Странное дело, человек этот, палач и душитель, всё больше и больше начинал нравиться Новикову. Всегда ровен, из берегов не выходит, а главное — уже наговорил столько, что поневоле призадумаешься, а не переметнулся ли он к нашим, чуя, что земля горит под ногами? Или это какая-то игра? Помнится, совсем недавно Егор тоже вел хитрую игру, вроде бы предал, но вроде бы и не придавал, поскольку вывел напрямую на хромого, однако больше всё-таки предал и тем не менее наравне со всеми ожидает трансформации. То есть, привилегий-то никаких.
— За вами, Зеленые Братцы, не уследил, — продолжил между тем Жабьев перечислять свои проколы. — Чекисты в вас пересилили, то есть профессиональная закваска оказалась крепче магического зелья. А так не должно быть. И еще одно «но», которое, пожалуй, поважнее надругательства будет. Мы начали стремительно терять потенциал. Башкиров с Лукичом и Мефодичем превратились в алкоголиков, Аскольд вырождается в злостного убийцу, а меня тянет пофилософствовать и повыть на луну. Есть, есть какой-то подводный камень во всей этой идее.
— Какой идее? — немедленно спросил Кузнецов, который давно уже перебрался поближе.
Жабьев в ответ усмехнулся.
— Короче, ничего хорошего в этой трансформации нет, — сказал Новиков. — Где здесь выход, мил человек? Здесь дурно пахнет.
Жабьев с любопытством посмотрел на него.
— Серьезно, давайте уходить вместе, — предложил Новиков.
Глава 24. Побег
— Делайте как я, — сказал Жабьев. — Особенно вы, — добавил он, посмотрев на Кузнецова.
Кузнецов усмехнулся.
— Вы не посвящены, и вам будет труднее, — объяснил Жабьев, после чего направился туда, где кусты росли почаще и погуще.
Подождал, пока подойдут другие, показал жестом, что этот куст нужно выдернуть.
Не так-то это оказалось просто, мешали корни, которые сплелись с другими корнями, но минуты через две, оставив в песке быстро осыпающуюся яму, куст был извлечен из песка. Жабьев застыл, наблюдая за ямой, и как только на дне её появилась, а потом начала вспучиваться черная пленка, спрыгнул вниз, погрузившись сразу по пояс. Махнул рукой — давайте за мной — и провалился с головой. Следом за ним в яму прыгнул Егор, потом Кузнецов, который немедленно застрял и начал извиваться, понемногу проваливаясь. Новиков встал ему на плечи. Оба ухнули в какую-то темную, воняющую жженой резиной, покрытую скользкой жижей клоаку. «Сюда» — раздалось справа, и они, оскальзываясь, побрели на голос. «Быстрее». Поднажали. Впереди, чмокнув, открылся люк, Жабьев по-молодецки юркнул в него, за ним последовал Егор, потом Кузнецов, который, опять застрял, но ненадолго, как смазка сработала жижа.
Спрыгнувший последним Новиков едва не угодил на Юрка, который сидел на полу и растирал ушибленную пятку. Сиганули они с трехметровой высоты.
Жабьев, прислушивающийся к звукам за дверью, подошел, взял за пятку, резко с хрустом повернул, потом наложил ладонь, унимая боль. Объяснил шепотом, что лодыжка была выбита, далеко на такой не ускачешь.
Комната эта, освещенная хилой люминесцентной лампой, была наполовину заполнена стеллажами с какой-то непривычной для глаз аппаратурой — прилизанной, с черными непроницаемыми экранчиками, клавишами и парой кнопок. «Мэйд ин Джёмени, — сказал Жабьев. — Поставлено герром Кирхгоффом по заявке мистера Фадеева. Спецгенераторы для воздействия на прочипированных сапиенсов». «В смысле?» — уточнил Новиков. «Скоро всех сапиенсов прочипируют — ответил Жабьев. — Впервые слышите?» «А-а, вы про это». Жабьев приложил палец к губам, потом сказал: «Пошли, господа».
Дверь он открыл как-то не по-людски, щелкнул пальцами, и готово. Ясно было одно — Жабьева им послало провидение.
Коридор был пуст, где-то разговаривали, где-то играло радио, вот раздался звук шагов, потом хлопнула дверь и вновь мужские голоса за стеной, радио. Жабьев пошел вперед стремительно и бесшумно, пропустил одну дверь, другую, а следующую вновь открыл хитрым способом, то есть без ключа. Скрылся за нею. Новиков, замыкая разномастную процессию, зашел в комнату последним, тут же Жабьев включил свет. Это была кладовка, набитая одеждой на разные вкусы и пристрастия.
Между тем жижа подсохла и превратила их в маскирующихся под окружающую местность морпехов. Окружающей местностью было болото.
— Помыться бы, — мечтательно произнес Егор, но Жабьев его успокоил.
— Самое то, — сказал Жабьев. — Оденем униформу и никто не отличит от лаборантов. Они у нас все такие чумазые…
В желтой с зелеными разводами униформе они беспрепятственно преодолели коридор и по тесной винтовой лестнице спустились на этаж ниже. Здесь, на лестнице, Новиков спросил у Жабьева, не на них ли работает Сапрыкин, и получил утвердительный ответ. Всё понемногу становилось на свои места, одно дело предполагать, совсем другое иметь четкое подтверждение.
Пока что никто их не хватился, и это было странно, в изоляторе должны были быть камеры наблюдения.
— Фантомы, — коротко сказал Жабьев, уловивший своим невероятным внутренним слухом этот неозвученный вопрос Новикова.
Ну да, подумал Новиков. Там, где оптические иллюзии, почему не могут быть оптические двойники?
Коридор этот был короток, может быть метров двадцать — двадцать пять в длину, но в нем постоянно находилось с пяток сотрудников, которые, снуя из комнаты в комнату, сменяли друг друга и создавали имитацию бурной деятельности. Вот сзади, обгоняя передвигающихся стайкой беглецов, кто-то мощно вымахнул на стену, пробежал по ней, держась параллельно потолку, соскочил на пол и юркнул в дверь.
Жабьев через плечо оглянулся на Новикова и лукаво улыбнулся: вот, мол, тебе ответ, как Шубенкин спустился с пятого этажа. Сбежал, да и всё. Нет, у этих ребят было чему поучиться, ведь всё это не кинотрюки, а реальность.
Новиков вспомнил рассказ очевидца о том, как в пятидесятых годах тренированный чекист гнался за сбежавшим зеком и загнал его на крышу пятиэтажного дома. Тому деваться было некуда, спрыгнул и, гася скорость, кубарем покатился по траве. Чекист вгорячах тоже сиганул, тоже покатился кубарем, но не встал, помер, а зек даже не оглянулся, упорхнул, только его и видели. Значит, могут люди.
Сверху донеслись слабые крики, и Новиков понял — фантомы приказали долго жить.
Жабьев наддал, опрокинув по пути какого-то здоровяка гораздо выше и в два раза толще себя, что выглядело совершенно противоестественно, вырвал с корнем дверь с надписью «Вентиляционная камера», загремел в темноте чем-то железным и призывно махнул из дверного проема рукой.
Егор заскочил в темноту первым, Кузнецов вторым, а вот Новикову пришлось задержаться.
Кто-то сзади повис на нем, обняв за талию, кто-то оседлал, вскочив на плечи и пытаясь ногами пережать сонную артерию. Освободиться от этого груза было делом плевым, но пока он тратил на это драгоценные секунды, коридор оказался наводнен возбужденным народом, который вышел на шум. К счастью, это была ученая братия, знатоки анатомии, физиологии и оптики, ни бельмеса не соображающие в рукопашном бое. Однако среди них были несколько подонков типа Шубенкина, те, на ком ученые оттачивали своё инфернальное мастерство. Их можно было узнать по странным ящероподобным движениям и кровавым глазкам, именно они и пытались задержать Новикова.
Итак, он сбросил с себя двух «аскольдов», они же, отскочив от линолеума, как мячики, вновь пошли в атаку, смущая и путая мысли незаурядным гпнозом. К ним присоединились остальные «аскольды», теперь их было пятеро. Время для Новикова, как для всякого опытного бойца, послушно замедлилось, отчего он мог схватывать сразу всю ситуацию, а не какие-то урывки. Вот уже, кстати, и охрана появилась — с шокерами и горбатыми автоматами, которые снаряжаются сетями и усыпляющими пулями, но она еще была далеко, метрах в десяти.
Новиков двинул в челюсть прыгнувшего на него «аскольда», еще одного уложил ногой, после чего заскочил в тесную комнатерку и рыбкой, головой вперед, сиганул в ощерившийся рваными краями (вот что «с мясом» выдрал Жабьев — метровое звено воздуховода), уходящий в цементный пол жестяной желоб. Метра через два тот пошел на изгиб, и Новиков, который обжег ладони, пожалел, что не спускается вперед ногами. Было бы удобнее, но тогда бы не успел.
Всё, изгиб кончился, дальше он побежал на карачках. Следовало спешить, сзади наседали шустрые «аскольды», в силу своей миниатюрности более приспособленные для лазания по вентиляции. Нет, всё-таки головой вперед — это было правильно, желоб не настолько широк, чтобы в нем разворачиваться.
Еще один перепад на два метра и опять, к счастью, вниз, энергичная пробежка на зудящих коленях и ладонях — и вот он, долгожданный выход.
Едва Новиков выбрался наружу, Жабьев захлопнул заслонку, закрыл её на задвижку и включил вентиляцию. Из желоба донеслись возмущенные крики, мощные вентиляторы поволокли «аскольдов» назад.
Они находились в подсобке с узким пропыленным окном, сквозь которое брезжил тусклый свет.
Замок здесь был старинный, ржавый, и на магические пощелкивания Жабьева в отличие от его электронных собратьев не реагировал, зато не устоял против кривого гвоздя, подобранного с пола Кузнецовым. Несколько выверенных движений, и Юрок открыл дверь, после чего этак снисходительно посмотрел на Жабьева. В каждом деле главное что? Концовочка.
Дверь оказалась рядом с мусоропроводом, чуть дальше имел место лифт, который они немедленно вызвали.
Пока спускались, всё казалось — медленно. Напряжение не покидало, не верилось как-то, что всё уже кончилось, что никто не ждет внизу с наглыми харями, автоматами наперевес либо мощными гипноизлучателями, способными в одну секунду усыпить мамонта, однако никого на лестничной площадке не было, а у торца дома, что ближе к Газетному переулку, обнаружился серый Пежо Егора с ключом в замке зажигания.
«Какой му…», — начал было возмущаться Егор, но Жабьев сказал ему: «А ты попробуй открыть», и Егор попробовал, но его так шарахнуло током, что всякое желание отпало, зато Жабьев спокойненько открыл дверь водителя, поднял с сиденья нечто, напоминающее тюбик с помадой, и сунул в карман желтого своего комбинезона.