— Теперь моя очередь. Вы явились сюда без секундантов, потому что не хотите предавать нашу дуэль огласке. В деле замешана женщина, и ее честь — превыше личных амбиций. Хочу заметить, что вы ошибаетесь в своих грязных предположениях.
— Грязных?!
— Простите, сорвалось. Ваше благородство, помноженное на горячность нрава, привело вас к сомнительным выводам…
— Дон Диего!
— Короче, вы ошибаетесь. Если я принесу вам извинения, вы их примете?
— Нет.
«Интрига, — писал Луис Пераль в „Руководстве к сочинению комедий“, — королева сцены. Только сюжет, основанный на интриге, способен удержать внимание публики. Кто наш хозяин? Не свод правил, но приказ черни! Впрочем, следует избегать невероятного: предмет искусства — правдоподобное».
Что может быть невероятней принесенных извинений? И что правдоподобнее отказа принять их?!
— Я так и думал. Значит, будем стреляться?
— Вы загоняете меня в угол. В конце концов, это смешно. Это тема для анекдота: учитель фехтования, опасаясь заколоть противника, предлагает артиллеристу воспользоваться пистолетом. Я чувствую себя не на дуэли, а в театре, участником дурацкого фарса.
— Сколько вам лет, дон Васко?
— Двадцать шесть. Это имеет значение?
— Да. Я старше вас. И уверяю, что вся жизнь — фарс. Как сын комедиографа, замечу, что Смерть — один из главных персонажей фарса. Может быть, вы все-таки примете мои извинения?
— Нет.
— Тогда, если не возражаете, я заряжу пистолеты. Они мне незнакомы, я ни разу не стрелял из этой пары.
— Я вам верю.
— Двадцать шагов вас устроит?
— Да. Барьеры?
— Вы воткнете в землю вашу шпагу, я — сорванную ветку. Стреляем от барьера, в произвольном порядке. Подайте команду сходиться, прошу вас.
— Хорошо.
— Если кто-то из нас будет ранен или убит…
— На окружной дороге, возле съезда к монастырю, ждет мой слуга с повозкой. Тот, кто уцелеет, приведет его сюда. Если же не уцелеет никто… Мануэлю велено явиться на эту поляну ровно через час. Он — верный малый. И умеет держать язык за зубами. Я не раз имел возможность удостовериться в его преданности и молчаливости.
— Я вижу, вы все предусмотрели.
— Все, кроме ваших проклятых пистолетов!
— Кроме моих проклятых, уже заряженных пистолетов. Срубите шпагой вон ту ветку, она чудесно подойдет для барьера. Да, спасибо. Конец я заточу сам, кинжалом. Втыкайте шпагу!
— Готово.
— Один, два, три… десять… двадцать. Второй барьер отмечен. Отойдите к дубу, я же встану у кустов жимолости. Как только вы скомандуете…
— Сходимся!
Несмотря на всю свою любовь к интриге, Луис Пераль, пожалуй, вымарал бы этот эпизод. Да что там! El Monstruo de Naturaleza без жалости вымарал бы всю сцену поединка, несмотря на выигрышность ее в постановке. Зритель любит дуэли. Зритель аплодирует, вскакивает, полон восторга, швыряет шляпу на подмостки. Браво! А драматург за кулисами вздыхает украдкой. Каждый персонаж для него — родной сын. Будь его воля, он даже диалоги писал бы так, чтобы от них не тянуло пороховым дымом.
Но кто тогда заплатит за билет?
— Вы промахнулись, дон Васко.
— Да, вы правы. У вас на шее кровь, дон Диего. Вы ранены?
— Действительно… Ваша пуля оторвала мне мочку уха.
— Я целил в голову. Как ни крути, чистый промах.
— Вы удовлетворены?
— Нет.
— Я…
— Если вы выстрелите в воздух, дон Диего, вы наживете смертельного врага, уверяю вас. Мы будем драться на шпагах. На саблях; на пушках, черт возьми! День за днем, пока один из нас не сойдет в могилу. Мало того, что вы плюнули мне в лицо, явившись на дуэль без шпаги… Проклятье! Святые угодники!..
— Вы ранены, дон Васко.
— Вы что, целились мне в пах? Мерзавец!
— Если вам так понравится больше, считайте, что я целился вам в пах — и промахнулся. Давайте, я осмотрю ваше бедро. Кость, кажется, цела.
— Дьявол вас раздери!
— Нет, кость не вполне цела. Пожалуй, пуля зацепила ее по касательной. Кровь я остановил, не беспокойтесь. Лежите, я приведу вашего Мануэля. Он отвезет вас домой и вызовет лекаря. Вот мой плащ, перекатитесь на него. Земля стынет к ночи, вы простудитесь.
— Вы не спросите, удовлетворен ли я?
— Вы удовлетворены?
— Идите за Мануэлем. Видеть вас не желаю…
Извозчик остановил колымагу у перекрестка. Здесь дорога разделялась на три рукава. Левый уходил в квартал помпилианцев, где над пышно разросшимися садами и башнями из поляризованного плексанола мерцал мыльный пузырь защитного поля. В воздухе по периметру зависли блестящие сферы модулей-истребителей. С той стороны долетала беспорядочная стрельба и крики. Похоже, мятеж успел докатиться до территории рабовладельцев — и разбился о боевое охранение. Справа — воплощенный бред безумца — виднелись нагромождения спиральных конструкций, пчелиных сот и зонтиков-исполинов. Квартал инопланетян с Ларгитаса окутала тишина: ни пальбы, ни воплей. Попросить убежища у ларгов?! Откажут, как пить дать. Энкарна в розыске — ее опознают по ориентировке и под конвоем препроводят к отцу.
— Вперед, любезный. Поезжай прямо.
— Куда именно, сеньор?
— Прямо! Я скажу, когда остановиться.
— Ваше дело. Прямо, значит, прямо…
— Только в пекло не суйся!
— Я похож на идиота, сеньор?
Колеса загрохотали по брусчатке. Хибары окраины вскоре сменились ветхими домами трущоб, а там и зданиями поприличнее. На черепичных крышах вяло держали нос по ветру ржавые флюгера. Улицы вымерли: это было лучше, чем толпы повстанцев или шайки мародеров. Возница обладал отменным чутьем, выбирая самый спокойный маршрут.
— Надо найти гостиницу, — Карни нарушила молчание.
— Гостиницу? Там нас будут искать в первую очередь.
— Предлагаешь сутки напролет колесить по городу?!
Вместо ответа Диего хлопнул извозчика по плечу:
— Стой! Да стой же!
Расплатившись с возницей, маэстро дождался, пока колымага скроется за поворотом. Зачем извозчику видеть, куда направились его пассажиры? Сейчас, когда с ним была Карни, Диего сделался маниакально осторожен. Он не позволил девушке взять сумку: взвалил всю поклажу на себя и быстрым шагом свернул за угол. Донья Энкарна последовала за ним без лишних вопросов. И все же при виде хорошо знакомой постройки — широкие ступени, колонны у входа, фронтон, украшенный резными барельефами — у Карни вырвался возглас изумления:
— Мы идем в театр?!
— Да. Только с черного хода.
Калитка в ограде на задах театра громко заскрипела — точь-в-точь как ее двоюродная сестра, та гадкая калитка, за которой Диего ждали шпаги трех головорезов. Впрочем, разбужен скрипом, вместо наемников перед гостями объявился Анхель Сарагоста — сторож, а при случае билетер. Старик опирался на дубовый посох — отполированный грубыми ладонями, обитый с обоих концов железом. Славное оружие в умелых руках, но руки Анхеля, увы, давно утратили былую сноровку.
— Дон Диего? — сторож подслеповато сощурился. — Какими судьбами?
— Здравствуй, Анхель.
— Доброго вам дня! И вам доброго денечка, сеньорита…
То ли он и впрямь не узнал донью Энкарну, то ли притворился, не желая ставить даму в щекотливое положение. «Что взять с дряхлого маразматика?» — читалось на морщинистом лице сторожа. Диего рассчитывал проскользнуть в театр без свидетелей, но отступать было поздно.
— Как тут, спокойно?
— Хвала Господу, дон Диего! С утра еще народишко шастал, а сейчас — тишь да гладь. И представления сегодня нет. Отменили, сами понимаете…
— Это хорошо. Мне бы не хотелось…
Диего замялся. Он не успел придумать благовидный предлог для визита.
— Вы, небось, декорации глянуть пришли? Реквизит?
— Реквизит? А что, и реквизит…
— Родитель ваш просил?
Браво, оценил маэстро намеки сторожа, в прошлом — изрядного комика, любимца публики. Вот ведь старый хитрец! И Карни он узнал, разбойник, и все понял наилучшим образом.
— Так я вам открою, — Анхель разливался соловьем. — Проверяйте, никуда не торопитесь: мне по-любому дежурить. Веселей дышать, когда знаешь, что ты в компании. А другим про наше компанейство к чему знать? Вовсе и ни к чему…
Он шагнул к черному ходу, загремел ключами.
— Вот, тут порожек…
Старик вручил Диего закрытый фонарь с горящей свечой внутри. В длинном коридоре без окон фонарь оказался не лишним. У стен громоздилась рухлядь: декорации, сломанные кресла, сундуки с барахлом. Освещая путь, Диего выбрался из коридора на лестницу, ведущую на второй этаж, в уборные актеров. Здесь было светлее, но маэстро раздумал гасить фонарь, зная по опыту: во втором коридоре, куда выходят двери уборных, также царит мрак.
Сгрузив багаж в ближайшей комнатушке, он обмахнул стул от пыли, предложил девушке сесть и устроился рядом на трехногом табурете. Одолевала усталость: действие «коктейля» близилось к концу.
— Что дальше?
Донья Энкарна, не скрывая брезгливости, изучала уборную: зеркало-трельяж в раме с облупившейся позолотой, шкатулки с гримом, пуховки и кисточки, медный рукомойник в углу…
— Еще не знаю. Нам нужно убежище. Затаиться, перевести дух, собраться с мыслями…
— Переводи дух! — разрешила девушка. — А я соберусь с мыслями. Я уже собралась! Планы меняются: Мигель нас подвел…
— Если Мигель жив, я отыщу его! Он организует нам другой рейс…
— Как ты собираешься его искать?
— Буду набирать номер, пока он не отзовется.
Лишь произнеся эти слова, Диего понял, как глупо они звучат.
— А если Мигель ранен? Убит? Скрывается?
Она всегда соображала быстрее него. Быстро Диего Пераль умел только действовать. Чтобы все обдумать и принять верное решение, ему требовалось время. Время, черт возьми!
— Что предлагаешь ты?
— Мы уедем в другой город. В другую страну! Туда, где мой отец лишен влияния. Ты получишь визу, и мы улетим с Террафимы. Космопорт Сан-Федрате — не единственный на планете!
Схватив со столика шелковый веер с грифонами, девушка принялась ожесточенно обмахиваться. В уборной было прохладно, но возбуждение требовало выхода.