– Но ты не обладаешь невероятной силой, – вставил Валин.
Талал кивнул.
– Все личи в составе кеттрал обучаются и тренируются использовать свою мощь, но мне приходилось работать больше, чем многим другим. Несомненно больше, чем Балендину.
– Когда же мы наконец подойдем к тому, – проговорил Лейт, изображая терпение тоном своего голоса, – когда ты расскажешь нам, что является колодцем этого Шаэлем пристукнутого сукиного сына?
Талал помолчал, затем сокрушенно развел руками.
– Я долго не мог сообразить, потому что кое-кто говорит, что их вообще больше не существует. Во всяком случае, в Гнезде до сих пор почти наверняка не было ни одного. Я думаю, что Балендин – эмоциональный лич.
Он произнес это, выделив последние слова, будто они могли все объяснить, однако Валин лишь недоуменно покачал головой.
– И что это значит? – спросила Анник.
– Он не черпает свою силу из железа, воды или солнечного света, или чего-нибудь такого. Его колодец – это эмоции, эмоции людей.
Какое-то время все пятеро сидели молча, пытаясь осознать услышанное.
– Звучит как полная херня, – наконец сказала Гвенна, хмуря брови.
– К несчастью, это не так, – отозвался Талал. – Эмоциональные личи страшно могущественны и непредсказуемы. Я читал некоторые старые кодексы – те, в которых дается описание известных личей за всю историю Аннура и более древних. Проблема в том, что эмоциональный лич не просто черпает силу из какого-то существующего колодца – ему необходимо сперва создать себе колодец. Чтобы иметь хотя бы какую-то силу, он должен уметь манипулировать людьми.
– Но как Эми и Ха Лин вписываются в эту картину? – спросил Валин.
– Дело не только в них, – ответил Талал. – Балендин работает со всеми, с кем вступает в контакт. Он черпает силу из эмоций, эмоций других людей. В первую очередь из эмоций, направленных на него.
– И вот поэтому, – заключила Гвенна, подчеркивая каждое слово тычком пальца в столешницу, – он и ведет себя все время как конченый ублюдок!
Талал кивнул.
– Колодец во многом определяет то, кем является лич, и это самое пугающее. Привыкнув обладать силой, ты начинаешь нуждаться в ней и готов делать все больше и больше, чтобы завладеть ею. Когда у меня нет железа, я становлюсь… беспокойным, чувствую себя словно обнаженным. Могу только представить, каково бывает Балендину в отсутствие эмоций.
– Но почему бы не попробовать что-то более дружелюбное? – спросил Лейт, поджимая губы. – Завести себе много хороших друзей? Влюбиться как следует парочку раз? Как у моряков, по девчонке в каждом порту, что-нибудь такое?
– Возбуждать в людях ненависть гораздо проще, чем любовь, – сказала Анник. – Быстрее. Надежнее.
Все повернулись, чтобы посмотреть на нее, но она отвернула лицо от светильника. По-видимому, она сказала все, что хотела.
– Анник права, – продолжил Талал, немного помолчав. – Любовь невозможно вызвать по команде, в отличие от ненависти, а лич, лишенный колодца, чувствует себя уязвимым.
Валин потрясенно покачал головой:
– В тот раз на ринге, когда они с Юрлом так хорошо отделали нас с Лин – ведь он дразнил ее все это время, заставлял ее возненавидеть его.
– Эта ненависть была ему нужна, если они хотели победить, – угрюмо кивнул Талал.
В ужасе от услышанного, Валин почувствовал слабость, словно его ударили кулаком в живот.
– Вот почему он мучил Эми, – медленно произнес он. – Ему нужен был ее страх, ее ужас для того, чтобы обрушить трактир. Вот почему они были на чердаке – оттуда открывалась линия прямой видимости на другую сторону бухты.
– Что, это и правда можно сделать? – недоверчиво спросила Гвенна. – Взять и развалить такое большое здание?
– Подумай о том, как сильно боялась Эми, – тяжело проговорил лич. – Он специально все подстроил – темная комната, свисающие с потолка веревки, длинные порезы ножом на ее коже… Специально, чтобы выжать из нее весь страх до последней унции.
– И нападение на Лин, – подхватил Лейт с отвращением. – Пока Юрл избивал и оскорблял ее, Балендин получил возможность высосать из нее гнев и использовать его, чтобы подменить наконечники стрел!
– Это объясняет, почему первые две стрелы прошли мимо, – подтвердила Анник, поджав губы. – Я стреляла точно, но для другого наконечника потребовался бы другой прицел.
– И узлы! – добавил Валин, чувствуя, как у него начинает кружиться голова. – Балендин был на том корабле. Он был одним из тех, кто переваливал меня за борт, и все время не переставал меня подначивать.
– Это возможно, – отозвался Талал. – Чтобы запутать простой узел, вполне достаточно короткой вспышки гнева.
Какое-то время они молча переглядывались в ужасе и потрясении от своего открытия.
– А как насчет Пробы? – наконец спросил Валин. – Насчет Ха Лин? Зачем понадобилась ее смерть?
Он сам слышал, насколько его голос переполнен гневом и болью.
Талал беспомощно развел руками.
– Готов поручиться, что это вообще не имело к тебе никакого отношения. Сам помнишь, каково было там, внизу. Даже я был доведен до предела, а ведь я лучше владею клинками, чем Балендин. И при этом у меня был при себе мой колодец, пускай даже не очень глубокий. Если он хотел выжить, то ему нужна была сила – а значит, нужны были эмоции. Возможно, он планировал это еще тогда, во время нападения на Лин на утесах – захватить ее, разжечь в ней гнев, взять от нее силу, а потом убить.
– Пресвятой Хал! – пробормотала Гвенна. – Мешкент, Ананшаэль и сладчайший пресвятой Хал! А теперь он отбыл с островов…
Эта мысль обрушилась на Валина, словно ведро ледяной воды. Он был так занят мыслями о прошлом, пытаясь понять, что произошло за последние месяцы, что почти забыл, с чего, собственно, они начали. Балендин не просто был на свободе – его больше не было на островах!
– Как сказала Шалиль, кто направил его на это задание? – требовательно спросил он, хлопнув ладонью по столу.
– Какая разница? – отозвался Лейт.
– Кто?
– Она сама направила, – жестко ответила Анник.
По коже Валина ползли мурашки, волны озноба и тошноты накатывали на него огромными головокружительными приступами.
– Так. Нам надо двигать отсюда, – сказал он. – Экипироваться, забрать птицу и двигать.
Талал поднял ладонь, утихомиривая его:
– Ты же слышал, что она сказала. Мы под арестом. Мы не можем покидать острова. Стоит нам хотя бы притронуться к арбалету – все, мы изменники.
– В том-то все и дело! – взорвался Валин. – Это именно то, чего добивался Балендин! Шалиль – командующая операциями в северо-восточном Вашше.
– И что? – непонимающе спросил Лейт. – Что такого в северо-восточном Вашше?
– Ашк-лан! – проревел Валин. – Мой брат, Каден! Император!
41
Адив мог сколько угодно шутить насчет разговоров, которые Каден будет вести с Тристе в постели, но теперь, когда ужин был позади, он внезапно обнаружил, что ужасно нервничает. Положение нисколько не улучшало то, что его голова была мутной от вина, и ему определенно не стало легче, когда, выйдя вместе с остальными за порог трапезной, он обнаружил, что все четверо его собеседников выжидающе смотрят на него.
– Ваш павильон ожидает Вас, – провозгласил Адив, сделав широкий жест, как будто эту Кентом клятую штуковину можно было не заметить оттуда, где стоял Каден.
Его покоробило то, что слуги возвели павильон точнехонько посередине главного монастырского двора. Мало того, что ужин, заданный в его честь, лишил монахов их собственной трапезы – теперь ни один из них не мог выглянуть из окошка своей скромной кельи, чтобы не обнаружить у себя под носом эту палатку-переросток, своей избыточной роскошью напоминавшую дворец. Белые шелковые стены павильона, девственно-чистые, словно сотканные день назад, буквально светились в лучах заходящего солнца. Вымпелы на верхушке центрального шеста реяли выше крыши спального корпуса – самого большого здания в Ашк-лане.
«Акйил никогда мне этого не простит», – сокрушенно подумал Каден.
– Достойное прибежище для императора и его прелестной наложницы! – заметил Адив с мелькнувшей на губах тенью его обычной насмешливой улыбки.
Каден, разумеется, знал, как это все устроено. Несмотря на восемь лет, проведенных вдали от Рассветного дворца, он до сих пор помнил отцовских наложниц – больше десятка тихих, изящных женщин, которые скользили по мраморным залам в своих бесшумных атласных туфлях, скромно опустив глаза. Когда он был еще совсем маленьким, как-то раз он спросил об этих женщинах свою мать. Она положила на стол аккуратно намазанный маслом кусок хлеба и какое-то время смотрела на него, плотно сжав губы.
– Это наложницы, – произнесла она наконец.
– Что такое наложницы? – недоуменно спросил он.
– Женщины, которые… доставляют удовольствие мужчине, когда его жена этого не может.
Какое-то время Каден обдумывал эту мысль. Она показалась ему не такой уж плохой, но что-то в поведении матери заставило его насторожиться.
– А у тебя есть наложницы? – спросил он. – Чтобы доставлять тебе удовольствие, когда отца нет дома?
Она рассмеялась, коротко и с горечью:
– Нет. Это только для мужчин.
Каден подумал и над этим тоже.
– Значит, когда-нибудь и у меня будут наложницы? – спросил он.
Мать смотрела на него, не отводя глаз.
– Да, думаю, что будут, Каден.
«Что же, – подумал он, взглянув на Тристе, – очевидно, этот день настал». Те знания, которые не успела дать ему мать, Акйил в свое время более чем восполнил, едва ли не еженощно потчуя Кадена рассказами о роскошных пухлогубых шлюхах Ароматного Квартала. Впрочем, Тристе не была шлюхой, а в историях Акйила не хватало некоторых тонких деталей любовного этикета.
Словно почувствовав замешательство Кадена, настоятель тихо проговорил:
– Разумеется, ты можешь провести эту последнюю ночь в своей келье, привести свои вещи в порядок.
Адив добродушно рассмеялся.
– Какие вещи? Монашеские балахоны? Слуги обидятся, если он не будет спать в павильоне, который они с таким трудом возвели! – Он повернулся к Кадену и заговорил более почтительным тоном: – Ваше Сияние, Вы теперь император. Сегодня или завтра, но Вам придется принять атрибуты Вашей власти вместе с титулом.