«Это еще посмотрим, – отметил про себя Наруз Ахмед, с улыбкой глядя на лицо толстяка с расплывшимися чертами и согласно покачивая головой. – Не ты ли уж думаешь превратить их в пыль?»
– И какие же идиоты их вожаки! – продолжал горячо возмущаться толстяк. – Знаете, что они обещают? Восстановление трона эмира бухарского! Это, так сказать, их политический лозунг. До этого же надо додуматься…
Неужели эти болваны всерьез считают, что дехкане только и мечтают, что об эмире… Ждут его не дождутся… Да они пылают к нему такой же нежной любовью, какой русские к
Гришке Распутину! Ну, не идиоты? – Он безнадежно махнул рукой. Ничему не научили их хозяева на той стороне.
Какими были, такими и остались. Время не пошло им впрок. Ну, ладно… Будь здоров! Поплыву до председателя.
Звони! – толстяк подал руку заведующему и вразвалку зашагал по коридору.
– Знаешь, кто это? – спросил заведующий.
– Нет.
– Бывший председатель кокандской чека. На его счету этих басмачей, пожалуй, не одна сотня наберется.
– А по виду… – начал было Наруз Ахмед.
– По виду не суди, – прервал его собеседник. – Я под его началом работал с двадцать второго по двадцать пятый.
Многому у него научился. Хороший, народный человек, большой души. Умный и с хитринкой. Такого не проведешь! Ну, пойдем ко мне. Как съездилось, активист?
Они дошли до конца коридора и свернули в небольшую комнату с единственным окном, обращенным к югу. Сели.
Заведующий за свой стол, а Наруз Ахмед по другую сторону, напротив.
Алиев стал перекладывать с места на место лежавшие на столе бумаги, переставил графин, выбросил из пепельницы в корзину для бумаг окурки, взял пиалу с недопитым остывшим чаем и отхлебнул глоток, потом достал из кармана пачку папирос «Пушки», и они закурили.
Поведение Алиева немного удивило Наруза Ахмеда. Он слыл деловым человеком и не любил разводить тары-бары.
А сейчас… Сейчас он почему-то медлил, будто обдумывал, с чего начать разговор.
Удивленный Наруз счел нужным нарушить неприятное молчание.
– Товарищ Алиев, – начал он. – Вы помните акт, представленный мной на управляющего кашкадарьинской базой?
– Погоди! – прервал его вдруг Алиев и поднял указательный палец.
Наруз Ахмед, еще более удивленный, непонимающе смотрел на своего начальника.
Тот нахмурился, побарабанил пальцами по столу и спросил:
– Ты знаешь, кто привел басмаческую банду с той стороны?
У Наруза Ахмеда внутри все похолодело.
– Нет. Кто?
– Твой отец. Ахмедбек.
Наруз Ахмед почувствовал стеснение в горле. У него было такое ощущение, будто чья-то сильная рука душит его. Теперь конец. Конец… Все погибло. Этот человек, вероятно, уже знает о том, что Наруз Ахмед виделся с отцом. Сейчас свяжут руки и поведут…
Алиев не разгадал его мыслей. Он понял его состояние по-своему. Встав с места и обойдя вокруг стола, подошел к
Нарузу Ахмеду, положил руку на плечо и проговорил:
– Знаю, что тебе тяжело. Да и любому на твоем месте было бы не легче. История, конечно, неприятная. Но ты не падай духом. Отец отцом, а сын сыном!
Алиев встал и прошелся по комнате. Наруз Ахмед облегченно вздохнул:
«Нет, еще не конец. Значит, о свидании с отцом никому не известно…»
– Мы знаем тебя, – заговорил вновь Алиев. – И верим. И
потому что знаем, решили сказать тебе об этом. Не исключено, что отец попытается какими-нибудь путями войти с тобой в контакт. Жизнь есть жизнь. Ты его единственный сын… Поэтому смотри в оба и будь начеку! Я
всегда к твоим услугам. – Он вновь умолк на минуту и,
вздохнув, продолжал. – А сын мой еще три дня назад отправился на поиски басмачей с отрядом ОГПУ. Горячая голова… Отчаянный парень!
– А вы твердо уверены, что банду привел именно отец?
– попытался уточнить Наруз Ахмед.
Алиев ответил:
– Я знаю, что говорю. Такими вещами не шутят.
4
Три всадника скакали по степи. Кое-где мелькали кусты цветущего саксаула, островками красовались распустившиеся тюльпаны. Под крепкими копытами коней шуршал песок.
На голове одного из всадников была выцветшая буденовка, на втором тюбетейка, а у третьего – новенькая, ухарски заломленная фуражка защитного цвета.
Кони легко перемахнули через широкий безводный арык и на крупной рыси направились к кишлаку, спрятавшемуся между высокими песчаными барханами. Полузанесенный песком, полуразвалившийся, кишлак насчитывал не более трех десятков глиняных мазанок и выглядел вымершим. Но так лишь казалось. В мазанках, которые давно покинули жители, сейчас таился в засаде отряд особого назначения войск ОГПУ.
Из окна крайней мазанки на степь неустанно глядели два черных глаза. Они принадлежали ординарцу командира отряда.
– Товарищ командир! – позвал он лежавшего на полу у стены. – Наши едут.
Командир вскочил и быстро спросил:
– Четверо?
– Да нет, трое… Алиева нет…
Командир взглянул на ручные часы, оправил сползшую на сторону портупею и подошел к маленькому незастекленному окошку. Но он ничего не успел увидеть. В дверь один за другим вошли трое. Тот, что в буденовке, шагнул к командиру и, вяло козырнув, спросил:
– Разрешите докладывать?
Командир быстрым взглядом окинул всех троих: лица усталые, глаза ввалились, щеки обросли щетиной, одежда покрыта плотным слоем пыли.
– Садись сюда, Гребенников, – показал командир на разостланную кошму. – И вы садитесь, – пригласил он остальных. – Курите. Где застрял Алиев? Нашли?
Гребенников плотно сомкнул веки, и лицо его дрогнуло.
– Нашли, товарищ командир, и закопали в землю.
Алиева больше нет.
– Так… – тихо уронил командир и хрустнул пальцами. –
Рассказывай подробно, по порядку.
Гребенников провел рукавом гимнастерки по влажному лицу, размазал на нем пыль и стал рассказывать. Позавчера к вечеру без приключений, не встретив по пути ни единого человека, они добрались до пограничной заставы. Сразу узнали, что Алиев там не показывался. Никакого донесения застава не получила.
– Так… – заметил командир. – Значит, они его перехватили…
– Точно, перехватили, – подтвердил Гребенников и продолжал рассказ: – На заставе было спокойно. На той стороне – тишина. Утром того дня, когда мы прибыли на заставу, на той стороне границы появились два всадника.
Они подъехали к самому берегу реки и долго смотрели в бинокль на советскую сторону. Потом уехали. Ночью на заставу прибыли два отряда, о которых писалось в записке, и сейчас же заняли отведенные им участки, замаскировались. Утром мы втроем с полувзводом пограничников выехали по направлению к горам, а в полдень наткнулись на следы басмачей. Следы привели в глухое ущелье, и там-то оказался Алиев, только мертвый и зверски изуродованный.
Правда, огнестрельных ран на нем не обнаружено, но…
вспорот живот и выпущены все внутренности… Вокруг –
огромная лужа крови. Мы вынесли тело из ущелья и похоронили.
– Так… – сказал командир и скрипнул зубами. –
Дальше…
– Банда, – вновь заговорил Гребенников, – видно, отдыхала в ущелье не одни сутки. Там много окурков, сожженных спичек, пустых банок из-под консервов, бараньи кости, пепел от костров. Похоронив Алиева, мы вместе с пограничниками пошли по свежему следу банды. Он вел нас километров пятнадцать, а когда мы выбрались на твердый грунт, пропал. Тут мы расстались с пограничниками. Они поскакали на северо-восток, а мы сюда.
Взводный приказал передать вам вот это, – Гребенников протянул свернутый вчетверо листок бумаги.
Командир отряда развернул записку и прочел. Потом достал из полевой сумки карту-километровку, расстелил ее на полу и приказал ординарцу:
– Позови-ка товарища Максумова!
– Есть! – ответил ординарец и выбежал из хибарки.
Командир прилег на бок и стал внимательно изучать карту.
Прибывшие бойцы сидели в уголке на полу, жадно затягиваясь махоркой. Густой, пахучий дым слоистыми волокнами плавал по мазанке.
– Жарища страшенная, спасу нет, – пожаловался Гребенников. Но разговора никто не поддержал.
В мазанку в сопровождении ординарца вошел старый мастер Умар. Его пестрая тюбетейка поблескивала золотым шитьем. Ватный халат с широкими зелеными полосами по белому фону перепоясывал черный с серебром ремень длинной старинной шашки, покрытой замысловатой резьбой. Старику никак нельзя было дать больше пятидесяти лет. Годы его будто не старили; он мало изменился, разве только чуть-чуть раздобрел. Эта небольшая полнота сгладила на лице старые морщины.
Командир отряда оторвался от карты:
– Умар-ата? Плохо, брат, дело. Алиев погиб.
Максумов покачал головой:
– Ай-яй-яй… Какой был хороший, молодой!
– Да, парень был настоящий, – проговорил задумчиво командир. Растерзали его басмачи… Ну ничего, попомнят они еще Алиева… Слышал ты про колодец под названием
«Неиссякаемый»?
– Слышал, ака.
– Значит, есть такой?
– Есть. Но он не оправдал своего названия и давно иссяк.
– А на карте его нет.
– Зачем же вписывать в карту, если он без воды?
– Пожалуй, да, – согласился командир, – Далеко до него?
Чеканщик прищурил один глаз, прикинул в уме и ответил:
– Если сейчас тронуться, к заходу солнца можно добраться.
– Дорогу знаешь?
– Знаю.
– Вода на пути не попадется?
– Нет, ака. Воды в этих местах нет.
– К заходу солнца… – командир задумался. – Так, хорошо. Поднимайте народ. Пусть седлают.
5
Группа басмачей под водительством курбаши Ахмедбека, не соблюдая никакого строя, углублялась в знойные пески. В те пески, которые зовутся здесь летучими. Лишь только налетит сильный южный ветер, как снимаются пески с места и стремглав несутся вперед. И горе тому, кто попадется на их пути. Они хоронят под собой все живое.
Легконогие афганские скакуны, утомившиеся за долгий путь, шли вялой рысью.
Впереди на сером иноходце ритмично покачивался в седле Ахмедбек. Мысленно он подводил итоги нескольким дням своего пребывания на советской земле. Первый налет на колхоз прошел удачно. Мало кто уцелел в кишлаке. А