Это было бы неправдой. Жилось даже получше. Но это не по причине ангельской доброты Ахмедбека. В его бухарском доме всем хозяйством заправлял некий Бахрам.
Проворный человек. Он ухитрялся совмещать обязанности и управляющего, и казначея, и телохранителя бека. Со мной был строг, но, как говорится в книгах, справедлив.
– Тот Бахрам, которому ты в суматохе отхватил одно ухо? – прервал рассказчика Шубников.
– Он самый, – подтвердил Халилов и продолжал. –
Теперь о клинке. Увидел я это чудо впервые через несколько лет после того, как нанялся к Ахмедбеку. В лучшей комнате дома, называемой по-нашему михманханой, то есть комнатой для гостей, сплошь завешанной и застланной коврами, висел клинок. Я не мог не обратить на него внимания. Во-первых, он поразил меня, нищего мальчишку, своей роскошью. Во-вторых, как все мальчики, я поклонялся оружию и однажды, не выдержав, залез на тахту и попытался вытащить клинок из ножен, чтобы подробнее рассмотреть. На этом деле меня с поличным поймал Бахрам и так надрал уши, что я до конца дней своих запомнил все украшения на ножнах и рукояти клинка. В заключение
Бахрам сказал, что я должен благодарить аллаха, что бек в отъезде, иначе очень просто мне отрубили бы голову этим клинком. Так вот, накануне падения Бухары я увидел клинок в руках моего покойного тестя Умара Максумова.
Это был большой мастер, резчик и чеканщик. Слава о нем гремела по всему тогдашнему Туркестану. Клинок принес ему сам Ахмедбек. Его сопровождал Бахрам. Ты спросишь: зачем бек принес клинок Умару? На этот вопрос я не могу ответить твердо. Я выскажу лишь предположение. Ты же знаешь, что такое детская память. Она мгновенно запечатлевает все и хранит вечно. Помню, Умар сидел у своего маленького верстачка и на коленях у него лежал клинок. По одну сторону Умара стоял я, а по другую – крохотная Анзират. Мы, развесив уши, слушали рассказ Умара Максумова о том, какие мастера трудились над изготовлением клинка, как эмир Саид Алимхан подарил его Ахмедбеку. Я
слушал, жадно рассматривая клинок, а потом перевел взгляд на верстачок. На краю его я увидел лоскут грубой бумаги с непонятными знаками, цифрами, человеческими черепами. Поэтому я предполагаю, что, возможно, бек заказал Максумову дополнить рисунок на клинке еще какими-то финтифлюшками. Ахмедбек не явился за клинком.
Не до этого было. Он сбежал в Афганистан вместе с Саидом Алимханом. В ту ночь эмират пал и в Бухару пришла советская власть. Клинок остался у Максумова, а остальное тебе известно.
– Пожалуй, да, – согласился Шубников, думая о чем-то своем. Остальное мне известно. То, что ты рассказал, очень и очень интересно.
– Это что, – сказал Халилов. – Я звонил тебе не за тем, чтобы выложить эту старую историю. Главное не в этом…
– Как не в этом? – спросил посерьезневший Шубников.
– А в чем?
– А вот послушай… Клинок, с той поры как попал в мой дом, висел на стене в моей комнате. Правда, теперь я припрятал его. Надежно припрятал.
– Припрятал? – недоуменно переспросил Шубников. –
Это зачем же?
– Не без причин. Отсюда, Леонид Архипович, начинается новая история. Месяца полтора назад в мое отсутствие в дом пожаловал какой-то тип. Его встретила жена. Он назвался монтером телефонной станции, проверил аппарат, позвонил куда-то, а перед уходом, как бы невзначай, спросил, глядя на клинок: «Не продается?» Анзират даже рассердилась. Тогда он сказал: «Может быть, думаете, я много дать не могу? Так вы не беспокойтесь. За ценой я не постою». Жена еще раз сказала, что клинок не продается.
Монтер покачал головой и ушел.
А совсем на днях произошел другой эпизод. Я был на службе, тетушка, как всегда, в поликлинике, а жена дома.
Она полоскала белье во дворе, а потом спохватилась, что тетушки слишком долго нет. Обеспокоенная, она решила позвонить в поликлинику и узнать, в чем дело. Когда она поднялась по ступенькам на веранду, из дома выскочил какой-то оборванец, налетел на нее и чуть не сбил с ног. В
руке у него был клинок. Анзират не растерялась, бросилась за вором в калитку и стала кричать. Прохожие схватили вора, отвели в милицию, а клинок вернули нам.
– Забавно! Ты был в милиции? Видел его?
– Был и видел. Парень лет семнадцати, без документов.
Сразу распустил нюни. Родом якобы из-под Тамбова.
Рассказывает, что на вокзале утром этого же дня его подцепил какой-то прилично одетый молодой человек и уговорил за вознаграждение в две тысячи целковых стащить клинок. Парень согласился. Украденный клинок он должен был передать своему заказчику на привокзальной площади, возле будки с газированной водой, как только стемнеет.
Милиция водила якобы вора на место свидания, делала там засаду, но «заказчик» не явился.
– Я думаю… – заметил Шубников, закуривая новую папиросу. – Почему же ты раньше не сказал мне ни слова?
– Почему? Визиту монтера я не придал особого значения, а когда провалился этот ворюга, я сейчас же позвонил тебе. Позвонил, а мне сказали, что ты в Бухару укатил. Так?
– Верно.
– Потом звонил еще, ты уже вернулся из области, но опять укатил куда-то.
– Тоже верно, – согласился Шубников. – Да… Получается занятно… Я никак не предполагал, что клинок вернулся в Узбекистан, а в этом, кажется, и заключается вся суть.
– Какая суть? – недоумевающе осведомился Халилов.
Шубников немного смешался, пожал плечами и, покрякав, сказал:
– Суть?… Ну, как тебе сказать? Возможно, я не так выразился. Собственно, меня удивило это. Понимаешь?
Халилов ничего не понимал. Он смотрел на подполковника широко открытыми глазами.
– Меня удивило, – попытался Шубников придать ясность словам, – что клинок продолжает путешествовать.
Так, видно, ему судьбой предначертано. Подумать только,
сколько сменил он хозяев: эмир Саид Алимхан, Ахмедбек, Умар Максумов, Наруз Ахмед, какой-то иностранный корреспондент, потом Садыков и наконец, ты. Семь человек. Шутка сказать…
– А почему ты тоже заинтересовался клинком? –
спросил Халилов.
Шубников ответил не сразу. Он закурил, подумал, пристально посмотрел на Халилова и проговорил:
– Сейчас объясню. Я тебя вызвал, уж если говорить начистоту, не по поводу клинка. Не в нем дело. Я хотел спросить тебя: помнишь ли ты, каков был собой Наруз
Ахмед? Я его плохо себе представляю. Сможешь ли ты описать мне его внешний облик?
– А что?
– Ну вот видишь. Сразу «а что?» – рассмеялся Шубников. – А если без вопросов?
Халилов смущенно улыбнулся:
– Можно и без вопросов.
– Вот так лучше.
– Но я его, мерзавца, помню таким, каким он был в те годы.
– Ничего, валяй!
Халилов постарался обрисовать внешность Наруза
Ахмеда и, когда сделал это, все же спросил:
– Интересно, Леонид Архипович, а почему ты вдруг вспомнил об этом проходимце? Ведь когда я подумаю о нем, у меня на сердце нехорошо делается. Ты же знаешь…
– Почему вспомнил? – Шубников пригладил волосы. –
Видишь, какая история… Этот Наруз Ахмед натворил в
Иране каких-то пакостей, а когда его взяли за холку, он заявил, что является гражданином Советского Союза и его нельзя, дескать, арестовывать. Понял?
– При чем же здесь приметы? – спросил Халилов.
– А как же? Надо проверить, действительно ли это
Наруз Ахмед или другое лицо, подставное.
– Хм… Интересно… – заметил Халилов. – Между прочим, когда мне Садыков рассказал, как к нему попал клинок, мне знаешь что пришло на ум? Не является ли эта история психологически тонко и умно задуманной комбинацией.
– Какая история?
– С обменом клинка на клыч.
– Не понимаю, объясни.
– Я имею в виду вот что. Допусти на секунду, что этому корреспонденту позарез нужно было переправить клинок в
Советский Союз. Вот он и придумал этот обмен и всучил
Садыкову клинок.
– Не могу допустить такой мысли.
– А почему?
– Это равносильно тому, что бросить клинок на дно океана и успокоить себя, что тот, кому он нужен, извлечет его оттуда. Неужели этот корреспондент, если он в самом деле был заинтересован в переброске клинка к нам, не мог придумать ничего более умного? Неужели он не мог отыскать гарантированной оказии? Откуда он мог знать Садыкова? Как он мог быть уверен, что Садыков довезет клинок до Советского Союза? А если бы Садыков поехал из Ирана в Афганистан или в Турцию? А если бы он вздумал продать клинок, как свою собственность? Тогда что бы делал корреспондент?
– А почему ты думаешь, что он не был уверен в том, что из Ирана Садыков поедет в Узбекистан, а не в другое место?
– Шатко и маловероятно. Если бы корреспондент не менял клинок на клыч, а попросил бы Садыкова быть любезным и передать клинок в Узбекистане кому-либо – дело иное. Такие случаи бывали. А в твоей трактовке поступок корреспондента равнозначен поведению человека, который дал в долг крупную сумму денег первому встречному и забыл спросить у него имя и место жительства.
Халилов пожал плечами и промолчал.
– Ну… – Шубников встал. – А припрятав клинок, ты поступил правильно. Спасибо, что зашел. Привет Анзират.
Что-то давненько не видел я ее.
– А ты заходи, – сказал Халилов, вставая и подавая руку приятелю.
– Как-нибудь загляну. Джалил дома?
– Нет. По горам лазает.
– Пишет?
– Не часто. Из Памира-то почта нерегулярно ходит.
– Это верно…
Шубников проводил Халилова до выхода и вернулся к себе.
Приободренный, Халилов зашагал в военкомат.
Он остался верен своему давнему решению. Как и мечталось в молодые годы, он посвятил себя военной службе: окончил кавалерийское училище, служил в кадровых частях округа, окончил курсы усовершенствования в
Новочеркасске, а всю войну провоевал в кавкорпусе генерала Плиева. Всего пришлось повидать: и радости, и горя.
Бывало так, что уж терял надежду увидеть вновь родной
Узбекистан. Три тяжелых ранения что-нибудь да значат.
Но эти ранения, собственно, и помогли ему вернуться на