Глава 10. Никакой мистики
Кузнецова в кабинете не было, по крайней мере на телефонные звонки он не отвечал, и они поехали на станцию «Проспект Вернадского». По дороге Плетнёв пристал к Гуцало, зачем тот тянул волынку с Сеней, и Гуцало ответил, что подсказала интуиция. Сеня, сказал Гуцало, человек непростой, к тому же нервный, его и нужно раскручивать на понтах. А ежели в лоб, как Рындина, то с перепугу или из гадости наврет такое, что потом без бутылки не разберешься. Мудришь ты что-то, сказал ему Плетнёв, но получилось ловко. Экий ты, братец, ловкач. А то, ответил Гуцало.
Вскоре полупустой электропоезд примчал их на нужную станцию, и Гуцало со своего мобильника опять позвонил Кузнецову, и опять без результата.
— Будем проявлять инициативу, — сказал он. — Пошли, чувак, держи хвост пистолетом.
— Сам держи, — отозвался Плетнёв.
Здесь, на открытом все ветрам широком проспекте, стихия разбушевалась не на шутку. Вроде бы ничего и не предвещало такого безобразия, и получаса не прошло, как они вошли в вестибюль метро, всего-то и было, что чуть-чуть поднялся ветер да похолодало, а тут уже целая буря, и деревья гнутся, и ветки хлещут воздух, норовя сломаться.
К нужному дому они подошли с красными, иссеченными ледяным ветром мордами, дрожа, как цуцики. Жабьевский подъезда был заперт, зато в соседнем дверь была нараспашку и подперта кирпичом, а на тротуаре, ожидая своей очереди, стоял старенький холодильник «Бирюса». Кто-то переезжал, и с лестницы доносился мат-перемат.
Зайдя в подъезд, чекисты позвонили в первую попавшуюся квартиру, им не ответили, хотя там кто-то был, а вот хозяева следующей квартиры оказались не робкого десятка и дверь отворили. Это были два молодых амбала с опухшими небритыми рожами и убийственным перегаром.
— И чо? — спросил один из них. — Где горючее?
Отпихнув его, Гуцало вошел в прихожую, следом за ним вошел и Плетнёв. Тем временем Гуцало отпихнул второго амбала, полезшего драться, и сделал это так ловко, что здоровяк, приложившись затылком к стене, скорчился на полу бесформенным кулем.
— Федя, Вася, — взревел первый, призывая на помощь, и пошел на Гуцало, но тут Плетнёв двинул ему ногой в печень, и он, охнув, сперва согнулся в три погибели, потом повалился на бок.
— Молоток, — одобрил Гуцало.
Из кухни, громко топая, с ножами примчались еще два ломтя, надо думать Федя с Васей, и вдруг один из них чертыхнулся и сказал нетрезвым виноватым голосом:
— Извините, сразу не узнал.
— Эх, Туча, Туча, — укоризненно произнес Гуцало. — Зачем тебе нож? Ты же профессиональный борец.
— Бес попутал, — пробормотал Туча, пряча глаза.
— Так ты кто: Федя или Вася? — спросил Гуцало, забирая у них ножи. — Ты что, Олежек, паспорт сменил?
— Это мы так, — ответил Туча. — Дурака валяем.
Второй ломоть, до этого хмуро молчавший, ухмыльнулся и хрипло сказал:
— В индейцев играем.
Ага, ага, разговорился, раззявил пасть, значит, и дальше молчать не будет, а ежели ему в пасть эту, в лохань смердящую, влить еще стакан, молоть будет так, что не остановишь. Про Тучу сомнений нет, Туча и так чувствует себя виноватым, значит выболтает всё, что знает.
— На кухне сидите? — сказал Гуцало. — Что ж, пошли на кухню. Кто здесь хозяин?
— Вон, — Туча показал на амбала, которого уложил Плетнёв.
— Ладно, очухаются — сами придут, — сказал Гуцало. — Про ножи будет забыто, если вы, ребятишки, расскажете нам следующее…
Минут через десять к ним, обосновавшимся на заставленной пустыми бутылками прокуренной кухне, где на разложенном кухонном столе соседствовали баночные ананасы, кильки в томате, сырокопченая колбаса и картошка в мундире, присоединились побитые амбалы, дурь с которых напрочь слетела, а еще через четверть часа комитетчики знали, что странные людишки, которых можно видеть то в рванине верхом на ржавом велосипеде, то в джипе «Чироки» с золотым «Ролексом» на запястье и гаваной в зубах, обитают в подъезде номер четыре, а подъезд номер три, тот, что по соседству, нередко посещают еще более странные типы, от коих лучше держаться подальше, иначе хлопот не оберешься. Охмурят, обведут вокруг пальца, закинут в какое-нибудь Алтуфьево, а ежели что супротив вякнешь, то могут и членовредительство совершить. Вон у Сорняка было две почки, теперь одна — и всё потому, что по пьянке принялся катить тачку на одного молодого пижона, похожего на жабу, рот такой же — чемоданом. Деньжат, стало быть, требовал на опохмел души. Тот квакнул, Сорняк брык на землю, а жаб залез ему лапой в брюхо, выдернул что-то кровяное, сунул в пакет да сгинул. Сорняк полежал-полежал и очухался, что очень странно, так как на все сто должен был дать дуба. Это ему потом и в клинике сказали, куда он лег со своим брюхом. Почки-то нету, скоммуниздили, только вот как — никто не мог понять, ни раны, ни шва. Разве что через попу?
— Ну, ладно, — сказал Гуцало, поняв, что дело уже дошло до лапши на оттопыренные уши. — Вот вам, мужики, за информацию.
Выложил на стол пару сотен — как раз на три бутылки водки, что было встречено одобрительными возгласами.
На лестничной площадке Гуцало дозвонился-таки до Кузнецова, сообщил, что казино принадлежит Фадееву Василию Гордеевичу из Пензы и что сейчас они с Егором, находясь в доме таком-то по улице Ульяновой, начнут прокачивать вопрос по поводу Лукича, который, возможно, обитает в подъезде номер четыре. Разрешите действовать?
— Да, да, действуйте, — сказал Кузнецов, озадаченный тем, что хозяином популярнейшего в Москве казино является никто иной, как Василий Гордеевич, о чем ни ухом, ни рылом не ведает всемогущее ФСБ. Вот так так, экие, правое дело, ассоциации напрашиваются, особенно в связи с недавней поездкой Гордеича в Баварию.
О том, что прямой выход на Лукича может быть опасен, до Кузнецова дошло минуты через две, когда он проанализировал сложившуюся ситуацию, но дозвониться до Гуцало он не смог, так как комитетчики, воспользовавшись любезностью вышедшей из подъезда номер четыре старухи, уже захлопнули за собой стальную дверь, напрочь отрезав связь с остальным миром. Вот такой это был подъезд и такая была дверь, а человек, который предстал им в образе старухи, помахал вслед ручкой и направился к подъезду номер три. Разумеется, это был хорошо нам знакомый Жабьев, он же похитивший почку Сорняка жаб, которому внушить что-то отвлеченное любому из нас — раз плюнуть. Как видите, никакой мистики, всё строго научно, в том числе и особенность поглотившего комитетчиков подъезда, объясняемая включением в состав покрывающей стены краски измельченного шунгита, который обладает превосходными экранирующими свойствами.
Вы можете возразить: ну, ладно Гуцало, он всего лишь носитель микрочипа, но как же Егор-то не узнал в старухе зеленого брата? Ведь он посвящен. Да, верно, посвящен, но, увы, до высот Жабьева ему далеко, и ежели Жабьев не пожелал, чтобы Егор его узнал, то так оно и вышло. Гуцало Жабьеву был ясен как выпукло написанный и уже законченный этюд, а вот судьба Егора была сформулирована не до конца, предстояло еще выбрать, каким будет финал.
Глава 11. Немедленно стреляйтесь
Подъезд был чистенький, ухоженный, с ковриками для ног перед каждой дверью, да и двери были все как на подбор — стальные, обитые кожей, но над кнопкой лифта почему-то висело объявление, что лифт отключен за неуплату с 1 июля по 1 октября. Объявление было написано печатными буквами на листочке, вырванном из школьной тетради в клеточку, и вызывало подозрение своей девственной чистотой, как будто его только что повесили.
На первом этаже никто не открыл, будто квартиры были пусты, то же самое повторилось и на втором. Лифт и в самом деле не работал, пришлось подниматься на своих двоих. Странное дело, подъезд будто вымер, но на пятом этаже им повезло — дверь открыла старушка, правда старушка странно знакомая. Ба, да это же та самая перечница, которая любезно помогла им войти в подъезд. Вот так да.
— Э-э, — сказал Гуцало. — Вот те раз.
— Вот те два, — откликнулась старушка. — Ково вам?
— У вас сестра есть? — спросил Гуцало. — Двойняшка.
— Нету, — ответила старушка. — А зачем вам моя сестра?
— Но у вас же ее нету? — сказал Гуцало.
— Ты, милок, говори, чё те надо, а то заладил: есть — нету, — старушка поджала губы. — А была бы, так какое твое дело? Да ну вас.
Начала закрывать дверь, но Гуцало подставил ногу и миролюбиво сказал:
— Простите, бабуля, никак не можем найти Лукича. Не подскажете, какой этаж?
— Каков из себя?
«Кабы знать», — подумал Гуцало, а Егор сказал:
— У вас тут все сплошь Лукичи?
— Верно говоришь, — одобрила старушка. — Знаю я тут одного, может его и ищите. Седьмой этаж, как из лифта выйдешь — направо.
— А что у вас с лифтом? — спросил Гуцало, но старушка, не ответив, проворно закрыла дверь.
В указанной квартире на седьмом этаже играло радио и раздавались мужские голоса. Егор вытащил пистолет, снял с предохранителя и сунул в карман, Гуцало проделал то же самое, вслед за чем позвонил в дверь. После некоторой паузы из квартиры спросили тенорком:
— Кого еще там черти принесли?
— Откройте, — произнес Гуцало. — От Семена Эдуардовича Вахштейна.
— От Сеньки, что ли? — насмешливо сказали за дверью и открыли.
Человек, который открыл, был не то, чтобы очень стар, где-нибудь за пятьдесят, но весьма потрепан, видно было — пьющ. От него и сейчас немилосердно несло перегаром, а одет он был в замызганную тельняшку, застиранное трико и тапки на босу ногу.
— От Сеньки? — спросили из комнаты, и в коридор вышел низенький обрюзгший пузан тоже не первой свежести, в серой рубашке с приспущенным галстуком и черных брюках со стрелками. — А што не сам?
— Вы Лукич? — Гуцало посмотрел на того, что в тельняшке.
— Так точно, — ответил тот. — Заходите, раз пришли.
В комнате, куда их провели, имел место еще один человек — помоложе этих двоих, выглядевший, как памятник, этакий монументальный дядя в костюме из плотной серой шерсти, с крупной головой, красивым мужественным лицом, седеющими висками. Странно было видеть такого барина в крохотной неприбранной двушке холостяка Лукича. То, что Лукич холостяк, было ясно, как день. Стол, придвинутый к дивану, на котором восседает барин, накрыт скатертью в желтых разводах, салаты из магазина и даже не переложены из пластиковых коробочек в тарелки, на мебели и в углах пыль, под по