– Десять часов – это меньше чем сутки, – запротестовал Юрл.
– Молодец, сообразил! Но это, в конце концов, не зря называется Халовой Пробой.
Кадеты некоторое время переваривали полученную информацию.
– Есть еще что-нибудь, что мы должны знать об этой Кентом клятой пещере? – спросила наконец Гвенна. Ее голос звучал скорее рассерженно, чем испуганно.
Самый уголок рта Шалиль слегка дернулся вверх.
– Там темно.
24
«Темно» было явным преуменьшением. Темно может быть ночью. Темно может быть в подвале. Темно может быть в корабельном трюме. Пещеры под Ирском были погружены в чернильный мрак – настолько абсолютный, настолько совершенный, что Валин вполне мог поверить, что весь мир исчез и что он ползет вперед в огромной бесконечной пустоте, где нет ни верха, ни низа, ни начала, ни конца. Ничего удивительного, что Халова Проба проводилась именно здесь. Если бы Владыка Тьмы самолично выбирал себе дворец, средоточие своей империи слепоты, изуверски извивающиеся переходы и лазы Дыры подошли бы как нельзя лучше.
Помимо темноты здесь была боль. Сотни ссадин, порезов и царапин, оставшихся от предыдущей недели, жгли Валина крошечными невидимыми угольками, в то время как боль в измученных до предела мышцах изводила его на каждом шагу. Боль была у него в черепе за глазами, боль была в его ребрах, когда он вдыхал, а фоном для всего этого служила боль от сларнового укуса – грызущий, разъедающий холод в мякоти его предплечья, обжигающий кожу и внедряющийся в нижележащие ткани. Инструкторы вызывали своих подопечных по одному, выкрикивая имя и затем коротким жестом указывая на клетку. Каждый кадет должен был сам просунуть руку сквозь прутья и держать ее, пока сларн широко разевал свои челюсти, и затем высвобождаться от твари, которая рвала его конечность, мотая взад-вперед своей ужасной безглазой башкой. Если верить Шалиль, огонь, пылающий под его кожей, будет усиливаться и разрастаться, разгораться все ярче и горячее, пока не достигнет его сердца. К этому моменту будет уже поздно что-либо делать.
Он потерял счет поворотам и изгибам лабиринта уже спустя час пути. Там, наверху, у него было неплохое чувство направления, но наверху существовали десятки незаметных подсказок: солнце, светящее в глаза, ветерок, ерошащий волосы, ощущение почвы под ногами. Здесь не было ничего, кроме острых углов, скользкого камня и темноты. Валин сотню раз думал, не зажечь ли факел, и сотню раз подавлял это желание. Все равно он уже заблудился, и, кроме того, свет понадобится потом, чтобы найти яйца. Сларны гнездились глубоко под поверхностью земли, и, наверное, лучше было сперва уйти поглубже без факела, а светом воспользоваться позже, когда он будет действительно необходим.
Разумеется, «время» было в Дыре весьма сомнительным термином. В отсутствие солнца или звезд, склянок или приливов измерить течение времени не было никакой возможности. Валин пытался считать шаги, но нагрузки предыдущей недели и здесь взяли свое: вымотанный, он не проходил и сотни шагов, прежде чем начинал сбиваться, а считать сотнями он быстро бросил. Единственным средством отсчета для него стала разрастающаяся боль от укуса сларна, которая ползла вверх по руке уже выше локтя, затопляя его сосуды разъедающим холодом. И это правильно, понял он: в конце концов, ни солнце, ни приливы больше не шли в расчет. Все человеческие обычаи и ритуалы, на которые он привык ориентировать свою жизнь, были настолько же далеки и бессмысленны, как не видимые отсюда звезды. Здесь имела значение только боль и распространение боли. Боль стала его единственными часами.
«Может быть, этому нас и хотят здесь научить, – подумал Валин затуманенно. – Что существуют два мира, мир жизни и мир тьмы, и нельзя одновременно жить в обоих». Это выглядело как неплохой урок для кеттрал – урок, который невозможно выучить, находясь на поверхности земли, даже если проведешь тысячу дней в поединках на мечах и сбросах бочонка. Такой урок, который должен въесться в плоть до самой кости.
– Мир жизни и мир тьмы, – пробормотал Валин себе под нос, смутно отмечая, что начинает бредить. С этим ничего нельзя было поделать, только продолжать ползти дальше и дальше, в самое брюхо земли: вниз, вниз, без конца вниз, минуя развилки и ответвления, переходя по пояс подземные реки, перебираясь через гребни и уступы, порой выпрямившись, порой на четвереньках или ползком, так что колени и ладони становились липкими от крови.
Валин ждал до тех пор, пока боль от раны не доползла до плеча и вся рука не омертвела. После этого он наконец остановился и, некоторое время поборовшись с кремнем и трутом, разжег факел. Взвившееся пламя пронзило глаза острой болью; Валин плотно зажмурился и долго не открывал их, потом медленно приоткрыл, осторожно выглядывая через щелочку между веками.
Он стоял в узком проходе с неровным полом и низким, иззубренным потолком. В обе стороны змеями уползали в темноту туннели, их устья казались раскрытыми ртами, открывшимися в земле. Прежде он думал, что скользкий налет на стенах – это вода, сочащаяся с потолка пещеры, но сейчас с дрожью отвращения осознал, что это какая-то слизь, белесая словно сырой яичный белок, полупрозрачная и пронизанная прожилками. Темнота сама по себе была пугающей, но возможность действительно взглянуть на место, где он оказался, была все равно что проснуться и обнаружить, что, пока ты спал, вокруг тебя выросли стены темницы. «Кто бы мог подумать, – устало рассуждал Валин, – что темнота – это на самом деле очень даже неплохо!»
Других кадетов не было ни видно, ни слышно. Среди всех этих ответвлений и развилок казалось вполне вероятным, что он может бродить в катакомбах целыми днями, не встретив ни одного человеческого существа. Валин был не против, при условии, что он сможет найти гнезда.
– Но ты не сделаешь этого, если будешь стоять тут и пялиться на стену, – пробормотал он самому себе, снова заставляя свои ноги двигаться.
Первое гнездо он заметил, только когда едва не наступил на него. Масса каменной крошки, скрепленной спутанными волокнами слизи, с виду не имела ничего общего с гнездами, которые можно встретить во внешнем мире, но с другой стороны, сларнам здесь не с чем было работать, кроме окружающей скальной породы. Валин смутно припоминал, что вроде бы была какая-то птичка, которая вила гнезда из собственной слюны… или рвоты? Он не мог вспомнить точно. В некотором роде это было даже оправданно – извергать наружу собственные внутренности, чтобы защитить свое потомство. Оправданно и ужасно.
Он сунул в гнездо факел, дрожа в равной степени от надежды, усталости и отравы, скребущей изнутри его вены. Вначале он решил, что нашел яйцо, и громко расхохотался, но тут же понял, что глядит на разбитую скорлупу. Кто-то побывал здесь до него. Или же эта тварь вылупилась и в данный момент ползет где-то в темноте вместе с тысячами других – растет, охотится, рыщет по туннелям в поисках пищи.
Валин обвел вокруг себя факелом, прочертив широкую пылающую дугу. Пока что он не видел ни одного сларна, но это не означало, что их тут нет. Он понятия не имел, как охотятся эти твари. Как волки, загоняют добычу, пока она не упадет от изнеможения? Или, как львы в Анказских горах, остаются бесшумными и невидимыми, выжидая момент, когда можно будет нанести роковой удар? Валин поднял факел высоко над головой и свободной рукой ослабил клинок в ножнах у себя за спиной. Как выразилась Гвенна, любая тварь сдохнет, если врезать ей как следует.
Следующие четыре гнезда были точно так же пусты либо усеяны осколками бледно-белой скорлупы. Каждый раз Валин чувствовал, как в нем вспыхивает надежда, только для того, чтобы угаснуть под волной горького разочарования, щедро приправленного чернильным привкусом страха. Обжигающий яд уже полз рядом с лопаткой, и Валин пытался вычислить, что это означает. Шалиль сказала, что должны пройти сутки, пока токсин перекочует от раны на предплечье до сердца. Если предположить, что процесс развивается равномерно, это означало, что он находится под землей около трех четвертей суток. Казалось, прошло не более часа. Или несколько лет.
Сларны отыскали его рядом с пятым гнездом. Он был так занят проверкой, что им почти удалось застать его врасплох. Тварей было три – они выпрыгнули на него из темноты, бесшумно извиваясь. Валин заметил движение уголком глаза и развернулся; его тело инстинктивно приняло низкую стойку в сочетании с рубящим ударом сверху, который полоснул переднего сларна прямо поперек головы. Тварь испустила пронзительный вопль, скрутившись жгутом словно посоленный слизняк и слепо хватая воздух своими ужасными зубами, потом отпрянула куда-то в темноту. Остальные двое тоже попятились, склонив головы набок, словно бы в замешательстве. После этого они разделились, плавно обходя его, чтобы напасть одновременно с двух сторон.
Валин ни Кента не знал о сларнах, но ему довелось провести достаточно часов на ринге, чтобы понять, что происходящее не сулит ничего хорошего. Сларны производили впечатление безжалостных и безмозглых тварей, но они действовали согласованно, координируя направление своих атак. Валин опустил факел, целясь им в одного сларна, одновременно угрожая коротким клинком другому. Он умел сражаться с двумя противниками, но это еще не значило, что это ему нравилось. Делая маленькие, осторожные шажки, он попятился к низкой стене пещеры. Если удастся держать обеих тварей в…
Сларн слева от него бросился вперед, словно вооруженная зубами и когтями молния; второй последовал его примеру четверть секунды спустя. Оба двигались так стремительно, что за ними было почти невозможно уследить. Взревев, Валин полностью положился на годы тренировок, отказавшись от любых попыток что-то думать или планировать и позволив телу следовать движениям, вколоченным в него за тысячи часов, проведенных в пыли ринга. Нырнув вправо, он перекатился под прыгающей тварью, одновременно вслепую ткнув вверх клинком. Лезвие ушло глубоко в брюхо сларна и застряло там, вывернувшись из его руки. Отпустив его, Валин потверже ухватил факел и снова вскочил на ноги, держа его перед собой, словно двуручный меч.