года, значит, в конце марта, начале апреля его не стало. Спросить о длинном у Тараса Новиков не успел, сам же Тарас ничего об этом не говорил, хотя что-то их связывало, квартировали они вместе. Вот тоже один из будущих вопросов, если от «Тараса» хоть что-то осталось.
Могилу сторожил огромный черный пес, похожий на того, кому Петрович выстрелил в зад, после чего еле унес ноги. Значит, удрал от омоновцев, черная бестия.
«Тараса» уже было не узнать, разлохматился, разъехался, потерял добрую половину, а то, что осталось, лучше бы не видеть.
Едва Новиков подошел, пес зарычал и оглушительно гавкнул.
— Гаврик, фу, — приказал «Тарас».
Голос у него был слабенький, слабенький.
Гаврик, рыча уже не так яростно, скорее для острастки, отошел, сел поодаль.
— Подкормись, — предложил Новиков «Тарасу», имея в виду свою энергию.
— Не помогает, — отозвался тот. — Чувствую, недолго уже, спрашивай быстрее.
— За что тебя убили? — спросил Новиков.
— Ты зеленый брат и должен знать, что так просто из братьев не уходят, — ответил «Тарас».
— Но я уже уходил.
— Ты не был посвящен в братья. Теперь ты брат и я вижу на тебе кровь. Кого убил?
— Башкирова, — ответил Новиков. — Следующим будет Жабьев, потом Шубенкин.
— Я просто ушел, и где я теперь? — сказал «Тарас». — А ты уничтожаешь сотрудников среднего звена и на что-то еще надеешься? Это банда, сударь, я уже предупреждал. Чертовщина, бесовство, рядом с которым даже сатанизм — невинные шалости младенцев.
— А что случилось с длинным, который жил у тебя? — спросил Новиков.
— Закатали в асфальт, — ответил «Тарас». — Я даже знаю, где.
— За что?
Новиков торопился, так как видел, что с каждым словом «Тарас» теряет часть своей эфирной массы, та отваливалась бесформенным комом, потом таяла.
— Хотел сдать хромоногого.
Вот оно — предсказание Редутова.
— Хромоногий в инвалидной коляске? — спросил Новиков.
— Да.
— Где его искать?
— Газетный переулок, — тихо-тихо ответил «Тарас» и развалился.
Гаврик тоскливо завыл.
«И половины не спросил, чего хотел» — подумал Новиков. Хотел было погладить пса, потерявшего друга, но передумал. Там такая хлеборезка, отчекрыжит конечность и не заметит.
У Гаврика вдруг начали наливаться кровью глаза, уши прижались к голове, обнажились здоровенные клыки и пошло этакое нагнетание экспрессии, когда в горле клокочет сдерживаемое рычание, а потом — раз — и приступ волчьего бешенства, когда от овечек остаются лишь рожки да ножки. Это в нем просыпался хозяин, цербер, теперь так просто к могиле не подойти.
Новиков поспешил прочь от греха подальше, ибо опять же некстати вспомнился Редутов с его предупреждением насчет собак и самолетов.
Глава 22. Как учили
Ожидая Новикова, Егор врубил тяжелый рок, но потихонечку, с учетом близости печального места. Когда Андрей, вернувшись, уселся рядом, спросил: «Ну, как „Тарас“?»
Вместо ответа тот вынул мобильник и набрал номер.
Сказал вполголоса:
— Где и когда?.. С Макеева… Желательно пораньше. Хорошо, едем.
Спрятав мобильник, повернулся к Егору:
— Дуй на Полянку. Ты со временем-то как?
— Мог бы сначала второе спросить, а потом уже дуй, — проворчал Егор, потом расплылся: — Пошутил я, товарищ капитан. В полном вашем распоряжении.
— Во-во, — согласился Новиков. — Поэтому дуй, Юрий Николаевич ждать будут…
Кузнецов в длинном черном пальто с поднятым воротником и в кожаной кепочке ждал рядом с метро. Поблизости с совочком крутился дворник в оранжевой куртке, прибирал окурки. Егор тормознул у тротуара, и Кузнецов шустро так, не по комплекции, юркнул на заднее сиденье. Егор тут же тронулся.
— Пристал, как банный лист, — сказал Кузнецов, снимая кепку.
— Я, что ли? — уточнил Новиков.
— Дворник, ети его за ногу, — ответил Кузнецов. — Мелет и мелет про свою родню. А они, восточные, как кролики.
— Куда? — спросил Егор.
— Сверни в переулок и паркуйся, — сказал Кузнецов. — Будем общаться по-шпионски, в машине.
— По-ухановски, — поддакнул Новиков, раздумывая, как бы поделикатнее сплавить Егора, но тот оказался молодцом, припарковав машину у тротуара, буркнул, что сгоняет за газетой, и оставил их одних.
— Не доверяешь? — спросил Кузнецов.
— Он служит у Сапрыкина, — ответил Новиков. — Правда, и я служу у Сапрыкина, но я-то другое дело.
— Ты — другое дело, — согласился Кузнецов. — То есть, как — служишь у Сапрыкина?
— Жизнь припёрла, — вздохнул Новиков. — Короче, дело такое…
И рассказал ему о визите к Сапрыкину, о посещении Башкирова, о разговоре с «Тарасом». Уложился в десять минут, а Егора всё не было.
— Газетный переулок, Газетный переулок, — задумчиво повторил Кузнецов. — Постой, там же Следственный комитет МВД. Под самым носом. Ну, нахалы. Что думаешь делать?
— Прочесать бы все дома от чердаков до подвалов, — ответил Новиков. — Там их кот наплакал. Но это нереально, а поэтому полазить бы по фирмочкам, этих гораздо меньше. Авось где-нибудь хромой и объявится. Короче, люди нужны.
— Остались ты да Егор, — Кузнецов почесал крутой лоб. — Ну, найдешь ты этого хромого, а с чем подъедешь? Извините, мол, но мне астролог предсказал вас бояться. Разрешите произвести обыск. А?
— Зачем же? — усмехнулся Новиков. — Установить наблюдение, кто приходит часто, кто редко, куда эти, кто часто, кроме Газетного переулка наведываются, короче, срисовать всю сеть. Если длинный хотел его сдать, то, значит, было за что.
— Это еще полгода псу под хвост, — сказал Кузнецов. — Не легче ли взять за гузку Фадеева и хорошенько потрясти?
— Давно надо, — подхватил Новиков, и в это время появился Егор с газетой.
Улыбаясь чему-то, сел на свое место, спросил:
— Ну что, совещание продолжается?
— Подробности у Андрея Петровича, — ответил Кузнецов. — Так, стало быть, действуйте, хлопцы. Ищите по фирмочкам.
— А полгода? — спросил Новиков.
— Что ж теперь.
— Можно мне? — сказал Егор. — Я тут пообщался с дворником. Нас ждут в Газетном переулке.
— С каким дворником? — нахмурился Кузнецов.
— Который вас, Юрий Николаевич, доставал у метро, — отозвался Егор. — Он вам про братьев, а вы слушать не хотите. Вам Андрей Петрович не рассказывал про Зеленое Братство?
— Поехали, — сказал Кузнецов. — Ну, Егор, ты даёшь…
Вывернув из переулка на Большую Якиманку, Егор погнал свой Пежо обратно к Боровицкой площади. Ехали молча, и слышно было, как у Кузнецова с Новиковым от натуги скрипят мозги. Егора в счет не берем, он свое дело сделал и знай себе крутил баранку, у этих же двоих сразу возникла масса вопросов. Например, кто перехватил телефонный разговор? Почему информатором оказался дворник да еще не русский? Не есть ли это провокация и стоит ли рисковать? С другой стороны, если не рисковать, то вдруг упустишь благоприятный момент? И так далее, и тому подобное.
В Газетный переулок они въехали со стороны Большой Никитской, тут же справа от желтой грязноватой стены отделилась худощавая фигура в коротенькой куртке с поднятым капюшоном, подошла к дверце Новикова. Лица в глубине отороченного мехом капюшона не было видно, но когда человек нагнулся, Андрей узнал Жабьева и распахнул дверь…
Дальнейшее странным образом стерлось из памяти, получилось так, что он открыл дверь Пежо и сразу очутился в большой комнате с экраном во всю стену и массивным столом, на котором стоял мощный компьютер. Он сидел в кресле, а рядом в таких же креслах угнездились Кузнецов с Егором, которые хлопали глазами, как дуралеи, которых в очередной раз объегорили. Видно, и он выглядел не лучше, Кузнецов, глянув на него, фыркнул. Жабьев устроился на стуле у стены и этак изучающе посматривал на них. Не хватало, надо полагать, хромого.
Для рабочего места, скажем диспетчерского, комната слишком велика, для конференц-зала мала и неудобна. Ни одного окна, единственная дверь (правда, дверь шикарная, двустворчатая, с вычурным орнаментом, в центре которого золотая корона), стены однотонно белые, таков же потолок, ничем не украшенный, только плафоны с лампами дневного света, пол покрыт линолеумом под дубовый паркет. Скучная неуютная комната с выдающейся дверью, которая, между прочим, открылась.
Итак, дверь открылась, и в помещение на инвалидной коляске, снабженной электромотором, въехал человек в свободном, скрывающем ноги парчовом халате ярко зеленого цвета с малиновыми лацканами. Он был красив, имел роскошную, до плеч, черную волнистую шевелюру, эспаньолку и мушкетерские усики. На улице этот красавчик несомненно обратил бы на себя внимание.
— Который Новиков? — спросил он неожиданно высоким сиплым голосом.
Мда, голос у него подкачал.
— Этот, ваше степенство, — ответил Жабьев, указав на Андрея.
— А Плетнев, надо полагать, вот этот, — красавчик подъехал к Егору, холеными, унизанными перстнями пальцами взял за подбородок, повернул голову туда-сюда, как бы прицениваясь, и воскликнул: — Да это же болван. И не лень?
Вынул из кармана надушенный платок, вытер пальцы. Егор втянул голову в плечи, затравленно посмотрел на Жабьева.
— Индуктор, ваше?ство, — сказал Жабьев, оставшийся сидеть на своем стуле. — Индуктор — он всегда болван, пока из него не вылепится нормальный контактер. Не будь Егора, и этих двоих здесь бы не было, ваше?ство.
— Отчего же? — спросил красавчик, переезжая к Кузнецову.
— Егор, объясни, — произнес Жабьев.
Егор, ухмыляясь, принялся рассказывать, как лихо он обвел вокруг пальца Кузнецова и Новикова. Придумал байку про дворника, будто бы тот связной, но главная подмога оказалась в том, что эфирный «Тарас» указал Новикову именно на Газетный переулок, то есть и усыплять не пришлось.
— Я бы тебе усыпил, — процедил Новиков, и красавчик немедленно подъехал к нему. — Разговор-то, выходит, подслушивал?
— Как учили, — ответил Егор, подмигнув ему. — В машине передатчик, у меня приемник, всё записано на микрокассету. Да не переживай ты так, братан, здесь нам будет хорошо.