Клинки Ойкумены — страница 37 из 61

Когда его распределили в офис центрального управления СБ на Октуберане, он поначалу обрадовался. Метрополия, штаб-квартира — сюда кого попало не направят! Здесь подвернется больше шансов отличиться, чем в каком-нибудь захолустье.

Ага, размечтался…

В обязанности унтер-центуриона Вибия входили контроль, анализ и сортировка данных, поступающих от программ-реквесторов из сектора галактики с зубодробительным буквенно-цифровым кодом. Уже много лет реквесторы внедрялись агентами Помпилии в дизайнерские модули, аудиовизуальные скрипты и анонимайзеры вирта. Разумеется, внедрялись незаконно. Но когда закон останавливал имперскую безопасность? Пусть лигачи сперва докажут, что это именно помпилианские черви источили тайными ходами виртуальное пространство Ойкумены! Вибий не сомневался: в вирте хватает и ларгитасских, и гематрийских, и прочих шпионских программ.

Реквесторы реагировали на заданные комбинации слов, копируя разговор или переписку, определяли источник — и автоматически пересылали данные в секторальный накопитель. Оттуда раз в сутки уходил по гиперу кодированный пакет. С пакетами, гори они огнем, и приходилось в итоге разбираться Вибию — вместе с тремя десятками младших аналитиков в звании от опциона до центуриона. Центурионов в отделе было всего двое, и Вибий искренне надеялся, что когда он получит второго орла в петлицу, счастье наконец постучится в его дверь.

Голосфера, окутывавшая голову и плечи дежурного, мигнула, окрасившись ядовитой зеленью. Нет, это был не сбой — пришел очередной пакет. Вибий глянул на часы. До контрольного срока оставался час с хвостиком: пакет приходил в одиннадцать утра, минута в минуту.

Ошибка системы? Что-то срочное?

У Вибия проснулся слабый интерес. Он подтвердил получение, зафиксировал время в реестре и загрузил пакет в декодер. Две минуты тридцать секунд, и перед Вибием раскрылась трехмерная матрица каталога. Обычно унтер-центурион просматривал каталог возможных утечек по порядку номеров, от начала до конца, как требовала инструкция. Сегодня он наплевал на инструкцию, включив выборку по повторным фиксациям и приоритету. Матрица каталога послушно изменила конфигурацию. На пару секунд Вибий словно угодил внутрь полиморфного дома в момент перестройки. Инфо-блоки застыли в новом порядке, первая же запись бросилась в глаза унтер-центуриону. Вернее, не сама запись, а ее маркировка.

Повторный сигнал, приоритет первого уровня!

Вибия охватило возбуждение — впервые за все время службы в отделе. Судьба оглянулась, в потоке информационного мусора мелькнул хвост золотой рыбки! Сфера не мерцала, комариный зуд процессора смолк. Младший аналитик Вибий действовал без суеты, но и без промедления. Четкий, выверенный алгоритм: ничего лишнего. Идентификация источника — имеется. Поиск в базах по источнику. Есть! Вот он, первичный сигнал. Приоритет третьего уровня, архив недельной давности. Что у нас по ключевым словосочетаниям? В первом случае: «войти в коллант не коллантарием», «пассажирский коллант». Раздел: «Упоминания коллективных антисов в нестандартном контексте». Вибий прослушал сохраненный фрагмент записи из вирт-клуба. Ерунда, разговор двух бездельников, подвинутых на коллантах. Один предлагал заплатить коллантариям, чтобы те взяли его с собой в большое тело. Коллеги по клубу высмеяли дурака, и поделом. Самый вежливый объяснил, что это невозможно. Пустышка? Почти наверняка.

Если бы не повторный сигнал реквестора.

Вот он, аудио-файл с приоритетом первого уровня. Раздел: «Упоминания коллективных антисов и астлан в едином контексте». Вибий не знал, почему такое сочетание имеет приоритет первого уровня. Да, пробоваться в коллант при наличии тузика запрещено. Но чтобы первый приоритет по линии службеза? Вибий пустил запись. В комплекте к аудиофайлу шли статические изображения виртимов основных фигурантов. Пересылать видео через гипер — слишком дорого, да и незачем. В сфере перед аналитиком замер суровый варвар — шпага на боку, шляпа с пером. Напротив варвара искрил мыльный пузырь.

— Известны ли вам некие астлане?

Реплика принадлежала варвару. За брутальным виртимом мог скрываться кто угодно. Скорее всего, прыщавый недоросль.

— Ну разумеется!

Это пузырь.

— Меня заинтересовал облик астланина-коллантария. Почему в колланте астланин выглядит не так, как остальные? С чем это связано?

Пауза.

— Все-таки я был прав. Вы пишете сценарий. Отрабатываете новые сюжетные ходы. Наш клуб выбран для проверки реакции фокус-группы. Если я промахнулся, тогда вы нас просто разыгрываете.

— Астланин в колланте?

Кто-то третий. Женский смех за кадром.

— Вы в курсе, что это запрещено?..

Дальше шел дополнительный фрагмент записи, но Вибий уже услышал главное. «Меня заинтересовал облик астланина-коллантария. Почему в колланте астланин выглядит не так, как остальные?» Построение фразы, акцентировка, интонации — весь строй речи выдавал человека, который лично видел астланина в составе коллективного антиса.

— Твою мать! — охнул унтер-центурион Вибий.

Варвар мог пересказывать чужие слова. Или эпизод из сценария, как предположил пузырь. Это могло оказаться розыгрышем, голой пустышкой — даже в сочетании с первичным сигналом насчет «пассажирского колланта». Тем не менее… Комиссия по распределению не ошиблась, направляя Криспа Сабина Вибия в ЦУСБ Помпилии. При массе явных недостатков у молодого офицера имелся нюх, он же интуиция; говоря попросту — чувствительная задница.

Через шестнадцать минут срочный рапорт унтер-центуриона Вибия ушел наверх по инстанциям, а именно — к начальнику отдела обер-манипулярию Мафенасу. Двадцать одну минуту спустя рапорт был переслан в штаб-канцелярию. Сообщение высветилось в сфере компьютера штандарт-вексиллярия Ларция, ответственного секретаря канцелярии.

— Твою мать! — ахнул штандарт-вексиллярий Ларций.

Еще двадцать семь минут, и рапорт поступил в коммуникатор спецсвязи манипулярия Марка Кая Тумидуса. В данный момент манипулярий Тумидус временно замещал ушедшего в отпуск легата Мамерка, личного секретаря главы службы имперской безопасности Помпилии.

III

— Скажи: «Я тебя люблю!»

— Не скажу.

— Скажи: «Ты сводишь меня с ума!»

— Не скажу.

— Скажи: «Я — чурбан! Я — тупое бесчувственное бревно!»

— Не скажу.

— Почему?

— Не хочу хвастаться. Дитя мое, тебе не кажется, что бревно — не слишком оскорбительный оборот для мужчины? В определенном смысле, даже комплимент.

— Скажи: «Я — твой ястреб!»

— Ни за что.

— Вот и про дитя не говори! Слышишь?

— Перестань на мне прыгать. Ты сломаешь мне ребра…

— Твоими ребрами цитадель укреплять…

Дождь обходит бунгало дозором. Дождь приплясывает, семенит паучьими лапками. Еще не сезон, и это не дождь в местном понимании — так, фон, шелест, шепот. Все вымокло: трава, листья, перила. Влага пропитывает стены насквозь. Влажные руки, ноги, лица. Ступни, ладони, бедра, плечи. Грудь, ямочка между ключицами. Живот, темная впадина пупка. Влажные, влажные; язык заплетается, звуки теряются, меняются местами: важные, отважные, тревожные.

Впрочем, дождь здесь ни при чем.

— Скажи: «Я — глупый мальчишка!»

— Я — старый боевой конь.

— А кто стесняется раздеваться при свете? Кто укрывается простыней, когда я зажигаю свет? Да-да, простыней! До самого колючего подбородка! Кто вчера обозвал скромную девушку развратной кошкой?!

— Кто этот негодяй? Кто сей гнусный оскорбитель?!

— Вот-вот! Кто же он?

— Кем бы он ни был, я вызову его на дуэль. Я проткну его рапирой от… Короче, от и до. Ты знаешь, как я его проткну? Это будет… о, это будет вообще…

— Опять стесняешься! Мамочки, он покраснел! Солдатик, в армии ты тоже был кружевным тютей? Или сквернословил, как сто чертей? Ну, выругайся! Ну, пожалуйста!

— Сейчас кому-то зададут трепку.

— Ну задай!

— Отдохну и задам. Ты меня заездила. Я — дряхлый старикашка. Ветеран-инвалид. Из меня песок сыплется. Дуэль? Мне и рапиры-то не поднять…

— Я! Я подниму!

— Карни, убери клинок в ножны. И поставь рапиру на место.

— Я буду сражаться за тебя! О, мой дряхлый ветеран…

— Прекрати. Здесь тесно, ты отрежешь мне…

— Ой!

— Поранилась?

— Да. Видишь?

— Это смертельно. Говорю, как знаток.

— Я умру. Я уже умираю.

— Иди сюда, я поцелую рану, и ты воскреснешь для новых битв.

— Лишь бы ты воскрес, мой ястреб. А то лежишь, как дубовый комплимент… Я зажгу свет, ладно? У меня есть спрей-антисептик. Он и кровь останавливает…

— А поцеловать?

— Потом. Тебе нравится вкус спрея?

— Очень.

— Опять? Ты опять?!

— Что?

— Укрываешься? Будто я тебя не видела!

— Мне зябко.

— От света?

— От сквозняков.

— Скажи честно: ты смущаешься, когда ты нагишом!

— Не скажу.

— Почему? Ну признайся, мне будет приятно…

От соседнего бунгало звучит музыка. Супруги Тай Гхе грустят, слушая дождь. В руках мамаши тихо вскрикивает крачаппи, похожая на гитару-переростка. Длинный гриф, корпус из тикового дерева, шелк струн. Опираясь на ритм, заданный супругой, папаша дует в губную гармошку каэн. Бамбук трубок, медь язычков. На каэне играют в основном ныряльщики. Всем остальным банально не хватает дыхания. Один глупый ястреб уже успел выяснить: минута такого музицирования, и ты хватаешь воздух ртом, а из глаз у тебя текут слезы. Ястреб рискнул вспомнить молодость, взявшись за крачаппи, но над ястребом хохотало все семейство Тай Гхе, включая геккона Убийцу. Еще бы! — мужчина бренчит на инструменте, предназначенном для женщин…

Искусство Хиззаца не для беженцев.

— Дон Леон говорил: «Истинную наготу знают двое: Бог и шпага». Маэстро знал толк в жизни. У него было три жены и рота любовниц.

— Одновременно?

— Жены — по очереди. Любовницы — как получится. Иногда я завидую дону Леону…