог нагадал мне быть укушенным собакой и сбитым лошадью. Всё сбывается. Собака была вчера, лошадь сегодня, так что мужик ни при чем.
КБ махнул рукой, катафалк тут же тронулся, за ним двинулась малочисленная процессия.
— Что с Армией? — спросил КБ.
— Нашли время, Константин Борисович, — укоризненно сказал Новиков.
— У нас с тобой, Андрюша, времени поговорить почему-то никогда нет, — отозвался КБ. — Всё наспех, урывками, поэтому для меня ты до сих пор темная лошалдка. Умён, не спорю, наверняка хитер, иначе бы не взяли в комитет. В подлости не замечен, хотя профессия обязывает.
Вспомнив Загрицына, Новиков решил не возражать.
— Понимаю, что как чекист ты не должен быть верующим, — продолжал КБ. — Но ты же при этом шарахаешься от храма, как черт от ладана. Неужели настолько атеист?
Разговаривая, они потихоньку шли за процессией, отстав метров на десять.
— Не знаю, что нашло, — кисло сказал Новиков, понимая, что это новоприобретенное качество: шарахаться от церкви, — до добра не доведет, но также понимая, что на зеленом братстве ставить крест пока рано.
Затея, конечно же, рисковая, ведь может случиться и так, что зеленый братец просто-напросто засосет чекиста, и игра пойдет в другие ворота, но не бросать же всё на середине.
— Между прочим, вы видели Тараса? — спросил он. — Точнее, призрак Тараса?
— Вот оно что, — сказал КБ. — Значит, ты это видишь.
— Ну, да. Будешь тут шарахаться.
— Понимаю, — сказал КБ и вздохнул. — Тарас в свое время тоже видел, когда состоял в этой самой Армии. И поначалу страшно боялся бывать на кладбище. Это, кажется, называется эфирный двойник. Который живет дней десять после смерти хозяина и, чтобы не распасться, изо всех сосет энергию. Но всё равно распадается. Когда-то все мы увлекались этой лобудой, потом пошла порнуха и мы зациклились на ней. Ничего не попишешь, западный эталон. Тянет нас, лохов, к Западу, а они нас за это хорошенечко обувают. Не так ли?
— Так, — согласился Новиков.
— Значит, добился-таки своего, — сказал КБ. — Вступил. Ну, что ж, поздравляю.
Между тем, катафалк уже подъехал к месту захоронения, и уже нищие установили гроб на две табуретки и открыли гроб для прощания, а батюшка возложил на восковой лоб Тараса черную ленту, которую всем надо было поцеловать, и все поцеловали, после чего крышку закрыли на бронзовые защелки, гроб на веревках опустили в холодную могилу, и четверо нетрезвых работяг быстро-быстро забросали могилу землей. Призрачный Тарас, утонув по пояс, встал на место креста, то есть в ногах покойного. Стоять ему, невидимому для всех, оставалось еще пять-шесть дней. Порою для подпитки он будет вылезать из своей лунки и отсасывать энергию у любителей поболтаться по кладбищу, с каждым разом всё больше и больше, пока не рассеется, как дым. А любители поболтаться, вернувшись домой, будут гадать — с чего это вдруг они так внезапно устали?
Мда, странные мысли для чекиста, однако иногда можно залезть и в подобного рода дебри и откопать там для себя что-то новенькое, во что совсем не обязательно верить, но что странным образом поможет вдруг объяснить какую-нибудь бытовую неувязочку.
Потом были поминки, пили водку под стряпню тети Фроси, и один из нищих, нажравшись горячительного, полез бить морду Новикову, но был остановлен приятелями, которые понимали, что, во-первых, силы не просто не равны, а чудовищно не равны, и, во-вторых, Андрей не какой-нибудь самозванец, а официальный начальник. Разве можно начальнику бить морду? Упаси Боже.
КБ на случившееся никак не отреагировал, но потом, уезжая, предупредил Новикова, что с мужичками этими, нищими, нужно быть построже. Народец избалованный, большими деньгами порченый, возомнивший себя сливками общества. Это Тарас их разбаловал, чтоб полюбили, чтоб считали своим в доску, дружбаном, ровней, хотя какой он им, неучам, ровня? Технократ, умница.
Тут КБ вздохнул и коротко сказал шоферу: «Поезжай».
Так и уехал, оставив у Новикова чувство, что для него, для КБ, потеря Тараса невосполнима, и Андрей против Тараса, как моська против слона.
Вернувшись в раздевалку, где за сдвинутыми столами происходили поминки, Новиков обнаружил, что к нищим присоединились сторож Петрович, давешний мужичонка — водитель взбесившейся кобылы, тетя Фрося и два задрипанных типа в очках, причем у одного из них в оправе не хватало левого стекла, а у второго правое стекло было залеплено синей изолентой. Как они проникли в раздевалку, неизвестно, по крайней мере Новиков за короткое время своего отсутствия не видел, чтобы кто-то входил, да и кобылы поблизости не наблюдалось.