– Разве он не должен быть сильнее?
Талал пожал плечами.
– Вокруг чаще всего не так уж много железа – несколько клинков, несколько наконечников стрел. Обычно этого хватает для работы, но редко получается добиться впечатляющего эффекта.
– Если нам придется атаковать укрепленную позицию, – осторожно спросил Валин, – ты смог бы разрушить укрепления?
– Никаких шансов.
– А если оно будет построено не из камня, а из чего-нибудь менее крепкого? Скажем, деревянный частокол?
«Или трактир на сваях, – добавил он про себя. – Как насчет Менкеровой пивной, а?»
Талал задумался над вопросом.
– Если вокруг окажется много стали – как, например, на густо усеянном поле боя, – то возможно. И если строение уже будет иметь какой-нибудь существенный изъян. – Лич развел руками. – В таком случае, может быть, мне удастся это проделать. Но может быть, и нет.
Он сокрушенно покачал головой.
– Мне очень жаль, Валин. Наверняка ты надеялся на большее от лича в своем крыле. Ааха может развалить каменную караульню, если его колодец достаточно силен. То же можно сказать о большинстве личей. – Талал нахмурился. – Мне не повезло. У меня достаточно силы, чтобы меня повесили, но недостаточно, чтобы защитить себя. Поэтому мне и пришлось научиться как следует владеть клинками.
Этот факт более чем что-либо другое удивлял Валина. Обычно солдаты стремились как можно чаще использовать свои сильные стороны, как бы инструкторы ни пытались выбить из них эту склонность. Анник повсюду таскала с собой свой лук, Лейт всегда предпочитал находиться на спине своей птицы, а Гвенна никогда не казалась довольной, если что-нибудь не взрывала. Было трудно поверить, что Талал, как бы он ни был скрытен, стал бы посвящать столько времени своим клинкам, если бы втайне владел могущественным колодцем, из которого мог черпать силы. Разумеется, нет ничего невозможного, но порой приходилось довериться вероятности.
– А Балендин? – осторожно спросил Валин. – Он смог бы разрушить здание?
Талал медленно кивнул.
– Он достаточно неплохо скрывает свою полную мощь, но я видел пару штук, которые он устраивал… – Его взгляд устремился вдаль при воспоминании, потом снова сфокусировался. – Он очень опасен, и не только потому, что жесток.
– Нет никаких новых идей насчет его колодца?
– Никаких.
– Может быть, хотя бы догадки? – настаивал Валин, стараясь соблюдать осторожность, но не в силах скрыть нетерпение.
– Догадок у меня тысячи.
– Он все время держит при себе этих псов…
– Это самое очевидное, – согласился Талал, – но самое очевидное далеко не всегда верно. У нас всех есть свои хитрости и маски.
Он показал жестом на каменный амулет, висевший у него на шее, на золотые кольца в ушах.
– Кроме того, существует еще такая вещь, как намеренное введение в заблуждение. Прежде чем я начал летать с тобой, я избегал пользоваться своим колодцем в некоторые дни, даже если это значило проигрыш в состязании или проваленную тренировку, только для того, чтобы сбить окружающих со следа. – Он поморщился. – Это дерьмовая жизнь. Все время лгать, все время пытаться кого-то обмануть…
Валин никогда не думал об этом в таком ключе. В историях, которые он слышал, личи всегда были злодеями, подлыми манипуляторами, скрывающимися в тени, теми, кто дергает за веревочки, чтобы те, кто правит миром, танцевали для них противоестественные танцы. Он никогда не предполагал, что сила, которой они владеют, может заставлять танцевать их самих.
– Спасибо, что рассказал мне все это, – наконец произнес он, чувствуя себя неловко.
– Я всегда предполагал, что рано или поздно расскажу кому-нибудь, – отозвался Талал. – Если слишком долго держать подобные вещи при себе…
Он медленно покачал головой.
– …кто знает, что они могут с тобой сделать, во что могут тебя превратить.
32
На двери не было замка, однако с ужина, собранного в честь Пирр и Хакина, Каден три дня оставался пленником в глиняном амбаре. Он успел юркнуть в него как раз вовремя – выскользнул вместе с Патером из голубятни, стремглав пронесся по дорожке и нырнул внутрь, после чего ему едва хватило времени, чтобы зажечь светильник, успокоить сердцебиение, охладить разгоряченную кожу и вернуть лицу безмятежное выражение, прежде чем Тан пришел проверить, все ли в порядке.
– Как прошел ужин? – спросил его Каден с деланым безраз-личием.
Ему ужасно хотелось расспросить умиала насчет странного поведения Пирр – если кто-нибудь и мог подметить что-либо необычное, то это был Тан; однако, разумеется, тогда ему пришлось бы рассказать и о том, что он прятался в голубятне, а после этого одна лишь Эйе могла знать, какое наказание изобрел бы для него монах.
– Ничего особенного, – ответил Тан, осматривая работу, над которой трудился Каден. – Ты не слишком-то продвинулся.
– Целью является сам процесс, – с невинным видом парировал Каден, стараясь подавить в себе самодовольство. Наконец-то ему удалось обернуть один из хинских афоризмов в свою пользу!
– Что ж, ты продолжишь этот процесс завтра утром.
– А сегодня? – спросил Каден. – Я могу вернуться в спальный корпус?
Тан покачал головой.
– Будешь спать здесь. Если понадобится отлить, воспользуйся горшком. Утром я кого-нибудь за ним пришлю.
И сразу, прежде чем Каден успел придумать следующий вопрос, который мог бы повернуть разговор к гостям и вечерней трапезе, Тан вышел, оставив его в тесной каменной комнатушке, в окружении молчаливых силуэтов чашек и кувшинов.
Какое-то время Каден еще поработал – когда руки заняты, проще справиться с заботами, одолевающими ум, – после чего, не снимая балахона, свернулся на твердом каменном полу и приготовился спать. Среди ночи он проснулся: его так трясло, что зубы стучали друг о друга. Он переместился на жесткую деревянную скамью; она была узкой и неудобной, но по крайней мере не источала холод.
Он ожидал, что этой ночью придет Акйил. До того, как ужин закончился, когда монахи еще потягивали остатки темного чая, Каден поручил Патеру передать сообщение для своего друга: «Разыщи меня после полуночного колокола». Колокол, однако, давно прозвучал, его мерные удары затихли в темноте, а молодого монаха все не было.
Следующие два дня Каден провел, мастеря горшки и кружки, на которые Тан ни разу не пришел взглянуть. Еще две ночи он пролежал скорчившись в неудобной позе на узкой скамье, пытаясь зарыться в глубь балахона, чтобы избежать ночного холода. Ему снились кошмары – обрывки видений без связного сюжета, в которых его отец сражался с полчищами врагов, в то время как Пирр наблюдала за этим так, словно ничего особенного не происходило. Кошмаров у него не бывало уже давно, фактически уже много лет. Хин считали, что беспорядочные сновидения – это плод беспорядочного ума. Старшие монахи утверждали, что им вообще не снятся сны. Каден был бы рад присоединиться к ним, однако видения продолжали осаждать его ночь за ночью, стоило лишь ему закрыть глаза.
В конце концов – на третью ночь, Акйил все-таки пришел. Он проскользнул за дощатую дверь сразу же после полуночного колокола.
– Очень мило, – похвалил он, взглянув на последнее творение Кадена, большой кувшин с двумя ручками из красной речной глины. – Жаль, что у нас нет вина, чтобы в него налить.
– Шаэль с ним, с кувшином, – отозвался Каден более резко, чем намеревался. – Прошло два дня! Что там происходит? Удалось наконец выяснить, кто задрал наших коз? И что там с этими двумя торговцами?
Акйил устало плюхнулся на скамью и развел руками. У него был скучающий вид. Скучающий и разочарованный. Его балахон, никогда не бывавший слишком чистым, был сплошь измазан грязью – несомненный признак того, что он, подобно Кадену, проводил бо́льшую часть этих дней, выполняя какую-то черную работу, вместо того чтобы развлекаться вместе с гостями. Он провел пятерней по копне своих волос, откидывая их с глаз.
– Что с торговцами? Да то же самое, что всегда происходит с торговцами. Песни и пляски.
– В каком это смысле?
Акйил пожал плечами.
– Пирр с Хакином пытаются продать нам всякое дерьмо. Нин отвечает, что нам такого не нужно. Пирр говорит: «Ах, ну разумеется, вам должен понравиться балахон, сшитый из этого тонкого шелка!» А настоятель отвечает, что предпочитает домашнее сукно. В общем, ты ничего особенного не пропускаешь.
Каден разочарованно тряхнул головой.
– В этих двоих есть что-то странное. Что-то… неправильное.
– Торговцы они дерьмовые, это точно. – Глаза Акйила сузились. – Погоди-ка. А ты откуда знаешь? Тан же держал тебя здесь взаперти все это время.
– Я лазал в голубятню, – признался Каден.
Он быстро пересказал другу все случившееся – замеченные им странности при появлении гостей, неотвязное ощущение, что Пирр, при всей ее городской общительности, что-то недоговаривает; неопределенные подозрения, которые Каден чувствовал очень сильно, но с трудом мог выразить словами.
– Они что-то скрывают… что-то, касающееся моего отца, – неубедительно завершил он.
Акйил нахмурился.
– Похоже, у тебя чересчур разыгралось воображение.
– Это не воображение!
– Галва постоянно читает мне лекции, якобы мы видим то, что хотим увидеть. Наверное, и с тобой что-то в этом роде. Хотя, конечно, если бы я видел то, что хотел увидеть, сиськи у Пирр были бы гораздо больше!
– С какой это стати я могу «хотеть видеть», что у моего отца неприятности?
– Я не говорю, что ты жаждешь плохих вестей. Просто это же естественно – волноваться о своих родителях, если ты, конечно, знаешь, кто они. Меня это бедствие миновало.
– Вот я прямо сейчас смотрю на лицо Пирр, – Каден еще раз наполнил свой ум сама-аном. В сотый раз он попытался ухватить, что же в выражении лица этой женщины так его беспокоило. – В нем есть… что-то такое…
Он вздохнул.
– В нем есть что-то странное, но я не могу понять, что это.
– Похоже на то, что ты слишком много времени провел, по уши закопанный в землю или бегая по горам с завязанными глазами. Такие вещи меняют человека, проделывают всякие штуки с его мозгами…