остижения науки. Стало быть, нации — долой, выбираем наилучших невзирая на то, кто ты — негр, чукча или хохол, это и есть золотой миллиард, который будет давать прогрессирующее потомство. Еще миллиард — так называемый переходной, который подпитывает основной, но держится в страхе оттого, что может попасть в разряд биороботов. И, наконец, биороботы, призванные обслуживать основное население. Никаких войн, полнейшее удовольствие от существования, страшнейший рывок в будущее.
Фадеев замолчал и с хитрецой посмотрел на Кислова — проглотил ли.
— В принципе, те же яйца, но вид сбоку, — сказал Игорь. — Кто первый, тот и прав. Какие у нас шансы стать первыми?
— Клюнул, клюнул, — потирая ладошки, захихикал Фадеев. — Тут, в Пензе, есть один фантаст, он мне это и наплел, а я тебе перепихнул.
— Что-то не похоже, чтобы биоробот Шубенкин занялся обслуживанием золотого Кирхгоффа, — произнес Кислов. — Он ведь, Шубенкин-то, кровищей надышаться не может.
— Вот поэтому основная нагрузка пока на чистильщиках, — поджав губы, сухо сказал Фадеев. — Но и эти не церемонятся.
— А зачем они — чистильщики? — спросил Кислов, но Фадеев уже потерял интерес к разговору, нацепил на нос очки и этак неопределенно махнул рукой — ступай, мол.
Пришлось подчиниться.
Вернувшись в свой кабинет, Кислов сел за стол и какое-то время сидел просто так, переваривая услышанное.
Про ассоциацию Фадеев умудрился не сказать ни слова, определил лишь этакую заоблачную цель, которая у всех узурпаторов одинакова: овладеть миром, и в этом аспекте насчет золотой элиты, пожалуй, не шутил. Наверняка была у трех китов такая идея, точнее сверхидея. Но с одной голой идеей далеко не уедешь, нужны деньги, и тут с Америкой тяжело тягаться, потому что свои зеленые фантики они печатают с сумасшедшей скоростью. Хорошие деньги может давать сырьё, в России его как грязи, значит нужно перетянуть на свою сторону сырьевых олигархов, что, пожалуй, уже сделано. Неплох игровой бизнес, сюда ассоциация наверняка внедрила не одного Фадеева. Можно не сомневаться, что на сто процентов используются наркотики и алкоголь. Тот же Шубенкин, судя по всему, отъявленный наркоман. Вот такая, стало быть, ассоциация, когда все грехи в одной авоське. Международная ассоциация, для которой не существует ни границ, ни таможни, ни вообще каких-либо ограничений. Давай, Вася, ешь опилки, я директор лесопилки. Но это всё общие слова, масло масляное, что же касается организации дела, то тут сплошной туман. Впрочем, нет, ведь делают же где-то микрочипы для биороботов, а этого в подвале на револьверном станке не выточишь. Эх, напоить бы Гордеича вусмерть, чтобы язык у мужика развязался, вот это было бы дело. А что? Неплохая идея. Кстати, и повод есть — день ангела, они же именины, можно проверить по святцам.
Сняв трубку прямого телефона, Кислов сказал: «Гордеич, совсем забыл, у меня же сегодня именины. Как насчет домашних пельмешек?», — и услышал в ответ: «Мало тебе про ассоциацию-то? Ну, хитер, брат. Ладно, фиг с тобой, домашние пельмешки я люблю, а если думаешь меня перепить, так шиш тебе на граблях, пить будем под присмотром. В четырнадцать ноль-ноль в Засеке». «С чего бы вдруг? — удивился Кислов. — Домашними пельмешки бывают только дома». «Гости нагрянули», — ответил Фадеев.
Хитрый Гордеич много чего не досказывал. Например, то, что нагрянувшими были Петров, Маркел Ромуальдович и Шубенкин. И то, что покинуть на время Москву они решили после того, как омоновцы под командованием Кузнецова вслед за клиникой принялись шустрить по запертым помещениям КБ в Газетном переулке и нашли там опий-сырец, который применялся при изготовлении настоя аль-иксира. Помимо этого в морозильной камере в специальных термосах были найдены расчлененные тела Башкирова, Лукича и Мефодича, в двух сейфах — два килограмма расфасованного по дозам героина, целый склад боевого оружия, где помимо стандартных единиц имели место образцы, находящиеся в разработке, то есть засекреченные, а также экземпляры вооружения совершенно неизвестного типа, которые и в руки-то страшно было взять. Согласитесь, от такого букета трудно отмазаться.
Не сказал Фадеев и того, что домашний телефон Сапрыкина был поставлен на прослушивание, причем весьма удачно, поскольку в воскресенье в 14.48 был записан разговор Сапрыкина с неким Александром Викторовичем, который как дважды два доказывал тесную связь Олега Павловича с проверяемой организацией. Александр Викторович, ясное дело Петров, намекнул, что на время придется залечь на дно, но где это дно — не конкретизировал.
Умолчал Фадеев и о том, что в воскресенье же около 16.00 при выезде из Газетного переулка на Большую Никитскую внедорожник столкнулся с грузовой Газелью. Водитель Газели всмятку, сидевший за рулем внедорожника Плетнев отделался царапинами, Новиков, находившийся сзади, вообще не пострадал, а вот пересевший на правое переднее сиденье Кузнецов с тяжелыми травмами отправлен в институт Склифосовского. Потом уже станет известно, что Газель угнана и что за рулем её находился некто Тигалов — житель Московской области, отсидевший срок и месяц назад выпущенный на свободу. Всё бы ничего, трагическое стечение обстоятельств, но участковый, обслуживающий свой участок в Хорошево-Мневниках, заявил, что не раз и не два видел Тигалова в районе клиники Сперанского. Вот тебе и стечение обстоятельств…
Ни о чем этом Кислов, естественно, не знал, и потому со спокойной душой в 13.40 вместе с Фадеевым погрузился в черный Форд, который, перемалывая колесами грязное ледяное крошево, помчал на Западную Поляну к «Засеке».
Глава 32. Час пробил
Стол был накрыт в малом зале, том самом, где в своё время Фадеев попотчевал его снотворным. Тогда, помнится, это окончилось подвалом, соседством мертвого Джошуа Брауна и совершенно неожиданным, нелогичным ритуалом, посвящением в члены ассоциации, которая для Кислова по-прежнему оставалась тайной за семью печатями.
Это воспоминание навевало неприятные мысли. Почему-то казалось, что Браун всё еще там, внизу, оплывший, потерявший человеческий облик, дурно пахнущий. И впрямь повеяло какой-то тухлостью, и свет неприятно замигал, сделался тускло-желтым, потом выправился, вновь начал гореть ровно.
— Сядем, — предложил Фадеев. — Что стоять-то?
Отодвинул кресло, приглашая Кислова сесть, сам устроился рядом, тут же откупорил бутылку пива, налил Игорю, себе, поднял фужер и, увидев, что сосед несколько замешкался, расхохотался.
— Рислинг вспомнил?
Осушил свой фужер и подмигнул.
Кислов выпил, разглядывая стол. Всего стоят шесть приборов, то есть кроме них с Фадеевым будут еще четверо.
— Забыл спросить, — сказал он. — Мы вернемся?
— Что, компьютер не выключил? — весело осведомился Фадеев.
— Выключить-то выключил, но как бы рабочий день.
— Не могу понять, — сказал Фадеев. — Ты пенёк или издеваешься?
— Пенек, пенек, — заверил его Кислов. — А где же гости?
— Действительно, припаздывают, — Фадеев посмотрел на часы, потом на дверь и воскликнул: — Да вот же они.
Слово «воскликнул» может здесь показаться неуместным, не театр всё-таки, где нужно пылко восклицать и с грохотом падать в обморок, но дело в том, что Фадеев именно что театрально воскликнул, как бы говоря: действие начинается, господа. Или, что ближе к истине: час пробил.
Ибо в малом зале появились Петров, коротышка Маркел и Шубенкин.
Маркел Ромуальдович передвигался с превеликим трудом, поэтому Петров и Шубенкин перетащили его к столу, подхватив под мышки, как маленького ребенка. Занесли над креслом, тут же подскочил официант, подложил пару подушек, но этого не хватило, подбородок коротышки оказался вровень со столом.
— Нужно было предусмотреть, — сухо выговорил Петров. — Не каждый день навещаем.
— Давай еще пару, — приказал Фадеев официанту.
Тот принес новые подушки, вновь нехорошо, коротышка сваливался, но вот подушки были заменены на скамеечку, и это оказалось самое то.
— Всё из-за таких, как ты, — процедил карлик, глядя в упор на Кислова. — Неймется вам.
Кислов непонимающе посмотрел на Петрова, тот пожал плечами, а Фадеев, спохватившись, сказал:
— Игорь, познакомься, это Маркел Ромуальдович.
Кислов выдавил из себя улыбку и поймал ехидный взгляд Шубенкина. Мда, компания, паноптикум какой-то.
Между тем официант принес супницу с дымящимися пельменями, Петров степенно налил всем водочки, а Фадеев объявил вдруг: «Чтоб нам сдохнуть».
— Через сто лет, — дружно поддержала его троица.
Чувствовалось — пожелание отработано.
Пельмени оказались лучше даже домашних, и Фадеев объяснил почему: в фарш была добавлена оленина, а варились они на мясном бульоне.
— Кстати, — вспомнил Фадеев. — Идея с пельменями принадлежит Игорьку. У него сегодня день ангела.
— Это весьма примечательно, — сказал Петров. — Но разве чекисты верят в Бога?
Тут завязался легкий спор, нет ли в этом противоречия: не верить в Господа и притом признавать именины. В этот дурацкий спор Кислов не вмешивался, больше налегал на пельмени пока горячие. Шубенкин, пряча узкие глазки, тоже помалкивал, но нет-нет да посматривал на Игоря, как бы проверяя реакцию.
Принесли свинину на ребрышках и тушеные овощи, пустые графинчики из-под водки заменили на полные. Шутки шутками, а трех графинчиков как ни бывало.
— Вот и бегай, как пацан, — сказал вдруг в пространство Маркел Ромуальдович. — Уж вроде бы все прикормлены, все на твердом окладе, одна команда, так нет — кто-то чирикнул, какая-то мелкая сволочь, и всё насмарку. Даже прибрать в собственном доме некогда, чтобы менты с носом остались. У кого дома всё чисто? Да ни у кого. Покопайся повнимательнее — у этого пистолет, у этого кокаин, у этого краденые иконы. Ну да, клоны принимают дозы, так ведь и Шварцнеггер балуется анаболиками, без этого массы не будет. Чистой воды физиология, как воды попить. Не попей — непременно помрешь, но попробуй это объяснить дубинноголовому чекисту. А какой эликсир без опия? Баловство одно.