На полпути к загородному дому он обогнал извозчика и увидел сидящего в экипаже Наруза Ахмеда.
Керлинг съехал на обочину и затормозил. Когда экипаж подъехал, Керлинг поднял руку и спросил Наруза Ахмеда:
– Вы куда, любезный?
– К вам.
– Прошу в автомобиль.
Наруз Ахмед смешался. Как быть? Отказаться – неудобно, а отпустить арашкечи – значит опоздать в город к наступлению темноты. Наверно, придется попросить арашкечи следовать за ними. Да, да… Только так.
– Я очень тороплюсь, – пробормотал он виноватым голосом.
– Тем более!
– Я хотел и обратно на арашкечи…
– А чем хуже моя машина? – улыбнулся Керлинг. – Я
могу вас подвезти в город.
Наруз Ахмед пожал плечами, расплатился с арашкечи и отпустил его.
До дачи оба они молчали, Керлинг набрасывал в уме план предстоящего разговора, а Наруз Ахмед думал о том, как бы ему не опоздать к условленному времени в город…
В кабинете хозяин усадил гостя на знакомую ему тахту и проговорил, глядя на Наруза Ахмеда в упор своими желтовато-серыми глазами:
– Вы оказались человеком слишком настойчивым.
– Что? – непонимающе переспросил гость.
Керлинг повторил:
– Да, да… очень настойчивым. Ну что ж… Это неплохо.
Твердый характер.
В комнате появился Гуссейн.
– Ужин накрывать, господин?
– Накрывай. На двоих.
Гуссейн вышел.
– Я получил ваше письмо… – робко заметил Наруз
Ахмед. – Вы пишете, что я могу взять свои документы…
– Совершенно верно. Вот они! – Керлинг вынул из кармана документы и подал их гостю.
Тот поспешно встал, спрятал их и сказал:
– Большое спасибо, господин. Мне можно идти?
– Как хотите. А впрочем, куда вы торопитесь? Это не секрет?
– Нет, почему же… – изобразив на лице смущенную улыбку, ответил Наруз Ахмед. – Ну, как вам сказать… Тут скрывать нечего. Меня в городе ждет женщина. Я ведь холостяк… Для души…
– Вполне понимаю вас, – серьезно ответил Керлинг и встал. Пройдя к стенному шкафчику, он открыл его, вынул оттуда бутылку вина и два бокала. Но как сказал великий
Омар Хайям:
Хмельная чаша нам хотя запрещена,
Не обходись и дня без женщин и вина; На землю выливай из полной чаши каплю, А после этого – все осушай до дна!…
Наруз Ахмед был далек от поэзии и пробормотал в ответ что-то нечленораздельное.
Подав бокал гостю, Керлинг наполнил его вином, затем налил в свой и сказал:
– Выпьем за женщину, которая вас ждет.
Ошарашенный, ничего не понимающий Наруз Ахмед покорно выпил вино.
Керлинг сощурил глаза и спросил:
– Как? Хорошо?
– М-м-м…
– Вы правы, чудесный напиток… Присядьте на минутку. Стоять неудобно. Я вас долго не задержу, – и Керлинг отнес вино и бокалы обратно в шкафчик.
«Значит, он останется здесь ночевать, – подумал Наруз
Ахмед. – Иначе бы он не заказал ужина. Это мне на руку».
– Вы, как мне кажется, – начал Керлинг, покачиваясь на каблуках, назначили свидание избраннице своего сердца на улице Лалезар?
Наруз Ахмед смотрел на него не мигая.
– Вы, по-моему, – продолжал в том же духе Керлинг, –
должны, как только стемнеет, подойти к одному дому на улице Лалезар и посвистать у открытого окна. Так?
Наруз Ахмед молчал. Он смотрел на Керлинга, как мышь на удава. Из головы улетучились все мысли, будто она начисто лишилась возможности рассуждать и понимать.
Керлинг расхохотался.
– Довольно ломать комедию! Ваше упрямство можно использовать умнее. Вы ведете дурацкую игру: бросаете крупную ставку – собственную голову, а в банке медного гроша нет. Поняли? Я все знаю. Масуд продал мне ваш разговор. Но предупреждаю: если с Масудом что-нибудь случится, а впрочем… Не стоит. Вы сами поймете, что вся ваша затея не стоит бараньего хвоста. Вы поверили на слово этому выжившему из ума старику Иргашеву? Напрасно. Он солгал вам. Я не показывал ему клинка… По той простой причине, что его у меня нет. Давно нет. Я показывал Иргашеву фотоснимок, сделанный мною три года назад. А клинок, если уж вы хотите знать, находится на вашей родине.
Наруз Ахмед, потупясь, слушал. Он не верил ни одному слову этого человека, и бешенство отчаяния все больше овладевало им.
– Вы говорили мне в прошлый раз, – продолжал Керлинг, – что в сорок первом году какой-то немецкий майор обучал вас всяким премудростям. Правильно?
Наруз Ахмед машинально кивнул. Он все еще не пришел в себя и упрямо думал: «Надо этому белесому человеку вцепиться в горло…»
– И топографии?
Наруз Ахмед вновь кивнул.
– И прыжкам с парашютом?
– Да, – впервые разомкнул уста Наруз Ахмед и взглянул на хозяина. – Я совершил шесть прыжков. Из них один затяжной.
– Отлично! Все это пойдет на пользу и облегчит дело.
Вам очень нужен клинок?
– Он должен быть найден!
– Я вам помогу в этом. Я тоже немного заинтересован…
Вам, надеюсь, известна тайна клинка?
– В подробностях неизвестна, – покривил душой Наруз
Ахмед.
– Неужели Ахун Иргашев не рассказал?
– Нет. И не скажет, пока клинок не будет найден.
– Упрямый человек. Ну, до тайны мы и сами доберемся.
– Трудно… Я видел чеканные знаки на клинке. Ничего не понять… – смелея с каждой минутой, заявил Наруз
Ахмед.
– Поймем. Ко всем тайнам, имея голову, можно подобрать ключи. Курите, – предложил Керлинг, подавая сигару. – И слушайте!
Он подробно рассказал, как купил клинок и как обменял его на клыч. Наруз Ахмед слушал внимательно, не перебивая, но когда в заключение услышал, что клинок сейчас находится в руках единственного сына советского офицера Саттара Халилова, он побледнел, подскочил к
Керлингу и с силой схватил его за плечи.
– Что с вами? – отступая, спросил испуганный Керлинг.
– Вы сказали – Саттар Халилов?
– Да…
– И у него сын?
– Да, это совершенно точно.
Наруз Ахмед застонал и, сжав руки в кулак, постучал им по своему колену.
– Эта фамилия что-нибудь вам говорит?
– О да, – скривив губы в злой улыбке, простонал Наруз
Ахмед. – О многом говорит! Саттар Халилов – бывший батрак моего отца.
– Интересно…
– О-о-о! Он мой кровный враг. Его тесть убил моего отца. Если у него есть сын, да еще единственный, то это мой сын!
Керлинг приподнял брови. Пришла очередь и ему удивляться.
– Саттар Халилов украл у меня жену, силой вырвал из рук моих слуг, и увез ее ночью из дому. Я не мог отомстить, не успел… О-о-о…
– Позвольте, – прервал его Керлинг.- А как отнеслась к этому ваша жена?
– Что?
– Ее устраивал подобный вариант?
Наруз Ахмед вздохнул и опустил голову. События восемнадцатилетней давности ожили и промелькнули перед ним так зримо, что казалось, будто в ноздри пахнуло запахом пыльных садов кишлака Обисарым…
– Это очень длинная и очень старая история, – неохотно произнес он, очнувшись. – Я уже стал забывать.
– Придется вспомнить, дорогой. Я обязательно хочу услышать ее. И не из пустого любопытства. Будьте мужчиной, успокойтесь и рассказывайте. Впрочем, погодите…
Керлинг приоткрыл дверь кабинета и громко хлопнул два раза в ладоши. Появился Гуссейн, толкая впереди себя низкий столик на колесиках, сервированный для ужина на двоих. Подкатив столик к тахте, Гуссейн неслышно исчез.
Не присаживаясь, Наруз Ахмед опрокинул в глотку две большие рюмки коньяка и, крупно шагая взад и вперед по ковру, начал рассказ.
Керлинг был вторым после Ахуна человеком, перед которым он без утайки выложил все: и ненависть свою к новой и чужой ему жизни там, на бывшей родине, и презрение к людям, которые были рабами отца и должны были стать его рабами, но почему-то учатся в вузах, ездят на курорты, командуют и хозяйничают. Слушая его, можно было подумать, что дехкане в Советском Узбекистане и
Таджикистане уже много лет едят и пьют его, Наруза Ахмеда, добро. Он подробно рассказал о смерти отца, о встречах с Халиловым, о том, как насильно сделал Анзират своей женой, чтобы мстить, мстить, мстить… И за смерть отца, и за потерю земли и стад, за все, все… Он не скрыл даже того, что намерен был выместить свою злобу не только на Анзират, но и на ее потомстве.
Окончив исповедь, Наруз Ахмед уселся на тахту и яростно накинулся на еду и питье.
Взволнованный необычным рассказом, Керлинг долго молчал и наконец, отставив крошечную рюмку, изрек:
– Поразительно! Восток! Азия! Какое роковое сцепление обстоятельств! Додуматься трудно! Конечно, ваш сын теперь уже взрослый молодой человек, живет, не ведает, кто его настоящий отец… Поразительно! Скажите мне, и пусть мои вопросы вас не смущают: кто знает, что Халилов… м-м-м… украл вашу жену?
– Найдутся такие. Все происходило в кишлаке.
– А интересно, остались ли в живых такие, которые смогут подтвердить, что юноша, которого Халилов считает, возможно, своим сыном, в действительности ваш сын?
– Должны остаться…
– Это очень важно. Вы еще сами не знаете, как важно…
А теперь скажите откровенно: чувство мести уже покинуло ваше сердце?
– Нет! – крикнул Наруз Ахмед. – Тысячу раз – нет. И
теперь особенно. Они еще должны ответить за восемнадцать лет нищеты и позора. Клинок у Халилова. Отцовский клинок – мое богатство – у них. И сын – исчадие ада ненавистного чрева. Он должен умереть. И она, мать его, тоже должна умереть. И проклятый Саттар Халилов! Я не стерплю. Я пойду на все. Я змеей вползу к ним…
– Спокойно, спокойно…
Наруз Ахмед запустил руку в волосы и взъерошил их.
– Я бек, – задыхаясь, сказал он. – Понимаете? В моих жилах течет кровь повелителей! От нашего взгляда дрожала Бухара! Не думайте, что в нищете и ничтожестве я потерял и гордость, и чувство ненависти…
– Я так не думаю, – успокоил его Керлинг, про себя подумав: «Этот взбесившийся шакал, кажется, станет моей ручной собачкой…» – Я так не думаю, я понимаю… Очень похвально, что после всего пережитого в вашем сердце остался огонь. Такие люди в наше время – редкость!