— Слушаю вас, — сказал тот.
— Видите ли, Юрий Николаевич, — произнес Башкиров внушительно. — У вас в застенках томится некто Плетнёв Егор Тимофеевич. Томится незаконно и незаслуженно, подвергаясь сексуальным домоганиям двух сокамерников. Будьте любезны, восстановите справедливость, я вижу — вы порядочный человек.
— Прежде всего, Плетнёв не томится, а содержится в обычном следственном изоляторе, ожидая начала судебного разбирательства, — ответил Кузнецов, сдержав улыбку. — Он взят под стражу не по чьей-то прихоти, а в соответствии с Уголовным Кодексом России, то есть законно и заслуженно. Про домогания сокамерников мне пока ничего не известно, а если вы считаете, что лично я могу восстановить справедливость и выпустить Плетнёва на волю, то вы глубоко ошибаетесь. Все факты против Плетнёва.
— Факты? — переспросил Башкиров. — Лично я оказался невольным свидетелем этого несчастного случая и никакой вины Плетнёва не вижу. Дело было так. Во время разговора с Лукичом Плетнёв вытащил пистолет, положил справа от себя и слева от Гуцало. Меня это удивило, но я подумал, что может у комитетчиков так принято? Давление, так сказать, на психику. А надо заметить, Лукич тогда был здорово выпивши. И вот, представьте, когда разговор был закончен, происходит такая трагедия. Гуцало с Плетнёвым встают, Плетнёв берет со стола пистолет, а пьянющий Лукич, споткнувшись, кубарем летит им в ноги. Отчего-то вдруг выстрел — и у Гуцало дырка во лбу. Жуть-то какая.
— Откровеннейшая чушь, — пожав плечами, возразил Кузнецов. — Пистолет всегда на предохранителе, к тому же оружие вынимают в крайнем случае.
— Так крайний случай и был, — подхватил Башкиров. — Мефодич полез драться.
— Какой еще Мефодич? — начиная терять терпение, произнес Кузнецов. — Вы же сами сказали, что вас удивило, когда Плетнёв вытащил и положил справа от себя пистолет.
— Вот видите, как оно вытанцовывается, — хлопнув себя по лбу, воскликнул Башкиров. — Выходит, я соврал, всё было так, как вы говорите. Мефодич, стало быть, полез драться, а Плетнёв вынул пистолет, снял с предохранителя и положил справа от себя. Так и запишите в своей драгоценной памяти, дорогущий вы наш Юрий Николаевич. К сему могу приложить опровержение соседки Логиновой, которая якобы наблюдала дуэль Гуцало с Плетнёвым. Соврала, ни шиша она не наблюдала.
После чего вынул из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист и припечатал перед Кузнецовым.
Кузнецов, у которого в голове произошло некоторое перемещение файлов, отчего из слов Башкирова выстроилась стройная картина никакого не убийства, а самого заурядного несчастного случая, к которому даже определение «небрежность» не подходило, вздохнул с облегчением и к полнейшему своему удовлетворению прочитал каракули Логиновой: «Испытывая угрызения совести, пишу опровержение своим показаниям по поводу вчерашней дуэли, которые являются домыслом. Про дуэль прочитала в романе, кажись, Донцовой, а может Лермонтова. Была буря, а когда буря — у меня то приливы, то отливы. Вышла на улицу-то, а там стоит человек, другой же человек лежит, вот и подумалось: ага. О чем написала вашему сотруднику, который приехал на машине. Состою на медицинском учете в психоневрологическом диспансере. Татьяна Логинова».
Итак, всё вроде бы встало на свои места, никаких проколов в объяснении Башкирова не было, а та чушь, которую тот молотил перед этим, начисто забылась, но что-то было не то.
— Ах, да, — вспомнил Кузнецов. — Как-то из головы вон, есть же признание Плетнёва. Неувязочка. И еще: вы-то с Мефодичем как оказались в квартире Лукича?
— Соседи мы, — охотно откликнулся Башкиров. — Частенько общаемся. Что касается признания Плетнёва, так его нету.
— Как же нету, когда оно лежит в столе Сапрыкина? — слабо возразил Кузнецов, у которого в голове опять началась какая-то путаница. — Ожидает, так сказать, приобщения к делу.
— Ошибаетесь, Юрий Николаевич, нету, — весело произнес Башкиров. — Мы же сейчас идем к Олегу Павловичу? Вот сами и убедитесь.
Кузнецова в этом странном визите ничего уже не удивляло. Ясно было, что Башкиров о происшествии на улице Марии Ульяновой знает много больше, чем он, начальник отдела. Откуда-то ему известно, что сокамерники дурно обращаются с Егором. Больше того, он запросто предугадывает, например, то, что они должны пойти к Сапрыкину. Именно Олег Павлович держит пока у себя все материалы по Плетнёву и именно от него зависит, как будет развиваться следствие, а это, простите, сведения закрытого характера. «Хотя, — подумал Кузнецов, — я же сам проболтался, что признание Плетнёва в столе у Сапрыкина, ожидает приобщения к делу. Башкиров мужик неглупый, вот и сделал вывод».
— Простите, а вы кто? — спросил Кузнецов. В принципе, вопрос этот он должен был задать еще в начале разговора, но почему-то не задал. — Что закончили, где и кем работаете?
— Закончил кафедру прикладных наук частного университета, — ответил Башкиров, вставая. — Работаю в частном же секторе советником директора. Пойдемте?
А на кой ляд тебе, советнику директора, Егор Плетнёв? — запоздало подумал Кузнецов, но озвучивать этот вопрос не стал. Мало кто в наше время будет заступаться за постороннего человека, вот и показалось странным.
Глава 15. Не темни, Андрюха
Далеко не всякий был вхож в кабинет начальника особого отдела, и Кузнецов ожидал, что Сапрыкин выскажется по поводу Башкирова, но тот, посмотрев на советника, ничего не сказал, а этак скучно воззрился на коллегу, как бы говоря: ну, излагай, а я послушаю.
Кузнецов начал говорить и сам себе удивлялся, до чего же складно получается, убедительно, веско, будто всю ночь репетировал. Понятно, конечно, что и сам не пешка какая-нибудь — начальник отдела, но перед этим сомнения были, ведь выходило, что пришел он выгораживать собственного подчиненного, который накуролесил так, что будь здоров. Поэтому, собственно, и от участия в расследовании отстранили, чтобы, выгораживая, не давил авторитетом на следствие. Про признание Плетнёва он специально не упомянул, думал, что Сапрыкин, ухмыляясь, вынет его из ящика и помашет, как флагом. Нет, не вынул, даже не заикнулся, а вот опровержение Логиновой сунул в ящик, после чего сказал Башкирову:
— Изложите, пожалуйста, в письменном виде, что на самом деле произошло в квартире Лукича. Коротенько, не особенно распространяясь.
— Коротенько не получится, — ответил Башкиров, вынимая из внутреннего кармана и разворачивая показания на трех листах. — Здесь всё подробно, без помарок, с подписью и датой. Вот они: подпись и дата.
Зачем-то показал пальцем.
— Руки уберите, — поморщившись, попросил вальяжный Сапрыкин. — Вы же не поломойка какая-нибудь безграмотная, культурный человек. Поди, дворяне в роду были. Были?
— Не без того, — вздернув подбородок, ответил Башкиров. — Но суровая действительность огрубляет, заставляет всем тыкать и показывать на предмет не лорнетом, а пальцем.
— Где-то я вас видел, — задумчиво проговорил Сапрыкин, и Кузнецов вдруг почувствовал, какой же он мужлан в окружении этих аристократов. — Не напомните — где?
— На Камергерском? — сказал Башкиров. — Правда, я там нечасто бываю.
— Я тоже, — произнес Сапрыкин, поджав губы. — Что ж, коли так, Плетнёва нужно перевести под домашний арест. СИЗО — это слишком, тем более с такими соседями.
Хитрец такой, забыл добавить, что камеру именно с этими педиками подбирал сам.
— Оформим как несчастный случай, не возбуждая уголовного дела, — подытожил Сапрыкин. — Вы как, Юрий Николаевич?
Обычно при посторонних таких заключений не делают, но вышло именно так, будто Башкиров и не посторонний вовсе. С другой стороны, какой же он посторонний, когда спас от тюрьмы невиновного?
— Обеими руками за, — ответил Кузнецов, у которого как гора с плеч свалилась…
Проводив Башкирова до выхода, он направился было к лифту, но, передумав, вернулся к дежурному офицеру на входе и спросил:
— Кто оформлял пропуск на товарища, который только что вышел?
— Я не видел, как он входил, — ответил офицер.
— Кто стоял до тебя?
— Я здесь с девяти утра и никуда не отлучался, даже по нужде.
— Ага, — сказал Кузнецов. — А потом удивляемся, что галоши пропадают. Ладно, замнем для ясности, я ничего не спрашивал…
У Новикова вчерашний день прошел под знаком похмелья товарищей по работе. Те как поправили с утра головы, так и сорвались с тормозов, ничего не хотели слушать. Особенно усердствовал Панкрат, которого на самом деле звали Павлом, считавший себя любимым учеником Тараса, хотя был на два года старше его. Естественно, как ученик он считал себя единственным преемником и наследником Тараса, а Андрюху в упор не видел, хамил, грозился спустить шкуру. Пришлось дать ему леща, потом другому, полезшему защищать Панкрата, потом третьему. Остальные лишь поворчали, но связываться не стали, поняли, что Новиков лишь с виду тих, может и рога обломать, если довести.
Дело это произошло в раздевалке, куда Новиков зашел всего лишь пристыдить коллег. Пристыдил называется, самому сделалось неловко: Панкрат наблевал в углу и сидел теперь хмурый-хмурый, двое других лежали пузом кверху на лавках, унимали кровь из носа.
— Вы уж, ребятишки, простите, что сорвался, — произнес Новиков, чувствуя, что переборщил. — Мне, может, тяжелее всех. Я ведь до сих пор Тараса вижу.
И рассказал о том, что как наяву видит эфирного двойника Тараса, который стоит на могиле, а до этого общался с двойником в церкви на отпевании и во время похорон. Страшное дело.
— Врешь ты всё, — угрюмо процедил Панкрат. — Чем докажешь?
— Пошли, — сказал ему Новиков. — Проверить пара пустяков. Ты спросишь у него такое, чего я не знаю, он ответит мне, а я тебе. Пошли все вместе…
За сутки двойник маленько поистрепался, поизлохматился, но всё еще имел приличный вид. На эксперимент согласился с радостью, так как в ходе его проведения планировал подпитаться от людей энергией.
Надо сказать, что после вчерашнего урагана кладбище выглядело неряшливо, но день выдался ясным, солнечным, и это как-то не замечалось. Где-то через полчаса двойник насытился добротной хмельной энергией, а коллеги убедились, что между ними и Новиковым действительно существует некто, обладающий знаниями и опытом Тараса Покровского. Это их не просто поразило, а заставило в корне переменить отношение к Андрею, особенно после того, как «Тарас» попросил признать его своим продолжателем. При этом Новиков, озвучивая, честно повторял не только каждое слово «Тара