Разговор все продолжался и продолжался, до тех пор, пока наконец Галва Сьолд не задал вопрос, которого так долго ждал Каден:
– А что император? Санлитун все такой же крепкий упрямый дуб, каким я его запомнил двадцать лет назад?
Пирр ответила с той же улыбкой, которая не сходила с ее лица весь вечер – легкой и естественной, приглашающей к товарищеским, доверительным отношениям. Однако когда она кивнула, Каден почувствовал покалывание у себя под кожей.
– Книги говорят, что «Санлитун» на старом языке означает «камень». Если это действительно так, то имя вполне подходит нашему императору. Понадобится ураган, чтобы сдвинуть его с места.
Ее слова должны были звучать успокаивающе. «Понадобится ураган, чтобы сдвинуть его с места»… Должны были – но тем не менее Каден был уверен, что женщина лжет. По меньшей мере, она что-то недоговаривала. Он попытался вновь вернуться к покою, наполнявшему его в начале трапезы, отчаянно стараясь опустошить свой ум и вызвать в нем образ улыбающейся и кивающей торговки, однако сама-ан не давался ему. Все, о чем он мог думать, – это о том, как отец сжимал его маленькую ручонку. «Я научу тебя принимать взвешенные, суровые решения, посредством которых мальчик становится мужчиной…»
Разговор продолжался, однако Каден отодвинулся от своего наблюдательного пункта, позволив Патеру занять все пространство. Малыш зачарованно рассматривал происходящее внизу; Каден же откинулся назад, опершись спиной о неровную каменную стену голубятни. «Любой дурак может увидеть то, что есть. Ты же должен видеть то, чего нет!» Глядя перед собой в темноту, он попытался вообразить, что это может быть – то, чего Пирр недоговаривала относительно империи, чего она не сказала о его отце.
31
– Я хочу знать, где находится твой колодец, – начал Валин, стараясь, чтобы его голос звучал одновременно убедительно и твердо.
Прошло больше недели со времени их позорной неудачи среди болот, а он так и не добился никакого успеха в том, чтобы собрать свое крыло в единое целое. Гвенна по-прежнему не подчинялась приказам, Лейт по-прежнему вел себя безрассудно, Анник по-прежнему была… такой, какая она есть. А Талал по-прежнему отказывался поделиться тайной того, из какого источника он черпал то небольшое количество загадочной силы, которой обладал. Хуже того: Валин по-прежнему был полон сомнений насчет снайперши и лича. У обоих были какие-то секреты, а он очень быстро научился не доверять никому, у кого есть секреты. Разобраться со всем сразу было невозможно, но если ему удастся узнать, где находится колодец Талала, это поможет ему добиться авторитета внутри крыла, а также, возможно, прольет свет на смерть Эми и Лин.
Талал настороженно кивнул.
– Я все ждал, когда мы дойдем до этого.
Они сидели вдвоем, лицом к лицу, за изрезанным деревянным столом. У них теперь был свой собственный барак, вытянутое дощатое здание, в дальнем конце которого располагались койки, сбоку – просторное помещение, отведенное под оружие и амуницию, а спереди – «кают-компания». Это было небольшое пространство, где имелись чугунная печка, пять стульев и широкий деревянный стол, вокруг которого все крыло могло собираться, чтобы изучать снаряжение, разглядывать карты и планировать следующее задание. Их жилье нельзя было назвать шикарным, но после огромных кадетских бараков оно казалось уютным и безопасным.
«И оно казалось бы еще уютнее, если бы я делил его с людьми, которым могу доверять», – мрачно подумал Валин.
Остальные трое членов их крыла ушли в столовую, а Талала Валин попросил задержаться.
– Я командир этого крыла, – начал он снова, стараясь сдерживать горячность в голосе. – Я выбираю стратегию и тактику наших действий, исходя из наших возможностей и недостатков. До сих пор я уважал твое личное пространство, но теперь это нас убивает.
Первые день или два он надеялся разнюхать колодец лича на основе собственных наблюдений. Задача казалась несложной: достаточно было всего лишь не терять бдительности каждый раз, когда Талал применял кеннинг, составить список возможных колодцев, а затем постепенно сужать круг с каждым последующим кеннингом, пока не останется только один вариант. Проблема была лишь в том, что Талал полагался на свои загадочные способности далеко не так часто, как ожидал Валин. В отличие от множества других личей, он был более чем искусен во владении клинком – фактически он владел им лучше всех остальных членов крыла, за исключением Валина, – и, по всей видимости, предпочитал действовать традиционными способами. Более того, когда он все же прибегал к кеннингам, вокруг всегда было чересчур много возможных колодцев, чтобы как-то ограничить список. Допустим, в какой-то момент Валину удалось вычеркнуть из него огнешип и кровь, но это по-прежнему оставляло миллион возможностей: море, соль, камень, свет, тень, железо… Может быть, какой-нибудь писец с учетной книгой и мог за год исследований справиться с подобной задачей – но не Валин, особенно учитывая, что одновременно он пытался не дать своему крылу развалиться окончательно.
– Если ты хочешь, чтобы я держал твою тайну в секрете от остальной группы, я могу это пообещать, – настаивал Валин.
Талал почти с сожалением покачал головой:
– Я могу перед каждым заданием говорить тебе, буду ли я иметь доступ к своему колодцу, и, возможно, даже смогу сказать, насколько он будет сильным.
– Этого недостаточно, – отрезал Валин. – Мне нужно готовить запасные варианты действий на случай непредвиденных обстоятельств. Чтобы принимать спонтанные решения на задании, я должен заранее иметь всю возможную информацию.
«И еще мне нужно знать, не ты ли развалил трактир Менкера, – хмуро добавил он про себя. – Мне нужно знать, не ты ли убил Эми и Ха Лин».
Между разрушением пивной и смертями двух женщин по-прежнему не прослеживалось никакой связи, не считая времени, когда была убита Эми, но Валин не оставлял своих подозрений, что все эти происшествия были лишь частью более крупного и запутанного заговора.
– Боюсь, что ты не осознаешь, о чем меня просишь, – тихо проговорил Талал.
– Информация, – повторил Валин, разводя руками. – Вот все, что мне нужно. Просто информация.
Талал снова покачал головой.
– Ты не понимаешь.
– Ну так просвети меня!
Лич глубоко вздохнул.
– Я вырос в таком же страхе перед личами, как и все остальные. Мой дядя часто приходил к нам и пугал нас рассказами об Атмани… У нас кровь стыла в жилах. Отец однажды прошел пешком три дня, только для того, чтобы увидеть, как будут вешать лича. Он вернулся домой с улыбкой на губах… – Взгляд Талала был устремлен куда-то вдаль. – Мы, мои братья и я, так сердились, что нам не разрешили тоже пойти! Мы умоляли отца рассказать нам все подробности. Был ли у лича раздвоенный язык? Плакал ли он кровью? Обмочился ли он перед тем, как умер?
Лицо Талала было спокойным и опустошенным. Он продолжал:
– Неделю спустя случилось мое первое погружение. Я засиделся допоздна в отцовской мастерской. Я неправильно рассчитал шип и испортил работу за весь вечер. Я проклинал этот шип, проклинал себя, проклинал стул, который делал – и вдруг спинка стула разлетелась на куски. Вначале я был занят только тем, что выковыривал щепки у себя из-под кожи… А потом я осознал, что произошло. Что это значило.
Никто этого не видел – если бы увидели, меня бы еще до восхода солнца повесили, или сожгли, или забили камнями посреди улицы, – но я до сих пор помню это чувство вины, это омерзение! Не было никакой разницы, что я сделал это не нарочно. Я достаточно слышал о таких вещах. Когда у тебя есть колодец, он постепенно овладевает тобой, извращает твою сущность. Он уничтожает в тебе все хорошее, и в конце концов ты уже не останавливаешься ни перед чем, чтобы подчинить весь мир своей воле.
Талал помолчал, глядя на свою ладонь, словно ища, не написано ли там что-нибудь, какое-нибудь объяснение, начертанное среди линий на его коже.
– Я отыскал в амбаре веревку, завязал аккуратную петлю, покрепче затянул ее у себя на шее и соскочил с задка повозки.
Он снова остановился, поднял взгляд к кроваво-сизому закатному небу за закопченным стеклом.
– И что? – спросил Валин, помимо воли захваченный рассказом.
Талал пожал плечами.
– Меня нашел отец. Обрезал веревку. Он так и не узнал, почему я это сделал. Три недели спустя за мной пришли два человека из Гнезда.
– Как они узнали?
– У них было достаточно времени, чтобы понять, что нужно искать. Немотивированные вспышки гнева, дети, пропадающие посреди тихого города, бессмысленные самоубийства… – Лич устремил на Валина спокойный твердый взгляд. – Я был не один такой. Кому это понравится – узнать, что ты мерзость на лице мира.
– А твоя семья? – осторожно спросил Валин.
– Они думают, что я просто солдат. Это ложь, но она позволяет им гордиться мной.
Между ними повисло молчание, тяжелое и тусклое, словно свинец. До Валина доносились смех и гвалт из соседних бараков, и в отдалении, более тихо, звяканье ложек о миски из столовой, где кеттрал набивали себе желудки. Однако в бараке, где они сидели, царили тишина и почти полная темнота.
– Ну, я не твоя семья, – наконец проговорил Валин. – Я полжизни провел здесь, на островах. У меня нет… таких чувств по отношению к личам.
Талал встретился с ним взглядом и бледно усмехнулся.
– Ты дерьмовый лжец, Валин. Когда-нибудь ты можешь стать хорошим командиром крыла, но лжец из тебя дерьмовый.
Валин глубоко вздохнул.
– Это действительно тяжело – знать, что кто-то способен на то, чего ты сам не можешь, чего ты не можешь даже понять, хоть самую малость. Этого я не стану отрицать. Тем не менее мы теперь оба в одном крыле; это должно означать связь крепче, чем родственные узы. Нам нужно начать доверять друг другу.
Талал серьезно посмотрел на него.
– А когда ты сам собираешься начать доверять мне?
Валин почувствовал себя так, словно его застигли в момент смены позиции в поединке: нападающим, в то время как он должен был искать возможности защиты.