Жанна ни разу не пожалела о своем браке. Она быстро притерпелась к внешности Линцова, а его душевные качества вызывали в ней только уважение. Даже его занудливость теперь нравилась ей.
«Как хорошо, что мы поженились только сейчас, — иногда думала она, глядя на мужа. — Как славно получилось, что Тамара подстроила мое увольнение и я не смогла захомутать его тогда! Кто я была? Идиотка, жадная до любви, искренне уверенная, что все, кому я нравлюсь, обязаны делать меня счастливой! О, я бы считала, что оказала Аркадию невиданную честь, снизойдя до него! Да я бы просто возненавидела его за то, что на мне женился он, а не Илья! Нет, если бы не годы мытарств и одиночества, я никогда не оценила бы доставшееся мне счастье».
И снова Жанна лукавила. Да, она стала спокойной, уверенной женщиной, но счастливой — нет, не стала. Она считала себя счастливой, но не чувствовала этого. Ведь она не любила Аркадия ни одной минуты. Душа ее не тянулась к нему.
В постели он был так неловок, что Жанна сомневалась, были ли у него женщины до нее. Он проявлял завидную для сорокалетнего мужчины активность, старался доставить жене удовольствие, но она оставалась равнодушной. Для нее супружеская жизнь была чем-то вроде неутомительных парных занятий в фитнес-клубе. Лежа рядом с Аркадием, рассеянно гладя его по голове, она вспоминала Илью. С ним было совсем иначе! С Ильей они соединялись в мощном взрыве, как водород и кислород, тянулись друг к другу, как магнит и кусок железа. Силы, связавшие их, подчинялись самым опасным законам физики. Не холодное, рассудочное желание быть вместе соединяло их, а могучий зов природы, на который тело Жанны откликалось радостным согласием и восторгом. До сих пор, вспоминая об Илье, она ощущала слабые отзвуки этого восторга.
«Что было, то было, — строго говорила она себе, — а теперь другое».
Отпустив шофера, Жанна вошла в холл. Вера, полностью одетая для выхода, крутилась у зеркала, пытаясь придать максимум шарма своему беретику. Жанна невольно залюбовалась дочерью. В черном берете и приталенном пальто в крупную клетку, задрапированная большим шарфом, Вера напоминала француженку из кинофильма пятидесятых годов.
— Мама, привет! — улыбнулась Вера и совершила поворот кругом, как солдат, на одном каблуке, только с распахнутыми руками. — Как я тебе?
— Отвал башки! — Жанна бросила портфель под зеркало и принялась вылезать из узкой куртки. — А куда это ты собралась? Герман приехал?
— Ребята с курса пригласили в клуб, — пропела Вера.
— Какой еще клуб?
— Пока не знаю. Встречаемся группой у метро, и Стасик нас поведет.
— Стасик! А ты подумала, что будет, если Герман узнает, что ты шатаешься по клубам?
Жанна заняла стратегическую позицию в дверях. Несчастный Герман окончил Суворовское училище так хорошо, что его направили учиться в Москву, и теперь Вере удавалось видеться с ним не чаще раза в месяц.
Вера пожала плечами:
— Мама, ну откуда он узнает? А если и узнает, то что? Я же не собираюсь там ничего такого делать.
— Ты должна помнить, что ты общественная личность. — Жанна чуть было не сказала «публичная девушка», но вовремя вспомнила о классической трактовке этого выражения. — Может быть, завтра в «желтой прессе» появится множество статей про то, как ты оттягивалась в ночном клубе. С каким-то Стасиком. И знай, дело не в том, поверит тебе Герман или не поверит, а в том, что ты дала повод!
— Герман — взрослый человек и понимает, что иногда девушке нужно развлечься. Он там тоже, я думаю, не сидит в библиотеке. Зажигает будь здоров!
— Это его дело, — отрезала Жанна, — а ты должна думать о том, что ты — невеста офицера, и вести себя соответственно. Что, в этом клубе такое уж веселье?
— Я не знаю, я там еще не была, — рассмеялась Вера. — Вернусь — расскажу.
— Никуда ты не пойдешь! Послушай, я не спрашиваю, было у вас что-нибудь с Германом или нет, но если было, то я очень советую тебе запереться у себя в комнате и выходить только до института и обратно. Потому что в случае чего доказать ему свою верность тебе будет нечем!
— Ну, мама!
— Никаких мам! Если тебе так скучно, я могу сходить с тобой в кино. Хочешь? Мы даже успеем в ресторанчике посидеть. Аркадия Семеновича с собой возьмем, он с тобой потанцует. Но с посторонними парнями я тебя не отпущу!
Вера засмеялась:
— Ты говоришь, будто ты мама Германа, а не моя!
— Дорогая, если бы я была мамой Германа, то сказала бы тебе: «Да-да, деточка, иди повеселись, ни в чем себе не отказывай», — а как только за тобой захлопнулась бы дверь, тут же позвонила бы сыночку и доложила о похождениях его невесты!
— Клянусь тебе, я не собираюсь делать ничего плохого! Мама, ты же меня знаешь, как ты можешь думать, что я с кем-то загуляю!
— Сейчас главное, чтобы Герман так не думал, а мое мнение можно не учитывать, — фыркнула Жанна.
Вера стала нерешительно теребить концы шарфа. То ли послушаться мать, то ли настоять на своем…
— Но я обещала ребятам, что приду, — сказала она задумчиво. — Они и так думают, что я строю из себя звезду.
— Вера, единственное обещание, о котором ты должна помнить, — это обещание Герману! — торжественно заявила Жанна. — Остальное — мелкие детали. Позвонишь, скажешь, что плохо себя чувствуешь. Извинишься. Все.
— Они обидятся.
— Ну и что?
— Мама, в конце концов, я свободный человек!
— Свободный, никто не спорит. Пока свободный. Только вот какое дело, Верочка. Свобода, она ведь не «от чего», а «для чего». Хорошо, я скажу: иди, делай что хочешь. На что ты эту свою свободу употребишь? Может статься, ты быстро снова окажешься в рабстве, только уже не у меня, а у собственного прошлого. Таких Стасиков у тебя будет миллион, как только пожелаешь, а Герман — один. Оттолкнешь его, вернуть не сможешь.
— Да я не собираюсь его отталкивать, ты что, с ума сошла?
— Вера, пойми, сейчас твои вопли о свободе напоминают мне требования ученика в цеху, чтобы ему разрешили засовывать руки в токарный станок. «Я, — говорит он, — хочу делать все, что захочу, и плевал я на вашу дурацкую технику безопасности!» Потом он убедится, что руки под нож пихать не стоит, но много ли он наделает того, что хочет, с отрубленными пальцами?
Вера поморщилась:
— Что ты такое говоришь?
— Правду жизни, — отрезала Жанна и размотала живописно уложенный шарф. — Береги то, что у тебя есть. Герман — золото, а ты хочешь его променять на какие-то побрякушки. Как индеец, честное слово.
Вера сняла пальто. Под ним обнаружилась вполне скромная блузка и нейтральная юбка-карандашик. Глядя на этот целомудренный наряд, сразу становилось ясно, что Вера идет не завлекать мужчин, а общаться с друзьями. В общем, Жанна и так была уверена в дочери, но рисковать нельзя. Она знала Германа почти как собственного сына и была уверена, что он не бросит Веру, даже узнав про ее светские развлечения, но зачем это нужно? Мальчик один в чужом городе, тоскует в казарме, мучается от разлуки с любимой девушкой, зачем добавлять к этому жгучие сомнения в верности невесты? Стоят ли того несколько часов легкого времяпрепровождения в ночном клубе?
— Вот я тут сижу как в монастыре, — сказала Вера сварливо, пристраивая пальто на вешалку. — А он там небось давно с цепи сорвался! Ты же знаешь, мама, как ведут себя курсанты. А Герман у нас неформальный лидер, он ни в чем не может быть хуже других!
Жанна засмеялась. Она-то была твердо убеждена, что лидер сидит сейчас на своей койке, вперив тоскующий взор в Верочкину фотографию. Получается, невеста относится к жениху хуже будущей тещи! Что ж, идеальная основа для прочного брака.
— Вера, вам нужно немедленно пожениться! — сказала она азартно. — Пока вы не намутили ерунды со своим лидерством и беспочвенными подозрениями. Мы вот что сделаем — поедем к нему, все обсудим и начнем интенсивно готовиться к свадьбе.
Глава двенадцатая
Илья Алексеевич сел рядом с дочерью на диван и обнял ее за плечи, скосив глаза на округлившийся живот. Он никак не мог осознать, что там сидит его внук, которому через месяц с небольшим предстоит появиться на свет. Вот время-то летит, подумал он довольно. Давно ли он с ужасом и страхом узнал о зарождении этой новой жизни, давно ли думал, что все кончено для него и для Алисы, а жизнь, вот она, безмятежно развивается и совсем скоро заявит о себе первым криком.
Жизнь вынесла их из глубин отчаяния, потому что они позволили ей развиваться своим чередом.
Алиса хорошо переносила беременность и, хоть по срокам могла уже взять декретный отпуск, продолжала ходить в институт. Роды намечались в июне, и ей хотелось закончить семестр, чтобы потом восстанавливаться на следующий курс. Она боялась, что родит до сессии, и Илья Алексеевич хлопотал, чтобы ей разрешили сдать экзамены досрочно. Тамаре, человеку из научного сословия, сделать это было бы гораздо легче, она лично знала почти всех преподавателей мединститута, но Алиса так и не нашла в себе мужества признаться матери, что вышла замуж «по залету». Для Тамары, прекрасно помнившей дату свадьбы, роды должны последовать не раньше августа, и Алиса твердо была намерена придерживаться диагноза «недоношенный, но очень крупный плод».
Илья Алексеевич уговаривал Алису переехать к ним, пока Иван в командировке, но дочь категорически отказывалась, и отец ее понимал.
Сегодня она пришла к родителям обсудить детское приданое. Всем известно, что медики — самые суеверные люди на свете, а плохую примету покупать детские вещи заранее еще никто не отменял.
— Давайте, я вам оставлю Ванькину карточку, — говорила Алиса, — там пятьдесят тысяч, в принципе должно на все хватить.
Тамара фыркнула:
— То есть я должна, высунув язык, носиться за вещами для твоего ребенка? С какой стати? Вы разве спрашивали меня, когда его делали?
— Тамара, Тамара, — Илья Алексеевич примирительно похлопал жену по коленке, — ты забываешь, что сейчас все гораздо проще, чем в наше время. Да, нам приходилось месяцами прочесывать магазины в поисках какого-нибудь чепчика, а современному человеку достаточно прийти в детский гипермаркет и все купить. Одно удовольствие. Вместе пойдем, выберем…