толком паутина, на экране телевизора пальцем написано: «Закрыто на переучет». Какая ж хозяйка такое потерпит?
— Господин Гуцало? — густым голосом сказал барин, выходя из-за стола. В нем было под два метра. — Каким ветром?
— Откуда вы меня знаете? — насторожился Гуцало.
— Ну как же, как же, — подходя и пожимая ему руку, сказал барин. — Год назад, кабинет вашего шефа Кузнецова. Ну же, вспоминайте. Там еще был господин Уханов. А?
«Не было такого», — подумал Гуцало, но вдруг в голове его прояснело, и он вспомнил этот день. Да, да, точно, вот Кузнецов знакомит его, вошедшего в кабинет, с этим барином, которого зовут, э-э, Макар Алексеевич Башкиров. И Уханов говорит при этом… Постойте, постойте, Уханов же никогда не был на Большой Лубянке, у них с Кузнецовым абсолютно нелегальные отношения. Хлоп, и Уханов вдруг из кабинета исчез.
— Вы Башкиров, — сказал Гуцало. — Но Уханова точно не было.
— Правда? — удивился Башкиров. — Ну, не было, так не было, черт с ним, с Ухановым. Они, эти депутаты, такие скользкие, ни за что не ухватишь. А что же вы, господа хорошие, одемши? В квартире и одемши, нехорошо это. Мефодич, помоги-ка.
Тут же подскочил пузан, проворковал нежно:
— Сымайте куртейки. За оружие не беспокойтесь, никто не сопрёт.
— Нет, — разом сказали комитетчики.
— Пеняйте на себя, — хихикнув, произнес пузан и, подойдя к застывшему в дверях Лукичу, взял его за талию и повел к столу, приговаривая: — Пойдем, пойдем, мой хороший, горлышко промочим. А то Санек с Егоркой арестуют, негде будет нажраться.
— А что же сказали, что от Сеньки? — капризно произнес Лукич, усаживаясь на валик дивана. — А сами вот-вот ручонки скрутят. Врут, значит?
— Врут, Лукич, врут, — ласково ответил Мефодич, наливая ему стакан водки. — Где уж им, лопоухим, тебя арестовать.
— А главное — за что, — ввернул Башкиров, возвращаясь на свое место. — Устраивайся, Мефодич, устраивайся, в ногах правды нет.
Пузан мигом уселся рядом с Лукичом, который, закатив глазки, цедил из стакана вонючее пойло, и оказалось, что комитетчики стоят перед ними, как какие-нибудь подсудимые, как какое-нибудь гнусное ворьё перед строгими судьями.
— Встаньте, Лукич, — этаким нехорошим голосом сказал Гуцало. — Вы обвиняетесь в убийстве Тараса Евгеньевича Покровского и покушении на Новикова Андрея Петровича.
Но так как Лукич и бровью не повел, Гуцало рявкнул:
— Встать, сволочь, когда с тобой разговаривает офицер ФСБ.
Лукич от неожиданности поперхнулся, а Башкиров укоризненно произнес:
— Ну, зачем же так грубо, Александр Васильевич? Мало того, что в чужую квартиру ворвались с помощью наглого вранья, так еще и хозяина пугать изволите. Это вы, чекисты, со всеми так или только с теми, что послабее вас? Попробуйте-ка поорать на Сапрыкина или на какого-нибудь Дерипаску. Учтите, я буду жаловаться.
И нервно закурил, выпуская клубы сладкого удушливого дыма.
— Травка? — нехорошо улыбнулся, Гуцало. — Да у вас тут, граждане, целый букет правонарушений: и покушение, и убийство, и употребление наркотиков. Тянет сразу на несколько статей. Все собирайтесь, живо. Квартиру опечатаем. Ну!
Проорав это «Ну!», он ловко выхватил пистолет, Егор последовал его примеру.
— Будете стреляться? — участливо спросил Башкиров. — Тогда пройдите во двор. Погода под стать, никто и не услышит.
В самом деле, за окном потемнело, жутко завыл ветер, задребезжали, грозя лопнуть, стекла.
— Пшел вон, — фальцетом вскричал вдруг в дупелину пьяный Лукич и запустил пустым стаканом в Гуцало.
Тот, увернувшись, выстрелил, попал в водочную бутылку, та разлетелась на мелкие осколки, обдав стену и Башкирова водкой и стеклянной шрапнелью.
— Ну, знаете, — сказал Башкиров, у которого из аккуратной прически этаким рогом торчал бутылочный осколок, а на лоб, змеясь, стекала струйка крови, после чего очутился вдруг за спиной у комитетчиков, схватил обоих за шкирки и повел на выход. Те не сопротивлялись, сил не было, ногами передвигали машинально, как ватные куклы.
В какие-то секунды спустив их по лестнице, Башкиров отворил входную дверь, выпихнул в бушующий мрак, а месиво из вздыбленных в воздух песка, сучьев, мусора, и крикнул, перекрывая вой взбесившегося ветра:
— Немедленно стреляйтесь.
Выстрелили оба, но Плетнев, опередил, рука смертельно раненого Сани дрогнула, и пуля лишь чиркнула по щеке Егора, оставив кровавый шрам. Гуцало грохнулся на ледяной асфальт, а Башкиров захохотал и с грохотом захлопнул дверь.
Металлическое клацанье отрезвило Плетнева, будто это не дверь захлопнулась, а закончилось дурное угнетающее сновидение. Итак, он очнулся, и увидел в трех шагах от себя застывшего на тротуаре Гуцало с кровавой раной во лбу. «Что же делать?» — подумал Плетнев с тоской, понимая, что это именно он убил Саню. Убил как-то странно, не ведая, что делает, но пуля в Саниной голове из его, Егора, табельного оружия, и от этого никак не отвертишься. Пусть даже вопрос стоял так: выживет тот, кто выстрелит первый, ведь стрелялись они с трех шагов, промахнуться невозможно. Теперь это мало кого будет волновать. Немедленно спросят: по какой причине стрелялись? — и крыть нечем. Ведь не объяснишь же, что находился в трансе, в экстазе, не в себе, наконец.
А из подъезда уже выглядывала давешняя старушонка, пославшая комитетчиков на седьмой этаж, и за спиной её угадывался большой и наверняка торжествующий Башкиров. Вот они — свидетели, против которых не попрешь.
Вздохнув, Плетнев спрятал пистолет в кобуру и вынул мобильник. Как только Кузнецов ответил на вызов, Егор сказал:
— Товарищ майор, с Гуцало несчастье. Пришлите машину на Марию Ульянову. Да, да, именно этот дом, черт бы его побрал.
Глава 12. Вечер в «Засеке»
В среду вечером Кислов получил от Кузнецова зашифрованное электронное сообщение о том, что казино принадлежит Фадееву и что Гуцало, на котором висела смерть миллиардера, убит товарищем по работе. Убийство совершено в навязанном извне состоянии. Новиков расстроен, но что-то скрывает.
Кислов отстучал ответ, что на завтрашний вечер в кафе «Засека» на Западной Поляне назначена встреча бывших членов клуба «Данко», куда приглашен и он. Организаторы вечера Зайтфудим, Фадеев, Цимринг, Соркин. Приглашены гости из Москвы, Франции, Америки и Германии. В числе приглашенных герр Кирхгофф из Баварии, хозяин замка, который недавно посещали Фадеев с Кисловым и где был заключен договор о поставке немецкой стороной медицинского оборудования.
Кузнецов отстучал, что поднимет сведения насчет клуба «Данко» и организаторов вечера, а больше ничем помочь не сможет, управляйся сам.
«Всё сам», — подумал Кислов, вставая из-за компьютера и потягиваясь — что-то в последнее время стала ныть поясница. Почки? Так ведь не злоупотребляем. Погода? Да, погоды нынче совсем сдурели, в Пензе теплынь, в Москве ветрище с песком, с навозом, а в благодатной Франции нулевая температура, это в конце сентября-то. Говорят, Гольфстрим остановился, теперь им, капиталистам, будет туго, теперь они на Россию будут смотреть уважительно, ведь там благодатные газ и нефть. Посмотрят, стало быть, посмотрят уважительно-то, да и объегорят, будто последних дураков, как всегда объегоривали.
«Ну, так о чем мы? — сказал себе Кислов, прохаживаясь по крохотной комнате, которая одновременно был их с Дашей спальней. — Что толку узнавать насчет клуба „Данко“, который развалился еще в советское время? Эти клубы по интересам были трамплином, чтобы запрыгнуть в комсомольскую верхушку, а оттуда соответственно в партию и на теплый пост. По поводу организаторов Юрка сможет проверить их зарубежные связи, констатировать, например, что тот же Зайтфутдим, будучи начальником Главка по делам малых народностей Севера, и предположить не мог, что малолетний Рома Абрамович, которого он, погладив по головке, угостил соевым батончиком, станет начальником Чукотки, а по совместительству миллиардером. Связи-то — они штука такая, что в протоколах не отражаются. Ну, знает Фадеев герра Кирхгоффа, а где это прописано и должно ли быть прописано?»
Всё это бред, и потому единственно правильное, что посоветовал Кузнецов — это «управляйся сам», то есть действуй, браток, по обстоятельствам. Андрюха-то, вон, управляется один и не скулит, что ему трудно. Опять же вступил в эту мифическую Армию, из которой до того едва ускребся, и Бог знает, чем всё это у него теперь закончится. Вот так враскоряку, у одного одно, у другого другое, и двигается расследование, которое и расследованием-то не назовешь, а скорее противоправным действием, потому что встречает активное противодействие со стороны ФСБ. Вот и движется всё черепашьим ходом, ибо лишний раз не высунешься, не квакнешь. Хорошо еще, что Андрюха на свободе, значит хорошо маскируется.
Пора, однако, было проветривать помещение, уже одиннадцать, завтра с утра с Фадеевым ехать к «Суре», встречать Кирхгоффа с компанией, потом в «Засеку», потом послать автобус и фуру в Заречный за оркестром Дмитриева, короче дел невпроворот. И кто, спрашивается, после этого организатор?..
Подготовку, хлопоты, а также подробное описание вечера мы опустим, остановимся лишь на нескольких моментах и отметим, пожалуй, что по размаху событие это значительно превосходило какую-нибудь столичную VIP-тусовку. Там шампанское, коньяк, омары и копченые угри, танцы с раздеванием, однополое влечение, здесь же этакий крепенький винегрет из широкого русского застолья, кавээна, концертных номеров с Пенкиным, Долиной и хрипатым Крисом Норманом, розыгрышей, лотерей, цыган, спортивных танцев, выступлений рок-групп, и прочего, и прочего, что будоражило кровь и не оставляло ни на секунду.
На вечере этом Игорь Кислов был без супруги, дело есть дело. За столом сидел рядом с Фадеевым и делал вид, что не понимает, о чем тот разговаривает с Кирхгоффом. Те болтали о какой-то ерунде, да и то урывками. В один из моментов Фадеев, извинившись, удалился, и вдруг оказалось, что баварец неплохо владеет русским. Больше того, выяснилось, что в баварцах он ходит тридцать пять лет, а до этого жил в Питере под фамилией Кирхов.