Они бежали вверх по тропе, ведущей к Вороньему Кругу. Тан держал шаг, невзирая на свои размеры; Тристе и Хакин часто спотыкались на незнакомой, усеянной камнями поверхности. Каден пытался не слушать, что происходит в темноте у него за спиной: грубые выкрики, лязг стали о сталь, вопли людей… Сцена гибели Патера снова и снова вставала перед его глазами; с внезапной слабостью он осознал, что малыш был не единственным, кого убили в эту ночь. Каден вновь услышал голос маленького монашка: «Прикончите всех до одного, так он сказал…» Хакин не сомневался, что все монахи в спальном корпусе уже мертвы, однако Акйил не был обычным монахом. Он был быстр и умен. Еще до того как его привезли в Ашк-лан, он сумел выжить в трущобах Аннура. Конечно, он спал в том же помещении, что и остальные, но, несомненно, он должен был услышать что-то. Если ему удалось избежать немедленной гибели в общей резне, он сможет затеряться среди скал на много дней. Сумел ли он скрыться? Или один из криков, которые слышал Каден, был его предсмертным воплем?.. Каден почувствовал тошноту.
Возле гребня горы, чуть ниже того места, где они должны были перевалить через седловину и оказаться в неглубоком ущелье по ту сторону, Хакин резко остановился. Каден собрался было спросить, в чем дело, но тот яростным взглядом велел ему молчать. Медленно, дюйм за дюймом, он высунул голову за гребень и мгновение спустя с тихим проклятием отступил назад.
– Что там? – прошептал Каден, чувствуя, как у него сжимает горло.
– Люди.
– Ваши?
– Из наших здесь только мы, – прошипел Хакин. – Когда нас посылали, чтобы защитить тебя от убийц, нас забыли предупредить, что убийцы – это целое подразделение личной императорской эдолийской гвардии, Кент бы ее побрал!
– А как насчет этого? – спросила Тристе, указывая на арбалет.
Хакин с отвращением осмотрел оружие.
– Осталась только одна стрела. Я не рассчитывал, что придется столько потратить там, внизу.
Пока они разговаривали, Каден с неприятной слабостью осознал, что звуки побоища у них за спиной затихли. Красные дымные языки пламени лизали ночное небо, отбрасывая движущиеся тени на скалы вокруг. Итак, они перебили монахов и, скорее всего, своих собственных рабов тоже. «Немного же нужно времени, чтобы перебить две сотни человек», – онемело подумал Каден, глядя назад через плечо.
Тан прервал его оцепенение:
– За нами идут по тропе. Сколько человек впереди?
– Четверо, – отозвался Хакин.
– С арбалетом можно считать, что трое, – сказал Тан. – И если ты управляешься с ножом не хуже своей подруги…
– Хуже, – отрезал тот, свирепо глядя на него. – Мы не зря работаем в паре. Она отвечает за близкие дистанции, я разбираюсь с непредвиденными ситуациями, сидя на крыше.
Тан выругался и поднял свой накцаль.
– Впереди нас четверо. Сзади, похоже, около сотни. Ты стреляешь – мы идем. Каден, держи девушку. Оставайтесь сзади.
Смерив монаха тяжелым взглядом, Хакин кивнул.
Их атака длилась, казалось, лишь несколько мгновений. Хакин свалил одного солдата стрелой в глаз, затем они с Таном набросились на оставшихся трех. Копье монаха метнулось, поразив ближайшего к нему противника в шею, Хакин тем временем убил еще одного, отыскав острием ножа уязвимое место, где шлем воина примыкал к латному воротнику.
«Значит, он все-таки умеет обращаться с этим копьем», – отстраненно подумал Каден. Он не очень много знал об искусстве ведения боя – гвардейцы его отца успели рассказать им с Валином только самые основы, прежде чем мальчиков отправили из столицы, – однако Тан двигался с уверенностью и убийственной быстротой, которую было невозможно подделать.
Оставшийся эдолиец, лишившийся смелости со смертью своих товарищей, не решаясь атаковать, отступил назад. По всей видимости, идея героического поединка была ему не очень-то по душе. Он повернул голову, чтобы посмотреть на тропу позади себя, и в этот момент Хакин прыгнул.
Он двигался стремительно, почти так же стремительно, как Пирр. Достаточно быстро, чтобы преодолеть разделявшую их дистанцию и воткнуть нож в прорезь шлема, прямо в мозг солдата – однако не раньше, с ужасом понял Каден, чем тот успел поднять свой клинок. Оба рухнули на землю. Эдолиец умер на месте, все еще сжимая меч, погруженный в живот Хакина. Каден бросился было к ним, однако Тан остановил его, положив ладонь ему на предплечье. Монаху не требовалось времени на то, чтобы отдышаться.
– Он умрет через несколько минут, – проговорил умиал, словно это снимало все вопросы.
Каден вырвал у него руку и повернулся к умирающему.
Тот успел вытащить меч из своего тела и перевернуться на спину. Из глубокой раны потоком лилась кровь. Его лицо было искажено болью, и когда он заговорил, его голос звучал слабо, губы были забрызганы каплями крови и слюны.
– У подножия… Когтя… – еле слышно выговорил он. – Пирр… будет ждать… у поднож…
Он прервался и закашлялся, сотрясаясь всем телом, крепко зажмурив глаза от мучительной боли. Каден хотел придержать ему голову, но Тристе остановила его.
Платье девушки было изорвано, ее губы дрожали, дыхание было тяжелым, однако она не поддалась панике. Если она и не обладала каменной решимостью Тана, по крайней мере ей, очевидно, хватало самообладания держать себя в руках. Мягко, но решительно отодвинув Кадена, она взяла руку умирающего в свою и приложила другую ладонью к его лбу.
– Спасибо за то, что спас нам жизнь, – просто сказала она.
Какое-то время они замерли, словно единая статуя, высеченная в камне горы. Потом, впервые с того времени, как двое торговцев прибыли в монастырь, Каден увидел на лице Хакина улыбку. Судороги, сотрясавшие его тело, затихли.
– Идите, – слабо проговорил он и закрыл глаза. – Я подожду здесь… пока придет бог.
В последний раз сжав его руку, Тристе кивнула и встала. В ее глазах блестели непролитые слезы.
– Больше мы ничего не можем для него сделать, – сказал Тан. – Пойдем.
Они снова бросились бежать, когда Каден внезапно вспомнил о своем подсвечнике – единственном оружии, которое у него было. Он остался всего лишь в нескольких шагах позади, и с колотящимся в груди сердцем Каден повернулся, чтобы его забрать. Конечно, подсвечник едва ли можно было назвать оружием, и он пока ничем не проявил свою ценность, но было бы глупо оставить его позади ради экономии нескольких секунд – секунд, которые вряд ли могли что-либо решить. Каден как раз наклонился, чтобы подобрать окровавленный серебряный стержень, когда до него донеслись какое-то пыхтение и возня. Кто-то приближался, взбираясь с дальней стороны небольшого возвышения всего лишь в нескольких шагах от него. Проклиная себя, Каден схватил подсвечник и развернулся, чтобы ринуться вслед за своими товарищами, но замер, остановленный донесшимся до него голосом:
– Каден! Помоги мне!
Не сводя глаз, он уставился на огромное тело Фирума Прумма, показавшееся из-за гребня. Монах потел и трясся, его балахон был порван на одном плече, кровь из глубокого пореза на лбу заливала его дрожащие щеки. Его грудь вздымалась от усилий, которых стоила ему пробежка вверх по тропе. Каким образом он – именно он! – вырвался из этой мясорубки, Каден не мог даже представить. Все, о чем он думал, – это что Фирум был в опасности из-за него, из-за того, что он каким-то образом навлек на монастырь нашествие солдат, и теперь он должен был найти способ помочь ему.
– Ты можешь бежать? – спросил Каден.
Глаза Фирума расширились еще больше, словно сама мысль о беге наводила на него ужас, однако затем он посмотрел назад, где багровое зарево над горящим монастырем бросало отсветы на низкие облака и откуда доносился гул пламени, перемежаемый проклятьями и воплями… Повернувшись к Кадену, он покорно кивнул.
– Хорошо, – сказал Каден, глубоко вздохнув. – Держись за пояс моего балахона. Тебе все равно придется бежать, но если что, я смогу тебя подтащить, особенно на подъемах.
– Спасибо тебе, Каден! – отозвался тот.
Каден смог только кивнуть.
– Двигайтесь уже! – прикрикнул на них Тан. Монах собрался было вернуться к ним, но Каден махнул ему рукой.
– Мы уже идем! – отозвался он.
Не произнеся больше ни слова, все четверо повернулись прочь от призраков умерших и криков еще живых – чтобы пуститься бежать в пустоту ночи.
44
«Рассвет должен наступить».
Всю ночь Каден повторял это, словно заклинание, пока они бежали сквозь темноту под луной, бледной, как рыбье брюхо. Тан вел их маленький отряд вверх по предательским сухим руслам, по тесным ущельям, по уступам в шаг шириной, где нависающие скалы, казалось, грозили столкнуть их в бездну. Как и было обещано, Пирр встретила их в нескольких милях от монастыря, у подножия отвесной гранитной скалы, известной как Коготь. Одна сторона ее некогда модной куртки целиком обгорела, а левая рука была до локтя забрызгана кровью, черной и поблескивающей в лунном свете.
– А вы, монахи, здорово умеете бегать! – задыхаясь, вымолвила она, присоединяясь к ним.
Каден сперва удивился, как она вообще может ходить, не говоря уже о том, чтобы бегать, но потом понял, что кровь принадлежала в основном солдатам, погибшим на склонах внизу. Когда из тени выскочили три эдолийца, пытаясь перегородить им дорогу, Пирр убила двоих, даже не сбившись с шага, а третьего столкнул со скалы Тан своим накцалем – солдат с воплем полетел за край уступа. Старый монах казался крепким, словно бык, а торговка – «хотя на самом деле она не торговка», напомнил себе Каден, – двигалась плавно и бесшумно, как тень, отброшенная луной.
«Рассвет должен наступить», – снова повторил Каден, взбираясь по крутому склону и таща за собой Фирума – тот уцепился за его пояс и всю дорогу пыхтел от изнеможения и ужаса. Конечно, это замедляло Кадена, но оставить послушника позади было немыслимо. И без того уже умерло слишком много людей… Каден безжалостно выкинул из головы воспоминание о Патере, подавил мысли о трупах хинских монахов, лежащих на полу своих келий, об Акйиле, прячущемся где-то, быть может, медленно истекающем кровью, – отбросил все, пока не остались лишь мерное вздымание его грудной клетки, жжение в мышцах ног и серая расплывчатая масса окружающих скал.