– В какой-то степени они были более могущественны, чем даже боги, – согласился Нин. – Разумеется, богов нельзя было убить, но клинок кшештрим мог разрушить их человеческую форму, ограничив их силу на протяжении ближайших эпох. Поэтому они старались держаться в тени, тайно и незаметно направляя свои силы. Не считая Хекета, никто из них не выходил на поле брани.
Каден слушал, пытаясь понять услышанное. Ему, разумеется, доводилось встречаться с разнообразными версиями истории о том, как молодые боги храбрости и страха, любви и ненависти, надежды и отчаяния вступили в сражение на стороне людей, но он всегда полагал, что это просто легенды, и не больше. Однако сейчас, когда то же самое ему рассказывали его настоятель и умиал, он почувствовал, как его наполняет неожиданное возбуждение.
– Но мы выжили, – сказал он. – Мы объединились и уничтожили кшештрим.
– Нет, – ответил Тан. – Мы погибали. Мы гибли тысячами и десятками тысяч.
Нин кивнул, подтверждая.
– Нас спасла не хитрость и не храбрость, Каден, но только наша многочисленность. В то время как силы молодых богов прибывали, кшештрим, которые и изначально были малодетны, вообще потеряли способность размножаться. О нет, их женщины, как и прежде, беременели и рождали детей – но это были человеческие дети, с рождения полностью пребывавшие во власти Сьены, Мешкента и происходящих от них молодых богов. Они разделяли наши страхи и страсти, нашу ненависть и нашу надежду.
Наши жизни были коротки – не более мгновения в глазах наших противников, – но мы были плодовиты. В битвах сражались наши отцы, но войну выиграли матери. Кшештрим неуклонно сокращались в числе, а нас становилось все больше, и через какое-то время победа была уже несомненной.
– И тогда, – добавил Тан, – появились кента.
Каден перевел взгляд со своего умиала на настоятеля и обратно. Он никогда не слышал этого слова.
– На языке кшештрим это означает «дар», – пояснил Нин, – но для людей кента были вовсе не подарком. Личи кшештрим тысячу дней и ночей обуздывали силы, с которыми боялись сталкиваться даже старые боги, и погибли в этой борьбе, но они создали то, что наши предки называли Вратами Смерти.
Война в том смысле, в каком она была знакома людям – в том смысле, в котором мы сейчас ее понимаем, – рассыпалась на кусочки. Имея врата, кшештрим могли появляться где угодно и когда угодно, в мгновение ока пересекать тысячи лиг. Мы по-прежнему превосходили их числом, но численность была бесполезна там, где не было фронта. Вновь и вновь случалось так, что армии людей считали, будто загнали кшештрим в ловушку, и обнаруживали, что враг испарился, воспользовавшись невидимыми вратами. В то время, когда легионы людей охотились на них в горах, в сотнях лиг от своих домов и семей, кшештрим появлялись в самом центре их городов и уничтожали все население. Они не знали жалости.
Посевы предавались огню, города разрушались до основания. Женщин и детей, считавших себя в безопасности в сотнях миль от любой угрозы, сгоняли в храмы и сжигали живьем. Если вначале кшештрим, возможно, хоть как-то сдерживали себя, сейчас они дали себе полную волю, поскольку понимали и не сомневались в этом, что борьба идет за выживание их расы.
– Почему люди не попытались уничтожить врата? – спросил Каден.
– Они пытались. У них ничего не вышло. В конце концов люди построили крепости вокруг всех врат, которые сумели обнаружить, заключив их в футляры из камня и кирпича. И даже тогда их приходилось сторожить, чтобы кшештрим не прорвались и не начали резню.
– Но почему люди попросту не воспользовались вратами сами? Не ударили по врагу его же оружием?
– Как раз такая глупость привела к смерти тысяч людей, – сказал Тан.
– Такие попытки были, – продолжал рассказ Нин. – Целые легионы проходили сквозь кента и попросту исчезали. Поскольку было неясно, где открываются врата с другой стороны, вначале никто не осознавал потери. Не дождавшись рапорта от разведывательных отрядов, наши генералы, предположив, что они попали в засаду кшештрим, посылали все новых и новых людей им на выручку. Прошли недели, прежде чем мы поняли свою ошибку.
– Но куда же они делись? – в ужасе спросил Каден. – Люди ведь не пропадают просто так!
– Эта твоя уверенность, – отозвался Тан, – когда-нибудь может стоить жизни тысячам людей.
– Лишь позже люди узнали, что врата принадлежат силе, еще более древней, чем кшештрим, – сказал Нин. – Они принадлежат Пустому Богу. Он забрал этих людей.
Каден поежился. В отличие от Ананшаэля или Мешкента, старые боги не участвовали в делах людей, а Пустой Бог был старейшим из них. Несмотря на то, что Каден провел последние восемь лет, служа этому древнему божеству, он до сих пор по-настоящему не размышлял над его могуществом. Большинство монахов, казалось, думали и отзывались о нем скорее как о некоем абстрактном принципе, нежели о сверхъестественной силе, обладающей собственной волей и образом действий. Мысль о том, что Пустой Бог может касаться мира людей, может поглощать целые легионы, внушала беспокойство – и это еще мягко сказано.
Настоятель, между тем, продолжал:
– Это не так уж удивительно. Когда кто-либо использует врата, пространство, разделяющее это место и, скажем, Аннур не просто сокращается: оно становится несуществующим. Человек в буквальном смысле проходит сквозь ничто – а ничто является владениями нашего господина. Очевидно, его оскорбляет вторжение на его территорию.
Настоятель прервался, и на протяжении долгого времени оба старших монаха просто сидели, пристально глядя на Кадена, словно ожидали, что он закончит рассказ.
– Существует какой-то способ, – наконец произнес он, пытаясь найти ответ. – Кшештрим пользовались вратами, значит, наверняка есть какой-то способ.
Ответа не было. Каден успокоил свое сердце и привел в порядок ум, прежде чем закончить:
– Ваниате. Это имеет какое-то отношение к ваниате. Если мы овладеем им, то станем подобными кшештрим, а кшештрим могли пользоваться вратами.
Наконец, Нин кивнул.
– Человек не может превратиться в ничто, по крайней мере, не полностью. Однако он может культивировать некоторое «ничто» внутри себя. Похоже на то, что бог позволяет проходить через свои врата тем, кто несет в себе пустоту.
– «Хранитель Врат», – проговорил Каден, возвращаясь мыслями к началу разговора. – Так вот почему меня сюда послали. Это имеет какое-то отношение к вратам.
Нин снова кивнул, но заговорил на этот раз Тан:
– Кшештрим не всегда убивали своих пленников. Заинтригованные нашими эмоциями, они оставили себе небольшое количество людей для изучения.
В устах Рампури Тана это звучало необычно: из всех ашк-ланских монахов он казался наименее способным хоть сколько-нибудь придавать значение человеческим чувствам.
– Некоторые из этих заключенных, – угрюмо продолжал Тан, – втайне проводили свои собственные опыты. Они слушали и наблюдали, изучая своих тюремщиков. Они первыми раскрыли тайну врат, а вместе с ней и ваниате. И тогда они поклялись друг другу вырваться из плена, распространить это знание и использовать его для того, чтобы уничтожить кшештрим.
– Это и были первые хин, – медленно произнес Каден. До него постепенно доходило, что это означает.
Тан кивнул.
– Это искаженное слово из древнего языка: «ишшин» – «те, кто мстит».
– Но какое отношение это все имеет к империи и ко мне?
– Терпение, Каден, – вздохнул настоятель. – Сейчас ты услышишь. Когда люди в конце концов одержали верх над кшештрим, эта победа в значительной степени была сочтена заслугой ишшин. И хотя война закончилась, ишшин продолжали сторожить врата, поскольку были убеждены, что их враги не побеждены полностью, но лишь временно бездействуют.
– На это были причины, – вмешался Тан. Его голос звучал сурово. – Наши люди выслеживали кшештрим еще столетия спустя после того, как война завершилась. Но потом мы стали забывать.
Нин подтвердил его правоту легким наклоном головы.
– Годы шли, становясь веками, и постепенно ощущение насущности задачи стало пропадать. Некоторые вообще забыли о кшештрим. А тем временем новые поколения ишшин открыли для себя тихую радость жизни, проводимой в поиске ваниате. Они начали почитать Пустого Бога самого по себе, а не только с целью отомстить давно исчезнувшим врагам. Отложив в сторону клинки и доспехи, они нашли для себя менее… воинственные занятия.
– Не все, – вмешался Тан.
– Даже ты, старый друг, в конце концов пришел сюда. Невозможно вечно гоняться за призраками.
Тан поджал губы, но промолчал.
– Наш путь нелегок, – продолжал настоятель, – и по мере того как важность нашей миссии понемногу ускользала, все меньше и меньше молодых людей присоединялись к ордену. Были, однако, и такие, кто не забыл нашу отчаянную борьбу за выживание, и видя, как ряды хин редеют, как одни врата за другими остаются без присмотра, эти монахи стали опасаться, что кшештрим могут вернуться. Именно в этот момент твой предок Териал занял шаткий трон государства, раздираемого гражданской войной…
– …И именно в этот момент хин бросили поставленную перед ними задачу, – добавил Тан.
– Не бросили. Мы передали ее в другие руки. Аннурское государство стало слишком большим, чтобы его мог контролировать один человек. Страну рвали на части мятежники и претенденты на трон. Териал узнал о существовании врат и осознал, какую силу они скрывают для его собственных политических целей. Императору, который может мгновенно переноситься в любой уголок своей империи, нет нужды опасаться восстания военачальников в дальних регионах или недостоверных реляций от провинциальных правителей. Император, способный воспользоваться вратами, мог принести единство и стабильность на территории целых континентов.
– И он заключил договор с хин, – закончил Каден, чувствуя, как кусочки головоломки становятся на места.
Шьял Нин кивнул.
– Они обещали обучить его тайне врат – ваниате; он в ответ дал слово задействовать свои имперские ресурсы на охрану этих врат от возвращения кшештрим. Монахи хин, давно потерявшие и способность, и желание выполнять свою изначальную задачу, согласились на такой обмен. Начиная с этого времени все наследники рода Малкенианов проходили обучение здесь, у нас. И это не совпадение, что они с тех пор поддерживали непрерывную линию наследования.