Саттар не знал, что сказать по этому случаю.
– И что же ты решил? – спросил комэска.
– Арестовать его надо, эмирскую собаку, товарищ комэска. Он – дважды преступник. Он убил Умара Максумова, похитил и… – дальше он не мог продолжать.
– Это правильно, – согласился комэска, и лицо его будто отвердело. – И к стенке поставить за такие художества. Обязательно к стенке. Но прежде поймать его надо.
Он, небось, в конторе потребкооперации не сидит после таких дел, нас с гобой не дожидается…
– Поймать! – загорячился Саттар. – Немедленно! Разрешите, товарищ комэска, взять коня, Барса… Поскачу в этот кишлак, подниму на ноги тамошний актив, захвачу этого мерзавца. Анзират привезу.
– Прыткий ты, я вижу, – усмехнулся комэска. – Это не так просто… Я тебе скажу, а ты пока забудь. Понял? Я сам только что узнал. Наруз Ахмед банду водит…
Саттар от удивления поднял брови. Потом подумал, что в этом, собственно, ничего неожиданного нет.
– Но водить ему осталось недолго, – продолжал комэска. – Придет и его черед. И скорее, чем он думает. А пока он занят своими делами, ему, видно, не до жены. Поэтому мой совет…
– Все понятно, товарищ комэска. Можно отправляться?
– Стоп! Погоди! – поднял руку до сих пор молчавший уполномоченный особого отдела Шубников. Так не пойдет, Саттар. Что же, думаешь, мы одного тебя в волчью пасть сунем? Не дело! Один в поле не воин. Девушку-то тебе на блюде едва ли вынесут. Не для того они ее уворовали. За нее они драться, пожалуй, будут, И ты, парень, выручая невесту, сам угодишь в беду.
– Не надо мне никого, – горячо возразил Саттар. – Сам управлюсь. Это мое чисто личное дело.
– Это еще как сказать, – невозмутимо заметил Шубников и, достав из кармана блокнот, начал что-то писать.
Закончив, он сложил листок, подал его Саттару и спросил:
– Командира особого отряда ОГПУ знаешь?
– Так точно.
– Отдашь ему. Он выделит тебе двух хлопцев. Я пишу каких. Одного русского, другого – таджика. Ребята – орлы.
– Есть! Спасибо! Я оседлаю коня и мигом!
– Вот и отлично, – потер руки комэска и обратился к
Саттару: – Найдешь кишлак?
– Найду, – твердо заявил тот.
– А лучше посмотри на карту. Вот видишь, О-би-са-рым. И кишлачок-то так себе, дворов тридцать-сорок не более, а забрался куда – ровно орлиное гнездо! Дорога одна через ущелье идет, а другая через перевал. Но эта длиннее. Выбирай сам, на месте будет виднее.
Ну, поезжай! Командиру дивизиона я сам скажу. Дуй!
Аллюр три креста!
– Есть! – ответил Саттар, круто повернулся и выбежал из комнаты.
11
Кавдивизион после долгого и утомительного марша по пескам Таджикистана остановился на дневной отдых в районе строительства крупной плотины.
Бойцы и командиры, невзирая на адскую жару, спали, где кто мог. Ночью предстоял новый длительный марш и надо было набраться сил.
Уполномоченный особого отдела Шубников долго лежал в душной войлочной кибитке, силясь уснуть, но, окончательно убедившись, что из этой затеи ничего не выйдет, встал и вышел.
В голове от бессонной ночи и жары стоял неумолкающий звон, глаза воспалились и горели, словно они были забиты сухим песком.
Шубников, вялый и ослабевший, без всякой цели побрел по поселку строителей, напоминавшему собой цыганский табор.
В красном уголке с настежь распахнутыми окнами шла громкая читка газет. Слушатели сидели на скамьях, думая о чем-то своем. Кое-кто дремал.
Шубников прошел мимо. Миновав три ряда палаток с поднятыми краями, он подошел к крайней. Перед ней на открытом воздухе, к большому ящику, служившему столом, тянулась длинная очередь. Молодая женщина, врач или медсестра, в белом халате наливала из бутыли в чарку жидкость и давала каждому выпить.
По тому, как каждый выпивший кривился, отплевывался и тихонько поругивался, можно было догадаться, что здесь поили хинным раствором.
Шубников побрел дальше и, выйдя на край глубокого котлована, стал наблюдать за работой. Нескончаемой вереницей, приседая и балансируя, по дощатым настилам двигался людской поток: из котлована с гружеными тачками, а обратно – с пустыми. Голые спины землекопов, потемневшие от солнца, отливали медью.
К Шубникову подошел и встал рядом пожилой черный как жук человек в тюбетейке и цветастом халате. Он тоже наблюдал за работами и изредка покрикивал:
– Не задерживай, Усман! Не задерживай!
Или:
– Оттуда тачкой не выберете, возьмите носилки!
Шубникова он, казалось, не замечал. Так прошло несколько минут, и вот совсем неожиданно уполномоченный услышал:
– Большое дело, начальник. Большое дело…
– Ты, ата, мне говоришь?
– Да, тебе… Я искал тебя… Только ты не подходи ко мне. Это лучше. И не смотри в мою сторону. Стой так и слушай меня…
– Хорошо, – произнес заинтересованный Шубников и спросил: – А ты знаешь, кто я?
– Знаю, начальник, потому и говорю. Я – бригадир землекопов. В мою бригаду сегодня утром пришли трое оттуда…
– Откуда?
– С чужой земли.
– С той стороны?
– Да…
– Их много оттуда идет.
– Правильно, но все разные. Одним нужна мануфактура, другим мука, третьим чай, четвертым – наша кровь. Но эти трое – честные люди, рабочие люди. У них пустой желудок, они хотят работать. Им можно верить. Они мне сказали сейчас, что на нашу сторону перебрался курбаши
Мавлан со своей бандой.
– Знаю об этом.
– Но ты не знаешь, где таится банда.
– А ты?
– Я тоже не знаю, а эти трое знают и могут сказать.
Шубников скосил глаза и посмотрел на таджика. Тот, прикрыв ладошкой брови, внимательно следил за работами в котловане.
– Мухитдин-ата! Иди, пей хину! – крикнул он. – А то опять вечером малярия затрясет. Передай тачку Халилу!
– Дальше говори, – напомнил о себе Шубников.
– И еще они расскажут тебе, что на подмогу к Мавлану идет с гор со своей шайкой какой-то Наруз Ахмед. Сообща они готовятся напасть на районный центр.
– Где эти люди? Я хочу их видеть.
– За этим я и пришел. Я пойду, а ты не теряй меня из виду. Иди за мной, но не сразу. Так лучше. Тут есть разные глаза и разные уши.
Бригадир отдал еще какую-то команду рабочим и медленной походкой направился в поселок. Минуту спустя в противоположную сторону пошел Шубников и обогнув высокие отвалы земли, повернул к поселку.
12
Белое солнце немилосердно жгло землю. С юга дул огненный «афганец», свистел в чахлых кустиках верблюжьей колючки, шевелил песчаные гряды, курчавил загривки мертвых барханов.
Вокруг простиралась бурая, выжженная пустыня.
Сквозь палящий зной навстречу горячему солнцу мчались три всадника. Пыль покрывала их с головы до ног, песок лез в глаза, щекотал ноздри, поскрипывал на зубах.
Всадники торопились, Путь их лежал к далеким горам,
что громоздились на юге, увенчанным белыми снежными шапками.
– Сатанинское пекло! – зло бросил Саттар Халилов, скакавший впереди. Он перевел коня с рыси на шаг. Два бойца пристроились к нему по обе стороны.
– Да, здорово печет, – согласился таджик Закир и, сняв фуражку, вытер рукавом бритую наголо голову.
– Посмотрите! – воскликнул Гребенников и выбросил руку вперед.
Зрелище было обычным для этих мест. Горячие лучи солнца, встречаясь на своем пути с охлажденным воздухом гор и преломляясь в нем, создавали причудливые миражи.
Фантастические картины менялись одна за другой. Вначале показалась неохватная глазом ширь водной глади, а секунду спустя с другой точки рисовались уже какие-то сказочные чертоги со множеством колонн, которые, в свою очередь, сменил зеленый цветущий оазис.
– Если бы вместо всех этих сказок кишлак Обисарым показался… – зло проговорил Саттар.
– Его не увидишь, – ответил Закир. – Его только с воздуха и можно увидеть. В горах он лежит.
– Ты давно в нем был? – спросил Саттар.
– Шесть лет назад. Батрачил там весну, лето и осень.
Мой родной кишлак в двадцати километрах от Обисарыма… И тоже в горах. Похожи они один на другой.
– А дом Наруза Ахмеда знал? – поинтересовался Саттар.
– Нет, про Наруза Ахмеда я тогда ничего не слышал.
– Эге! Кто же это? – и Гребенников резко осадил своего коня.
Все посмотрели направо. Из глубины песков наперерез им неслась группа всадников, примерно с полэскадрона.
Остановились и Саттар с Закиром.
– Это уже не мираж, – с усмешкой проговорил Гребенников. – От такого миража нам может не поздоровиться. Все трое без всякой команды приготовили винтовки, передернули затворы и стали ждать.
– Стрелять только по команде, – предупредил Саттар и подумал: «Плохо дело. Это, видно, джигиты Наруза Ахмеда. Нас они, конечно, увидели. Но как же мы их прозевали? Придется держать бой. Бежать глупо, да и все равно не уйдешь».
Группа мчалась без строя, и это-то главным образом насторожило Саттара, хотя он и знал, что нередко красные конники, чтобы не спугнуть басмачей и навязать им бой, следуя их же обычаю, передвигаются в песках без строя.
Когда расстояние сократилось, Саттар вдруг поднял винтовку над головой, потряс ею и крикнул:
– Наши! Дивизионцы!
Теперь уже Саттар хорошо разглядел серого коня, на котором сидел уполномоченный особого отдела Шубников. Всадники сблизились, спешились, повалились на горячий песок и тотчас задымили цигарками.
Шубников улегся рядом с Саттаром и спросил:
– Кого-нибудь встретили в пути?
– Ни души. Ни вчера, ни сегодня. А что?
– Курбаши Мавлан соединился с Нарузом Ахмедом.
Они целились на райцентр, но наши их отбросили, и теперь банда уходит в пески. Мы вышли на перехват.
– А особый отряд выступил? – спросил Гребенников.
– Выступил. И доброотрядцы, и краснопалочники. Все выступили. Мы их окружить должны. Завтра, по всем видам, рубиться будем.
Саттар смущенно сдвинул фуражку на глаза. Он понимал, что не вовремя оставил свою часть. Конечно, его личное дело тоже не терпит отлагательства, ведь речь идет о живом человеке, может быть, о жизни Анзират. И тем не менее он чувствовал себя неловко.