Здесь пляшут, мысленно повторил Диего. Он уже привык к этой идиоме. Сжился с ней, как с любимой мозолью. Таксисты, портье, уличные разносчики, торговцы жареной рыбой, мальчишки с верфей, жулики и миссионеры — все к месту и не к месту, поперек брани, рекламы или проповеди, вставляли: «Здесь Хиззац, здесь пляшут!»
— А если я не приду?
— Тогда завтра, с утра. Заберешь удостоверение, и чеши яйца.
Черт возьми, выругался Диего. Вульгарность инспекторши бесила его. Плюнуть и уйти? И далеко ты, дружок, уйдешь без статуса беженца?
— Вы мне выдадите мой документ?
— С утра? Выдам, конечно.
— А как же…
— Что ж я, зверь? Я не зверь, а ты дурак…
— У меня есть невеста, — сказал Диего и понял, что краснеет.
— Дважды дурак, — инспекторша пожала могучими плечами. — Невеста у него! Ну и приходил бы с невестой… Слушай, может, ты импотент?
Потертые ножны рапиры хлопали по крупу гнедого в такт размашистой иноходи. Диего поправил перевязь: случалось, лошади от таких похлопываний нервничали, не понимая, чего от них хочет всадник. Нисколько не сбившись с шага, гнедой скосил на седока влажный темный глаз — с благодарностью, как почудилось Пералю.
— Подтяни-и-ись! — донеслось спереди.
Диего пришпорил жеребца, выполняя приказ — раньше, чем до него дошла вся невозможность происходящего. Пылающие змеи вгрызаются в плоть, в мозг, в душу. Горит Карни, горят бесы, высвобождая из-под безобидной личины инопланетян свою истинную сущность. Ослепительные лучи соединяют людей — людей?! — в сатанинскую пентаграмму. Разверзаются небеса, чернее смертного греха; колючие огни прыгают навстречу…
Что было дальше?
Дальше — скачка. Десять всадников под мерцающим небом, сплетенным из радуг. Каменистая степь под копытами. Жухлое разнотравье, редкие кусты можжевельника, семейство пиний. Точь-в-точь окрестности Даламара, где Диего довелось нюхнуть пороху. Так и кажется: вот-вот впереди поднимутся угрюмые крепостные стены, а за ними — ослепительная белизна дворцовых построек, лазурь и золото храмовых куполов…
Вместо крепости на горизонте проступила цепочка пологих холмов. Диего оглянулся. Позади таяли в туманной дымке горные пики, за ними полыхал багровый закат. Неужели так выглядит преисподняя? Или это ее преддверие?!
«Где мы? — кричала душа маэстро. — Что вы с нами сделали, чертово семя?!»
— Мы в космосе!
Теперь они скакали бок о бок: Диего на гнедом жеребце — и Карни на белой кобылице, в дамском седле.
— В космосе? — он взмахнул рукой. — Это космос?!
Жест вобрал в себя все: цепь холмов, степь, отряд всадников. В ответ донья Энкарна рассмеялась, счастливая как ребенок. На ней было дорожное платье, хорошо знакомое Диего, и те украшения, что девушка надела на себя, следуя совету рыжего толстяка. Космос, значит? Господи, помилуй! Бесы свели Карни с ума!
— Да, мой ястреб! Мы летим в колланте!
— Летим?
— О да!
— Прикажешь мне не верить своим глазам?
— То, что ты видишь — галлюцинативный комплекс. Вторичный эффект Вейса. Я читала о нем в энциклопедии.
— Дьявольское наваждение?!
— Дьявол тут ни при чем, сеньор Пераль.
С другой стороны к Диего подъехал гематр на вороном коне. Три лошади шли голова к голове, держа строй, как на параде. Этого не могло быть: мастер-сержант Пераль никогда не ходил в конном строю. А уж Карни — и подавно… Мысли соскальзывали на вещи привычные и понятные, пытаясь оградить рассудок от подступающего безумия. С упрямством смертника, просто-таки мечтающего о петле и эшафоте, Диего заставил себя вернуться к разговору — Господи помилуй! — разговору с бесом о непричастности дьявола к дьявольским козням.
— Хотите сказать, мы скачем на лошадях по космосу? — голос маэстро сочился сарказмом. Так спелый плод истекает липким соком, стоит лишь хорошенько сжать его в кулаке. — Вот уж воистину чудо Господне!
— Мы не скачем. Это не лошади. И да, это Космос. Ваше сознание так его воспринимает. Ваше и сеньориты Энкарны.
— А ваше — нет?
— Я коллантарий. Мы все тут коллантарии, кроме вас двоих.
— Кто же мы? Жертвы адских аферистов?
— Вы — наши пассажиры.
Мимоходом Диего отметил, что беседует с гематром без малейших неудобств. Казалось, они не едут верхом, покачиваясь в седлах, а дружески прогуливаются по залитой солнцем улице. Будь лошади и степь реальными, разговор состоял бы из кратких выкриков и долгих пауз — иначе не перекрыть голосом топот копыт, не расслышать ответов собеседника.
— Наваждение — ваша работа? Вы наслали его на нас?!
— Нет. Просто ваш мозг воспринимает тот слой реальности, который ему привычнее, и отвергает другой.
— Слоистое восприятие! — возликовала Карни. — Я пыталась ему научиться. Но у меня ничего не получилось…
— Слоистое восприятие — аналог близкий, но вряд ли точный…
Диего не понял, согласился мар Фриш или возразил. По правде говоря, он вообще ничего не понял.
— Я попробую объяснить, сеньор Пераль, — гематр без труда прочитал затруднения, написанные на лице маэстро. — Перестаньте считать нас исчадиями ада. В том, что сейчас происходит, нет ни капли сверхъестественного. Представьте себе космический корабль. В нем есть экипаж и пассажиры. Пилот видит в рабочей сфере одну картину. Пассажир, обедающий в ресторане — другую. У экипажа — космос, окружающий корабль. На него накладываются графики, таблицы, диаграммы, навигационные пометки. Все, что нужно для прокладки курса. У пассажира — тарелка с солянкой по-сеченьски. Графин с водкой, настоянной на березовых почках; корзинка с ломтями хлеба. Даже если в ресторане включат обзорники, пассажир не увидит всего того, что видит экипаж.
— Значит, вы-коллантарии видите больше нас-пассажиров?
В сотый раз донья Энкарна опередила своего тугодума-ястреба, буквально сняв вопрос с языка Диего.
— Совершенно верно.
— А можно включить нам обзорники?!
Лишь затянувшаяся пауза давала возможность определить, что гематр колеблется. Реальность, иллюзия, ад, просторы галактики — лицо мар Фриша оставалось непроницаемым. В черных одеждах, на вороном жеребце, гематр ехал подобно ворону, опустившемуся на седло.
— Это опасно, сеньорита, — наконец каркнул он. — Это может оказаться серьезным потрясением для вашей психики. Я не ручаюсь за последствия.
Тысяча чертей! Диего полагал, что давно вышел из щенячьего возраста, да видно, ошибся. Достаточно было гематру сделать выпад в сторону Карни, и сердце забилось в неподобающе быстром ритме, а руки сами сжались в кулаки.
Маэстро подбоченился:
— Для начала попробуйте на мне!
— Боюсь, вы готовы еще меньше…
— Как ваша рана, мар Фриш? — перебил гематра Диего.
— Сейчас, в волновом состоянии, я полностью здоров. Когда мы прибудем на Хиззац, от моей раны не останется и следа. От ваших, кстати, тоже. Восстановление малого тела происходит по исходной, полностью здоровой матрице.
— Диего! — разволновалась донья Энкарна. — Тебя ранили?!
— Пара царапин, — заверил девушку Пераль как можно беззаботнее. И вновь обратился к гематру: — Если я получу царапину на своей ранимой психике, она также полностью затянется к нашему прибытию на Хиззац?
— Вы настаиваете?
Развернувшись в седле, мар Фриш смотрел собеседнику в глаза — без всякого выражения, как умеют только гематры.
— Да!
Диего хотел добавить «Черт побери!», но поостерегся. А что-нибудь вроде «Храни нас святой Исидор!» на язык не легло.
— На ваш страх и риск, сеньор Пераль. Коснитесь моей руки.
Переложив поводья в левую руку, пальцами правой Диего коснулся плеча гематра.
…сгусток квантов и волн, света и энергии.
Лучевой исполин мчался по просторам галактики, пронзая время и пространство, реальность и ее изнанку. Десяток волновых личностей, сознаний, разумов — пучок стальных проволок, скованных кузнечным молотом в единый клинок, но каким-то чудом не утративших самостоятельность.
Истинный el Monstruo de Naturaleza: коллективный антис.
Диего Пераль — вторым именем маэстро стал Ужас, третьим же Восхищение. Так, наверное, возносятся на небеса. Так низвергаются в геенну. Стоят в пехотном каре, зная, что стоят в последний раз. Захлебываются восторгом, тонут мухой в меду, теряют тело и разум, растворяясь в том, что стократ больше тебя. Тело, разум…
Душу?!
Искры костра, мысли вспыхивали и без следа исчезали в космической тьме. Они не задерживались в голове — ведь у Диего теперь не было головы. Но не было и тьмы! Космос струился потоками частиц, чьи названия еще не прозвучали на языках Ойкумены. Звезды вблизи оказались не просто огромными — колоссальными, потрясающими воображение, как столица королевства приводит в трепет неотесанную деревенщину, приехавшую на рынок торговать репой. Поля, оболочки, волны пронизывали все вокруг, включая лучевое тело колланта; они притягивали и отталкивали, будто капризная любовница. Лучи звезд кололи иглами белошвейки, грели углями жаровни, пронзали насквозь рапирными клинками, дарили жизненную силу, питая десятиричного монстра, несущегося к заветной цели.
О, звезды — они горели повсюду. Бессчетные мириады звезд, имя которым — легион. Цепь холмов, к которым скакал отряд, оказалась звездным скоплением, вытянувшимся на десятки световых лет. Между двумя полыхающими гигантами — стражами, охраняющими врата в запретный рай — коллант намеревался сейчас проскочить, срезая путь к солнцу, вокруг которого вращался Хиззац.
Огненные шестерни стремительно приближались, грозя смять, расплющить, перемолоть ничтожных мошек, возомнивших себя хозяевами космоса. Грозная сила ощущалась физически, на расстоянии: она давила, наваливалась отовсюду, текла оползнем с горы. Что значит мощь колланта — да пусть даже природного антиса! — в сравнении с мощью звезды?! Пылающий ад вставал стеной, он был снаружи и внутри, пронзал жестким излучением, сплющивал чудовищной гравитацией, накрывал пересекающимися магнитными полями — гигантские сачки для ловли бабочек зачерпывали космос в поисках добычи.