48
Валин до крови стер себе запястья и чуть не вывернул руку из плечевого сустава, пытаясь вытащить ее из веревок, стянувших руки у него за спиной. Он знал все хитрости относительно того, как высвободиться из мясницкого узла – но их также знали и люди, которые его связывали. Вечная проблема, когда дерешься с другими кеттрал.
Все его тело болело от напряжения, но физическая боль была ничем по сравнению с пронзительным, обжигающим чувством вины. В поспешном стремлении спасти брата он подставил свое крыло прямо под удар, не обращая внимания на знаки, презрев благоразумную осторожность, и теперь, если он не придумает какого-то способа освободить их всех, то они умрут здесь, в тени безымянной горы у края мира. Достаточно плохо было бы умереть, держа в каждой руке по клинку, с невысказанным проклятием на губах, но так… связанным, словно свинья на бойне! Позор был гораздо, гораздо хуже, чем боль.
«Держись, – сказал он себе. – Думай. Пока ты жив, борьба еще не закончена».
Спасение, однако, казалось маловероятным. Эдолийцы остановились на ночлег в выемке посреди длинного, зазубренного хребта, на высоте нескольких сотен шагов над местностью в обе стороны. Это было хорошее место, с превосходным обзором, легко защищаемое с любого направления – хотя и не лучшее для отступления, если схватка обернется против них. Нет, бегство было маловероятным. Единственными людьми на расстоянии сотен лиг в любом направлении были монахи, но если верить Мисийе Уту, его люди перебили их всех. Каден был где-то там, в горах, пробираясь сквозь темноту – но Каден сам спасался бегством. Оставался только Валин и его крыло, а они были совершенно небоеспособны, связаны и брошены на груду колючего щебня в самом центре седловины. Даже если им удастся каким-то образом высвободиться из пут, они по-прежнему будут заперты в ловушке между скалами на севере и на юге и людьми, охраняющими проходы на востоке и западе. Здесь было несколько валунов, которые могли обеспечить некоторое прикрытие, но их будет легко обойти и…
«Но прежде чем начинать думать о тактике, тебе надо вылезти из этих Кентом клятых веревок!»
Задача казалась почти невыполнимой. Юрл и Ут оба знали свое дело, они разобрались с командой Валина по всем правилам, начав с Талала. Ни один из них не знал, где находится его колодец, но они не стали рисковать: Юрл приставил нож к его горлу, а Герн Эммандрейк, подрывник его крыла, вручил ему тряпку, пропитанную адаманфом. Талал пытался отвернуть лицо, когда они прижали мокрую ткань к его носу и рту, но уже через несколько мгновений обмяк и осел на землю с тряпкой, распластанной по его лицу. Юрл поднял голову, самодовольно усмехаясь.
– Ну вот, – сказал он, – а теперь посмотрим, что мы можем сделать для остальных.
У его крыла ушло немного времени на то, чтобы скрутить их, словно скот перед забоем, связав по рукам и ногам и добавив по дополнительной петле вокруг шеи, чтобы они не слишком дергались. Гвенна умудрилась откусить кусок уха у одного из эдолийцев, но добилась этим лишь удара по лицу, от которого у нее оказались разбиты обе губы, а один глаз перестал открываться. Впрочем, побои ее нисколько не усмирили. Лишь когда ей в рот запихали грязную тряпку, так что она не могла больше ни ругаться, ни кусаться, Гвенна после нескольких минут бесплодной борьбы осела на землю, в молчаливом гневе сверкая зелеными глазами.
Однако, несмотря на всю плачевность их положения, Валин испытал мгновение облегчения, когда их швырнули на острый щебень в горном проходе вместо того, чтобы убить на месте. «Это ошибка. У Юрла нет никаких причин оставлять нас в живых, разве что позлорадствовать».
Потом, чувствуя вздымающуюся в груди тошнотворную волну гнева и отвращения, он понял, почему их пощадили.
Балендин.
Лич приблизился к ним неспешной походкой, освещенный огнем костра, словно какой-нибудь провинциальный дворянин, прогуливающийся по своим аккуратно выстриженным газонам. Поравнявшись с пленниками, он замер в притворном изумлении, неодобрительно поцокал языком и погрозил им пальцем, затем опустился на корточки в нескольких шагах. В его глазах поблескивало удовлетворение. Его псов нигде не было видно, но ястреб по-прежнему сидел у него на плече. Птица склонила голову набок и устремила на Валина голодный яростный взгляд.
– Так лестно, – начал Балендин, подмигивая Валину, – что вы все так обо мне беспокоитесь.
– Я убью тебя, лич, – сказала Анник.
Это казалось маловероятным. Все крыло Валина было выведено из строя, но Анник выглядела особенно уязвимой в колышущемся свете костра. Скручивающие ее грубые веревки еще больше подчеркивали тонкость ее рук, ее детскую фигурку; она была словно покинутая девочка, связанная перед отправкой на корабль работорговца, – если не считать взгляда, колючего и недоброго.
– Две стрелы я пущу тебе в брюхо, – продолжала она, не обращая внимания на кровь, сочащуюся из пореза на ее лбу, – а потом еще одну в твой грязный лживый рот.
Можно было не опасаться выполнения угрозы, исходящей от человека в подобном положении, однако ее слова, казалось, смутили Балендина. Похоже, лич всерьез задумался о том, чем он рискует, но затем пренебрежительно махнул рукой:
– Сомневаюсь в этом. Впрочем, ты даже представить себе не можешь, как я ценю твои чувства.
Он прикрыл глаза и запрокинул голову, словно подставляя лицо под струи теплого дождя.
– Вся эта ненависть, этот гнев, это прекрасное… чувство! – Он облизнул губы и улыбнулся. – Это настоящий дар, знаешь – вот эта человеческая способность чувствовать. У некоторых животных она тоже есть, но слабая… слабая. Словно тень тени. Твоя восхитительная ненависть, с другой стороны…
Он снова облизнул губы.
– Как я уже сказал, ты даже представить себе не можешь, что она для меня значит, – закончил лич.
«Мы помогаем ему! – мрачно осознал Валин. – Вся наша ярость лишь придает ему силы». Он сделал глубокий вдох, потом медленно выдохнул и попытался успокоить свои чувства. Лишенный колодца, Балендин станет таким же, как они, всего лишь еще одним солдатом, прошедшим кеттральскую подготовку и даже значительно хуже владеющим луком или клинком, чем большинство из них. Если бы только найти какой-то способ успокоиться…
– Знаешь, она ведь пыталась не пищать, – продолжал лич небрежным, разговорным тоном. Он повернулся к Валину, приподняв уголки губ кверху в легкой усмешке. – Твоя подружка Ха Лин, я имею в виду. Ну эта, с задницей шлюхи.
Он негромко одобрительно присвистнул и покачал головой.
– Жаль, мне не удалось поближе познакомиться с этой задницей в тот день на Западных Утесах, но я был занят. Кроме того, ты ведь знаешь Юрла, – он дернул головой в сторону своего командира, стоявшего в дюжине шагов от них и погруженного в разговор с Мисийей Утом. – Он, конечно, хотел сделать бо́льшую часть работы сам. Добрых полчаса провел, прижав коленом ее горло и тыкая в нее кончиком своего поясного ножа; я едва успел вставить пару затрещин.
Балендин пожал плечами.
– Боюсь, это как-то связано с тем, что он вырос избалованным ребенком, – заключил он.
– Ах ты Шаэлево отродье, шлюхин ты сын! – прохрипел Валин, беспомощно извиваясь в своих путах. – Поганая свинья, молись, чтобы Анник действительно тебя пристрелила прежде, чем я до тебя доберусь!
– О-о! – Балендин удовлетворенно прикрыл глаза. – Вот это мне больше по вкусу!
Он доверительно наклонился к Валину.
– Ты знаешь, – продолжал он, – это потрясающая штука. Я думаю, ты испытываешь больше чувств по поводу страданий твоей подружки, чем она сама.
– Балендин! – гаркнул Юрл, отворачиваясь от эдолийца и делая настойчивые жесты. – Иди сюда, тут что-то…
Он сощурился, вглядываясь в темноту.
– Кажется, сюда кто-то идет.
Лич выпрямился, и по его лицу на мгновение пробежала раздраженная гримаса.
– Кто?
Юрл покачал головой.
– Откуда мне знать, Кент побери? Солнце уже час как село. Один человек, больше ничего не могу сказать, но я хочу, чтобы ты был здесь, и наготове.
Валин напрягся, натягивая веревки. Временный лагерь был расставлен хорошо, но он не был неуязвимым – одно крыло кеттрал и дюжина эдолийцев под командованием Ута. Небольшой отряд – скажем, человек в пятьдесят, – скорее всего, мог бы их одолеть. Пятьдесят человек или одно крыло ветеранов-кеттрал. Ум Валина мгновенно развернул перед ним десяток сценариев: Блоха и Адаман Фейн наконец-то настигли их; отряд преданных императору эдолийцев выследил их в горах; толпа монахов из другого местного ордена…
«Глупец! – прошипел он сам себе. – Кончай мечтать и сосредоточься на том, что есть, на том, что реально!» Гораздо вероятнее, что приближающийся человек был одним из людей Ута – какой-нибудь возвращающийся разведчик или гонец от основной части его отряда.
Однако командир эдолийцев, похоже, так не думал. Отдав несколько резких приказов, он выставил по обе стороны прохода людей с луками, направленными в темноту внизу, в то время как Юрл с Балендином заняли позицию непосредственно на тропе, по которой поднимался незнакомец. Юрл вытащил один из своих клинков и принял полузащитную стойку. Балендин крутил между пальцами кинжал, изображая спокойствие. Валин, однако, не обманывался: большинство солдат были напряжены, словно натянутая тетива, готовые встретить самого Ананшаэля, если он войдет в их лагерь.
Однако фигура, показавшаяся перед ними из темноты, не была ни Ананшаэлем, ни эдолийцем, ни монахом, ни солдатом кеттрал с обнаженными клинками. Это было прекрасное видение, мечта о совершенстве – словно некая богиня, затерявшаяся на своем пути по небесам и забредшая к неверному огоньку их маленького костра. Ее полупрозрачная одежда была изорвана в клочья, но даже это лишь еще больше подчеркивало ее красоту – в прорехах открывался то крутой изгиб бедра, то шелковистая линия ноги. Валин не мог отвести глаз. Ему следовало бы думать о Балендине, о своем крыле, о том, как использовать это минутное отвлечение, чтобы организовать побег… И тем не менее на протяжении нескольких долгих вздохов он мог лишь восхищаться, захваченный очарованием этих лиловых глаз, этих черных, ниспадающих волной волос, этим ароматом жасмина, смешанным с запахом свежей крови.