Занятый этими мыслями, Наруз скорее почувствовал, чем услышал, что в комнату кто-то вошел. Он привстал и увидел незнакомого худого старика в белом халате. Стоя посреди комнаты и вращая головой на длинной шее, он презрительно осматривал голые стены. Когда взгляд его остановился на деревянном лежаке, где, свесив ноги, сидел
Наруз Ахмед, старик сказал:
– Салям алейкум!
– Алейкум салям! – торопливо ответил хозяин и, соскочив с лежака, поклонился гостю.
Старик вздохнул, сел на край, достал из-за пояса маленькую тыковку, вынул из нее щепотку наса и, заложив ее за щеку, начал жевать.
Наруз Ахмед с растерянным видом смотрел на неожиданного гостя. Его охватило какое-то смутное беспокойство.
Старик посидел некоторое время в молчании, а затем без всяких восточных церемоний спросил:
– Как твое имя?
– Наруз Ахмед.
– Сын Ахмедбека?
– Да.
– Не думал встретиться… Ты узнаешь меня?
Наруз еще пристальнее всмотрелся в изрезанное глубокими морщинами лицо старика и отрицательно покачал головой. Нет, он не знал этого человека.
– Это было давно. Много лет назад, – тихо проговорил гость. – Я был таким, как ты сейчас, а ты – совсем маленьким. Вот таким, – и он показал рукой. – Я первый обучил тебя грамоте. Я – Ахун Иргашев.
Нарузу Ахмеду показалось, будто силы сразу оставили его: плечи опустились, руки беспомощно повисли.
– Ахун-ата? – пробормотал он, почти не шевеля губами.
Старик закивал головой, и лицо его задвигалось в улыбке.
– Я помню… Я вспомнил… Увидев вас, я почувствовал…
– Что ты почувствовал? – спросил Ахун.
– Ну, как вам сказать?… Что-то такое…
– Понимаю, понимаю…
– Но как вы нашли меня?
– Нашел, сын мой. Меня направил к тебе старый Али
Мансур.
– Где же он сам?
– Его уже нет. Аллах взял к себе душу Али Мансура.
Позавчера утром он попал под автомобиль, колесо переломило ему спину. Ничто не могло его спасти, даже мои целебные травы. Умирая, он сказал, что ты его друг, и просил передать вот это, – Ахун достал из-под халата матерчатый сверток и подал Нарузу Ахмеду. Тот быстро развернул его и увидел деньги. Много денег.
– Ой! Как же это так? Мансур умер?
– Да, умер… – вздохнув, подтвердил старик, поглаживая бороду желтой высохшей рукой.
Наруз Ахмед сунул сверток с деньгами под одеяло и, забыв сразу о Мансуре, сказал:
– А как я вас искал, Ахун-ата! И где только не искал…
– Плохо искал, если не нашел. Где же ты искал?
– Всюду. Сначала в Афганистане, а затем здесь.
Сколько я объездил городов. Был в Ахвазе и Фирузаде, Ширазе и Сари, Керманшахе и Реште, Тавризе и Рафсинджане.
– Много, – покрутил головой Ахун. – А когда ты был в
Рафсинджане?
– Весной сорок первого.
– А я весной уехал из Рафсинджана и поселился в
Кермане. Ты не был там?
– Нет.
– А зачем ты искал меня?
Наруз Ахмед потер лоб, покрывшийся испариной, и подсел к гостю на кровать.
– Длинная история. Вы мне нужны были вот так, – и он провел ребром ладони по горлу. – Я готов был вскарабкаться на небо, чтобы найти вас. Отец мне сказал…
– Где Ахмедбек? – перебил его Ахун.
Наруз Ахмед насупил брови и хмуро ответил!
– Он пал в бою под знаменем эмира…
– О! Расскажи все подробно! – потребовал гость.
Наруз Ахмед закурил дешевую сигарету и стал рассказывать.
Ахун внимательно слушал, качал головой, цокал языком и поглаживал свою редкую белую бороду.
– Отец приказал отыскать клинок, подаренный ему эмиром Саидом Алимханом. Я отыскал…
– Где клинок? – встрепенулся Ахун, и глаза его заблестели.
Наруз Ахмед беспомощно развел руками и признался, что продал его.
Ахун вскочил с места.
– Когда продал?
– Три года назад.
– Где?
– Здесь, в Тегеране.
– Ты глупец! Ты безумный! Аллах отнял у тебя разум.
Разве ты не знал, что это за клинок?
Наруз Ахмед смешался и не мог произнести ни слова.
– Ай-яй-яй… Ай-яй-яй… Этот клинок мог сделать и тебя, и меня, и наших детей, и внуков самыми богатыми людьми.
Наруз Ахмед тупо слушал. Слова старика будто оглушили его, В мозгу вертелось: «Значит, отец говорил правду… Тайна… Богатство было в руках… Все, все погибло…»
– Глупец! – воскликнул расстроенный Ахун. – Кому ты его продал?
Наруз Ахмед задумался на мгновение и ответил, что продал какому-то знатоку в европейской части города, около ресторана. Человек этот дал вдвое больше, чем предлагали на базаре.
– Ай, ай!… – сокрушался старик. – Какое несчастье, какое несчастье!
– Что ж… Теперь уж поздно горевать, – чуть слышно ответил Наруз Ахмед.
– Не поздно! – взвизгнул Ахун. – Не поздно! Надо отыскать человека, которому ты продал клинок…
– Ха! – горько усмехнулся Наруз. – Тегеран велик…
Он виновата посмотрел на старика. Обхватив руками голову, тот качался и стонал. На выпуклом виске билась багровая склеротическая жилка.
– Отыскать… Отыскать… – бормотал Ахун.
– А в чем же состоит тайна, уважаемый ата? – нерешительно опросил Наруз. – Может быть, и не стоит искать?
Ахун выставил бороду вперед, и лицо его перекосилось от негодования.
– Как не стоит? Ты что говоришь, сумасшедший?
– Я спрашиваю: в чем заключается тайна?
– Тайну я открою тебе только тогда, когда клинок будет в наших руках. И тогда ты будешь целовать мои ноги. Ищи этого человека! Брось все дела и ищи! Я помогу тебе деньгами.
Гость пробыл у Наруза Ахмеда до сумерек. Уходя, он оставил адрес своей квартиры и пачку кредиток.
2
Знаменитый тегеранский базар называют торжественно
«Эмир».
Тегеранский базар – это хаотическое нагромождение построек, связанных между собой сложным лабиринтом крытых коридоров, улочек и переулков, в которых лепятся друг к другу магазины с яркими витринами, лавки с глухим фасадом, ларьки, киоски, навесы, чайханы, ошханы16, парикмахерские и ремесленные мастерские.
«Эмир» – это хаос всевозможных звуков. В воздухе стоит неумолчный гул: кудахчут куры, которых несут связанными попарно, вниз головой, на коромыслах; предсмертно блеют овцы, над которыми занесен неумолимый нож мясника; ревут равнодушные ко всему окружающему ослы; протяжно мычат буйволы; задорно ржут лошади; разноголосо поют птицы в клетках, развешанных на стенах лавок. В этот хор вплетается гром молотков и кувалд о наковальни, где на глазах заказчика производится любая поковка; унылое завывание слепцов, бредущих цепочкой и нащупывающих дорогу суковатыми посохами; гортанные выкрики зазывал, торгашей, водоносов и лоточников с подносами и корзинками на головах. Все это перекрывает звон медной и глиняной посуды и грохот допотопных колымаг по мостовой. Слитный людской говор и пение бродячих дервишей составляют неумолчный аккомпанемент всему этому оглушительному оркестру.
«Эмир» – это смешение запахов перца, подгорающего
16 Ошхана – харчевня.
лука, чадною дыма горнов, аромата свежеиспеченных лавашей и лепешек, горячего пара из котлов с кипящей похлебкой или пловом, зажаренного шашлыка, сушеных и свежих фруктов, невыделанной кожи, пота животных; смесь запахов острых, ароматных, пряных, раздражающих и дурманящих.
Наконец «Эмир» – это людское столпотворение. Здесь бродят курды и таджики, арабы и туркмены, афганцы и турки, армяне и евреи, азербайджанцы и луры, иранцы и узбеки.
Звучит разноплеменная речь. Мелькают разноцветные халаты, пышные чалмы, высокие башнеподобные тюрбаны, вышитые золотом тюбетейки, лохматые овчинные папахи, широкополые и островерхие войлочные и обычные фетровые шляпы, красные фески с черными кистями, отороченные мехом малахаи…
Закутанные в прозрачные и легкие покрывала, мягко плывут женщины.
На базаре можно сытно поесть – и остаться голодным, постричься и побриться, выдернуть зуб и сшить одежду, подковать лошадь и нанять батрака, накуриться терьяка17 и отвести душу в беседе, встретить знакомого, которого не видел бог весть сколько, и купить все, что пожелаешь.
При этом в лавке, торгующей скобяными товарами и конской сбруей, усыпанной стеклярусом и медными побрякушками, покупатель может обнаружить очки с цейсовскими стеклами; в парикмахерской – шелковые иноземные чулки с модной пяткой; в парфюмерном магазине –
17 Терьяк – дурманящий табак.
сметану или какой-либо другой молочный продукт; в галантерейном ларьке – овес и ячмень; в булочной наряду с лавашем и лепешкой – курительный табак и отрез шерсти на костюм; в книжном развале под парусиновым навесом –
дратву, смолу, шило, сыромятную кожу и все, что нужно сапожнику; в пошивочной мастерской – соловья, канарейку или попугая; в чайхане или ошхане – плащ из звериной шкуры.
Таков знаменитый «Эмир», тегеранский базар.
В самых недрах его, сжатый с двух сторон пекарней и ювелирной мастерской, ютится магазин известного всему городу купца Исмаили.
Магазин легко приметить по развешанным снаружи и разостланным по тротуару коврам. У Исмаили лучшие ковры, сотканные руками самых искусных мастеров Ирана.
Тут и очень яркие, раздражающие глаз, и очень мягкие, бархатистые, с теплой гармонической раскраской, со сложными орнаментами и с простенькими рисунками. Тут ковры исфаганские и ширазские, кашанские и хамадинские, тавризские и керманшахские, короче говоря, знаменитые по всему миру персидские ковры.
Магазин Исмаили – чудо из чудес! Это не только комиссионный магазин, но и антикварный, это не только ломбард, но и своеобразный музей.
Здесь на выбор: рукописи поэтов, живших века назад, с пожелтевшими от времени страницами, и новейшие электробритвы заокеанского изготовления; корень женьшень и боксерские перчатки, принадлежавшие какому-то именитому чемпиону; свертки пергамента с золотыми заставками и концовками и современные термосы; старинный фаянс и репродукторы; древние монеты, китайский фарфор и крахмальные воротнички. На японских гобеленах стоят портативные пишущие машинки последнего образца. Изделия из золота, бронзы, слоновой кости выглядывают из-за протезов для инвалидов. Ткани восточных мастеров и седла потомков Тамерлана лежат рядом с дамскими корсетами, а драгоценное старинное оружие – вперемешку с солдатской алюминиевой посудой.