атара, «умудрившегося снять верхушку с навара самого Фиска»? Или пара здоровяков, сидящих спинами к стене, и уминающих хлеб с сыром, умудряясь не показывать лиц, спрятанных под капюшонами дорожных плащей?
Не знаю. Стражником, вернее, скрытнем, может оказаться кто угодно. Любая подавальщица или даже сам Щир Гадюка. А вот воинами Правой Руки — только те громилы или мужики в плащах — уж очень они здоровые. Вглядываюсь в их пластику и ненадолго забываю о том, где нахожусь…
…— Ты жрать будешь, или как? — в голосе Пайка столько раздражения, что я возмущенно вскидываю голову, пытаюсь вскочить… и остаюсь на месте: натянувшаяся сбруя вовремя заставляет меня «вспомнить» о том, что я — попрошайка…
— Что, опять спину прихватило? — ухмыляется тысячник. А в его глазах мелькает удивление.
Я виновато опускаю взгляд. И еле слышно вздыхаю…
На стол падает несколько медных монет, одна из них подкатывается к моей ладони, и, постояв на ребре, падает «короной» вверх.
«Надо было желание загадать…» — мрачно вздыхаю я. И усилием воли отгоняю от себя мысли о Ронни…
…Закрыв за собой дверь снятой на ночь комнатенки, тысячник неторопливо подходит к единственному топчану, с грохотом валится на него и рычит. Чуть ли не на весь постоялый двор:
— Ну, чего встала? Гаси лучину и брысь куда-нибудь в угол!!!
Я послушно задуваю слабенький огонек, и вздрагиваю, услышав шепот, раздавшийся над самым ухом:
— Спасибо за помощь, ваше высочество. Дальше — мы сами… И… садитесь на топчан — плащ я уже подстелил…
Сажусь. Прислоняюсь спиной к стене. И закрываю глаза, стараясь не думать о клопах и прочей живности, которая наверняка есть в этих «покоях»: ожидание может быть долгим.
Луковица возникает перед глазами сама собой. Так же, почти без моего участия, с нее слетает первая пленочка воспоминаний…
«Здесь, в нашем доме, ты будешь в безопасности…» — виновато улыбаясь, вздыхает Ронни. Потом поправляет перевязь, делает шаг к двери, и у меня обрывается сердце…
— Ты… — начинаю я, и тут же замолкаю, вспомнив, что мне говорила графиня Камилла: «Утерсы живут своим долгом… Долгом перед короной и народом Элиреи. А мы… мы видим их только тогда, когда в королевстве тишь да гладь…»
Видимо, скрыть свои чувства мне не удается, так как граф замирает, поворачивается ко мне, а потом его взгляд вдруг уплывает влево-вверх:
— Начинаю жалеть, что я — не Видящий…
Сердце обрывается снова: Ронни хочется понять, что творится у меня в душе!!!
Собираюсь с духом. И после долгой паузы выдыхаю:
— Тебе достаточно спросить…
Ронни едва заметно кивает:
— Я это чувствую…
«Чувствую! А не «знаю»…» — мысленно отмечаю я.
— …и, знаешь, мне от этого становится не по себе…
«Почему?» — взглядом спрашиваю я.
— У меня создается ощущение, что у меня на ладони — хрупкий стеклянный цветок. Одно неверное движение — и он… он упадет и расколется на сотни маленьких осколков…
На душе становится так тепло, что я на мгновение забываю о том, что он сейчас уедет в Морийор. И улыбаюсь:
— Спасибо…
Он пожимает плечами и робко улыбается мне в ответ:
— В общем, если честно, то спрашивать мне страшновато…
— А мне страшновато отвечать… — признаюсь я. И краснею…
Ронни вдруг оказывается рядом, взъерошивает мне волосы и грустно усмехается:
— Ну вот, нашли друг друга… И как теперь с этим жить?
О, сколько чего я могу сказать ему в ответ! Только вот решиться на это у меня почему-то не получается…
Несколько мгновений тишины, а потом Ронни еле слышно вздыхает. И, сделав шаг назад, заглядывает мне в глаза.
— Ты… — начинаю, было, я. И замолкаю на полуслове: говорить Утерсу, чтобы он был осторожен, глупо. Еще глупее просить его не рисковать: он все равно сделает то, что должен. Чего бы ему это не стоило. Значит, лучшее, что я могу сделать — это промолчать… И… ждать его возвращения…
Его пальцы снова взъерошивают мои волосы, а потом Ронни вдруг оказывается у дверей:
— Я, кажется, понял, о чем ты сейчас промолчала… И… постараюсь… А когда я вернусь, ты научишь меня Видеть… Если, конечно, захочешь…
— Научу… С удовольствием… — искренне отвечаю я. Потом закрываю за ним дверь, прислоняюсь к косяку и зажмуриваюсь…
…Сердце колотится, как сумасшедшее. Останавливаю время, чтобы отойти от пережитых ощущений, и… возвращаюсь к самому началу. К моменту, когда Ронни входит в мою комнату и произносит самую первую фразу:
— Я пришел попрощаться…
Вздрагиваю, и… судорожно срываю с луковицы еще одну пленочку! Вот! То самое мгновение: перед тем, как уйти, он заглядывает мне в глаза и меняет ритм дыхания, подстраивая его под мое! Причем так, чтобы я это увидела!!!
Вываливаюсь из небытия, невидящим взглядом смотрю в темноту и кусаю губы: он пытался продемонстрировать мне свое доверие… А я… я этого не заметила…
…Осторожное прикосновение к плечу, и я, вывалившись из транса, торопливо вытираю мокрые щеки:
— Ваше высочество, вы спите?
— Нет, Ноел, не сплю…
— Все… Можно возвращаться домой… — шепчет Пайк. И чиркает кресалом.
— А Бразз? — спрашиваю я, закрывая лицо рукой от вспышек яркого света. И пряча зареванное лицо.
— Взяли… И его, и Костлявого, и Жернова…
— Зачем? Вы же не собирались?! А как же Барсы?
— Барсов тут нет. Ушли к Сегрону… — отвечает тысячник. — Поэтому я решил изменить первоначальный план…
— Что будет с Барсами? — раздраженно шиплю я: эти пятьдесят воинов пришли в Элирею за моим Ронни! А, значит, должны быть уничтожены!!!
— Не волнуйтесь, ваше высочество: в окрестностях Рожна не так много хороших мест для засады…
Глава 2. Граф Томас Ромерс
…— Имя десятника помнишь?
— Да, ваша светлость! Одер по кличке Пузо! Высокий, выше меня, волосы че-…
— Стражников описывать не надо: найдем и так… Кто еще?
— Манар Котомка, Лодд Бугор и, кажется, Диган Жаба. Только к Жабе просто так не подойти…
— В каком смысле?
— Сам он не берет ни медяка. Те, кто в деле, платят его свояку…
— Имя свояка?
— Не знаю, ваша светлость… Но… но его знает Гнус!
Томас жестом приказал Дайту заткнуться, заглянул в свои записи и уточнил:
— Ангер Гнус, глаз на городском рынке? Рыжий, без двух пальцев на левой руке, проживающий в Глиняной слободе на улице Разбитого Кувшина?
— Да, ваша светлость!
— Значит, возьмем и Жабу… Со стражниками все?
— Да, ваша светлость…
— Тогда перечисли мне адреса всех лежек, которые ты знаешь. А так же имена и прозвища их хозяев, условные зна-…
Услышав скрип открывающейся двери, Ромерс прервался на полуслове и вопросительно уставился на шагнувшего в комнату десятника:
— Чего тебе, Гнат?
— Ваша светлость! Прибыл граф Орассар…
— Проводи его, пожалуйста, ко мне…
По губам воина Правой Руки промелькнула едва заметная улыбка: по его мнению, приказывая, сотник Тайной службы граф Томас Ромерс должен был обходиться без слова «пожалуйста»:
— Как скажете, ваша светлость…
…Ввалившись в комнату, начальник Внутренней стражи Элиреи замер в дверном проеме и удивленно уставился на руки Дайта Жернова, сидящего перед Ромерсом:
— Не понял?
— Ее высочество и сотник Пайк… Постарались… — усмехнулся Томас. — Какой смысл его вязать, если он не в состоянии думать о побеге, и не может передвигаться?
— А, иглы… — понимающе усмехнулся граф. Потом подошел к столу и оценивающе посмотрел на стопку исписанных листов: — Давно поет?
Томас посмотрел на мерную свечу:
— Часа два с небольшим, ваша светлость…
— А что с Браззом и Костлявым? Заговорили, или все еще держится?
— Сотника я уже выжал… А с Костлявым сейчас работает ее высочество… — ответил Томас. И, вспомнив фразу, сказанную принцессой Илзе перед тем, как закрыться в соседней комнате, добавил: — Кстати, она сочла ваше поведение неразумным. И сказала, что не намерена рисковать жизнью графа Аурона только потому, что вы из-за своей щепетильности не хотите использовать ее способности…
Граф Орассар задумчиво побарабанил пальцами по столешнице, повернулся к двери и поинтересовался:
— Так и сказала?
— Да, ваша светлость… И, мне кажется, она права…
— Права, да не совсем. Да, ее способности — это нечто потрясающее. И я прекрасно понимаю, насколько ее высочество могла бы упростить мою работу. Но при этом я понимаю и то, что Илзе Рендарр — не вассал короля Вильфорда. И что она уже сделала для Элиреи больше, чем любой другой дворянин, исключая разве что вашего отца, Утерса Неустрашимого и Утерса Законника… В общем, я не имею морального права ее даже просить… А вот принять ее помощь — обязан. Поэтому приму ее с искренней благодарностью…
Томас недоверчиво хмыкнул:
— Честно говоря, ваша светлость, я думал, что ваша должность и разборчивость в выборе средств — понятия несовместимые…
Граф Орассар криво усмехнулся, зачем-то прикоснулся к рукояти своего меча и угрюмо спросил:
— Знаете, чего я боюсь больше всего на свете?
Томас отрицательно помотал головой.
— Что мне когда-нибудь придется выбирать между долгом и потерей лица… И я безумно счастлив, что мне этого делать пока не приходилось… Мда… В общем, что-то я разоткровенничался… Ладно, пойду я, пожалуй, к ее высочеству…
— Боюсь, посмотреть за тем, как она работает, вам не удастся: ее высочество попросила, чтобы во время накладывания личины рядом с ней находились только телохранители, приставленные к ней графом Ауроном…
— А чем она мотивировала такое решение? — выделив интонацией слово «такое», хмуро поинтересовался начальник Внутренней стражи. — На мой взгляд, логичнее было бы работать в вашем присутствии. Или в присутствии тысячника Пайка…
— Ноел и так с ней… — пожал плечами Томас: — А я… я уже не оруженосец его светлости, и, тем более, не воин Правой Руки…
— И что? Ноел Пайк — тысячник Внутренней стражи, и мой помощник!
— Прежде всего, он — вассал графа Логирда Утерса. А я, если вы не забыли, не так давно стал вассалом его величества Вильфорда Бервера… В общем, после того, как граф Аурон вернул мне мое Слово, мой статус в глазах ее высочества… несколько изменился…