Ахмеда? Что же теперь делать?
Старик был уверен в том, что сейчас увидит таинственный клинок. Но хозяин вернулся с папкой в руках и раскинул на столе перед Ахуном с полдюжины фотоснимков.
– Ну-ка, попытайтесь!
Пытаться было нечего. Ахун сразу узнал клинок Ахмедбека.
– Правильно, ата! – подтвердил Керлинг. – Совершенно правильно. Этот клинок. Он самый. Но нам это еще ничего не дает…
Керлинг задумался, вновь потер лоб и прошелся взад и вперед по гостиной. Ахун выжидал, какие неожиданности последуют дальше, и испытующе поглядывал на хозяина.
Да, клинок у этого человека. Теперь ясно. И он так дорожит клинком, что боится показать его. Спрятал надежно, а показывает снимок.
– Да, это еще ничего не дает, – повторил хозяин после долгой паузы. Видите, в чем дело… Я уже говорил вам, что не раз встречался с Ахмедбеком в Афганистане. Клинка у него уже не было, и он частенько заводил разговор об этой потере. Все жаловался, что пропал клинок, а вместе с ним исчезла и какая-то тайна…
Ахун заерзал на стуле. Ему стало душно, снова захотелось пить. Он распахнул халат, вздохнул и погладил рукой грудь, покрытую седой щетиной.
– Я не придавал особого значения этим разговорам, –
продолжал Керлинг, – и не пытался расспрашивать Ахмедбека. Но как-то раз он опять стал жаловаться и с досадой сказал, что если бы удалось отыскать клинок, то кончились бы его горести и он мог бы сказочно разбогатеть. Я
тогда стал подшучивать, посмеиваться. Ахмедбек обиделся. Теперь я уже не смеюсь. И вот почему: три года назад, прогуливаясь по «Эмиру», я заглянул в антикварный магазин Исмаили. Вы знаете его?
Бледный Ахун отрицательно покачал головой. Нет, Исмаили он не знает.
– И что бы вы думали? Я увидел клинок. Тот самый клинок Ахмедбека.
– И вы купили его?
– Вы угадали, – рассмеялся Керлинг. – Я не мог не купить. Это был экземпляр редкой, искусной работы. Но не успел я приобрести клинок, как появились десятки людей, желающих перекупить его… Я думал, думал… – Керлинг хотел уже сказать, что обменял клинок на клыч, но старый
Ахун не выдержал. Испытание было ему не под силу, и он крикнул:
– Нет, нет! Ни за что не продавайте!
– Почему? – спохватился Керлинг и сообразил, что чуть не допустил промаха.
– Нет, нет, господин, ни за какие деньги!…
«Ага, вот как, – мелькнуло в голове Керлинга. – Он думает, что клинок у меня. Тогда придется сделать ложный ход».
Он поставил свой стул против гостя, верхом уселся на него и, пристально посмотрев в глаза старика, начал свой «ход».
– Позвольте, позвольте… Я припоминаю. Покойный
Ахмедбек говорил, что тайна клинка известна лишь двум: ему и еще кому-то. Вот имя я забыл… Уж не вам ли?
Ахун отвел глаза. Кажется, этот господин все знает.
Ахмедбек оказался несерьезным человеком. Видно, и сын в него… Кто тянул за язык Ахмедбека? Рассказывать какому-то иностранцу историю клинка!… Ведь они поклялись на коране хранить тайну. Только смерть бека давала право раскрыть ее третьему человеку – наследнику, Нарузу Ахмеду. Значит, бек нарушил клятву? Что же теперь делать?
– Много ли вам дают за клинок, господин? – спросил
Ахун. У него появилась шальная мысль приобрести клинок. Керлинг назвал сумму и едва сдержал улыбку.
Старик ахнул. Аллах акбар! Шутка сказать! Таких денег не скопить и за двадцать лет!
– А не подскажет ли сын Ахмедбека имя того второго, кто знает тайну клинка? – задал Керлинг коварный вопрос.
– Нет, нет! – испугался Ахун. – К Нарузу не надо обращаться. Он глупый человек. Очень глупый. Как можно было, обладая клинком, продать его? Ведь клинок вывез с той стороны Наруз Ахмед. Вывез, держал столько лет и продал. Ну, разве он не глупец?
– Вот как? Я этого не знал. Хм…
– Нарузу ничего не надо говорить, он только испортит дело. То, что знают двое, не обязательно знать троим. Хорошо, когда знает один, хуже двое, совсем плохо – трое.
Мы двое знали и, видите, что получилось…
– О! – радостно воскликнул Керлинг. – Теперь все стало понятным. Значит, вы, достоуважаемый ата, и являетесь одним из двоих, знающих тайну?
– Я… – тихо уронил Ахун и рукой стер со лба проступивший пот.
– Так в чем же дело? Что вас смущает? Вы что, собираетесь унести тайну с собой в могилу, как сделал Ахмедбек? Не глупо ли? При вашем положении я не скромничал бы. Надо рассуждать по-деловому. От молчания, могу вас заверить, вы ничего не выиграете. Послушайте, ата: один знает тайну, но у него нет клинка, у второго есть клинок, но он не посвящен в тайну. Какой толк в этом? Но если оба вступят в союз, то будут и деньги, и богатство. Подумайте, Ахун-ата!
– Плохо все получилось, – смущенно забормотал Ахун.
– Очень плохо. Но если сам бек разболтал, то нужно ли мне соблюдать клятву? Хорошо, я расскажу. Но при одном условии: обещаете не обмануть меня? Я очень стар, господин, мне восемьдесят лет. Мне уже трудно собирать травы, ходить по домам. Глаза стали плохо видеть, ноги отказываются носить… Но у меня есть молодая жена, совсем молодая. Ей шестнадцать лет. Она никого не имеет, кроме меня. И она собирается подарить мне наследника.
Вы понимаете? Нам много на троих не надо. Если вы…
– Довольно, все понятно, – нетерпеливо перебил его
Керлинг. – Я твердо обещаю и даю в этом слово.
– Спасибо. Я знал, что вы не обидите старика. Вы –
человек образованный, иностранец, хорошо знали Ахмедбека…
– Да, да… я все понимаю.
– Тогда слушайте…
И Ахун рассказал все.
Освободившись от тайны, он почувствовал облегчение, будто сбросил с плеч долголетний, изрядно надоевший груз, и потянулся к чайнику.
Керлинг, все время молча слушавший, с досадой хлопнул по столу так, что подскочили вазочки, и воскликнул:
– Господи! Какой же я идиот! Я ничем не лучше этого
Наруза Ахмеда.
Ладонь Ахуна, протянутая к чайнику, застыла в воздухе.
– Что вы сказали? – переспросил он.
– Что я идиот! – повторил Керлинг, не на шутку взволнованный. – Ведь я обменял этот клинок на клыч. По своей собственной воле. Я ведь ничего не знал! Ничего! Вы теперь понимаете?
Нет, старый Ахун не понимал. Лицо его сразу обрело глупое выражение. Он весь обмяк и готов был расплакаться. Он понял лишь то, что с ним разыграли злую шутку.
Его обдурили. Его, восьмидесятилетнего уважаемого табиба, повидавшего на своем веку так много разных людей, обманули, как болтливую женщину. Этому иностранцу просто надо было выведать тайну клинка, и он добился своего. Теперь ему Ахун не нужен. Ай-яй-яй… Что же он натворил?…
– Вы, я вижу, не верите мне? – обратился к нему Керлинг. – Напрасно. К сожалению, эмирского клинка у меня уже нет. Это правда. Я его обменял, и клинок находится сейчас там, – он неопределенно показал рукой, – в Советской России…
Ахун молчал. Он поднялся, взял свой узелок, лежавший на полу возле ног, и, не простившись с хозяином, шаткой походкой направился к двери. Сердце его нехорошо, тупо болело от обиды, бессилия и злобы. Он долго не мог попасть ногами в башмаки.
Когда Ахун наконец обулся и за ним закрылась дверь, Керлинг усмехнулся:
– Старая обезьяна! Не поверил! И еще обиделся. Ну и черт с тобой! Для меня теперь ясно одно: дело это стоит крупной ставки. Надо вспомнить имя советского офицера во что бы то ни стало!
8
Стояла темная безлунная ночь. Из комнатушки Наруза
Ахмеда тускло светился рыжий огонек. Ахун подкрался к оконцу и прислушался. Наруз Ахмед был не один. Слышались два голоса. Старик попытался заглянуть в окно, но ничего не увидел: стекло было мутное, затянутое густым слоем пыли.
«Кто там у него? – подумал Ахун. – С кем он водит дружбу, этот ишак?»
Прижавшись к стене, будто сонная птица, Ахун стоял, обдумывая происшедшее. Медленно ворочались мысли.
Как ни глуп был сын Ахмедбека в глазах старого табиба, но сам себе старик казался еще глупее этого щенка. Если
Наруз Ахмед, не зная сути тайны, продал клинок, то Ахун сделал худшее – он выболтал все сокровенное. Снедаемый стыдом и раскаянием, он пришел сюда, чтобы поделиться с
Нарузом Ахмедом, обсудить положение, найти выход.
Старик ждал, когда гость уйдет от Наруза Ахмеда, но тот, видимо, не торопился. Стоять под окном было и трудно и неловко. Мало ли что могут подумать соседи. И
Ахун решил войти в дом. Наруз Ахмед догадается, зачем явился табиб, и постарается выпроводить гостя.
Ахун пробрался во двор, вошел в открытую дверь и оказался в совершенно темных сенцах. Лишь по звуку голосов он на ощупь взял нужное направление и отыскал вход.
В комнате было двое: Наруз Ахмед и незнакомый человек, по-видимому, иранец. Это был приятель Наруза
Ахмеда полотер Масуд.
– Салям! – коротко бросил старик, приложив руку к груди.
– А! Достопочтенный Ахун-ата! Салям алейкум! – весело отозвался Наруз, вышел из-за стола и, подойдя к старику, пожал его дряблую руку своими сильными руками. –
Вы очень плохо выглядите, – заметил он. – Что случилось?
Больны, устали или неприятность какая-нибудь?
– Всего понемногу! – неопределенно ответил Ахун и опустился на низенькую скамеечку.
– Это заметно, – сказал Наруз Ахмед и вернулся к столу. – Я сразу увидел. В тот раз вы были значительно лучше.
Старик глубоко вздохнул и обвел взглядом комнату.
Удивительно! За короткое время она преобразилась. Над кроватью висит цветистый коврик, сама кровать покрыта синим шелковым покрывалом. На полу – дорожка. Ничего этого раньше не было. Не было и квадратного стола на низеньких ножках, и полдюжины скамеек. В углу пыхтит медный самовар – тоже обновка! Появилась лампа… Глаз
Ахуна умеет замечать. Все это новенькое появилось только что. А на столе? А на столе голубые чайники с красными узорами, такие же пиалы, белые лепешки, сахар, сушеные фрукты, мед и бутылка. Если судить по тому, как разговорчив и приветлив хозяин, тогда ясно, с чем она. На Нарузе свежий чесучовый костюм. И всем своим видом он выражает воплощенное благополучие. Вот что значат деньги! И все это позволил себе Наруз Ахмед, конечно, благодаря великодушию старого фокусника Али Мансура, не иначе!