– Ну вот, вспомнил, – неопределенно сказал Зарубин. –
Я думаю… – но что он думает, сказать не успел. В землянку вошел Рузметов в сопровождении Карецкой.
– Разрешите доложить, товарищ майор… – начал было
Рузметов, но голос его неожиданно сорвался. Карецкая вдруг схватила его за руку. Хриплый стон вырвался у нее.
Майор Зарубин секунду молча, широко раскрытыми глазами смотрел на женщину. Потом он провел рукой по лицу, как бы не веря своим глазам.
Вмешался Добрынин.
– Ксения Захаровна Карецкая, она же Наталья Михайловна Зарубина. Прошу любить и жаловать. – Он улыбнулся, закусил седой ус, махнул рукой и вышел.
– Наташа!
– Валька! Родной!
Прижавшись к груди мужа, Наталья Михайловна тихо плакала, а он молча гладил ее волосы, целовал лоб, глаза…
Через час в штабной землянке за столом собралась большая компания. Подоспели к этому времени и Пушкарев с Костровым.
– Значит, вы все время знали, что она так близко от меня? – с легким укором спросил Зарубин, обращаясь к
Пушкареву и Добрынину.
– Нет, Валентин, – сказал Пушкарев. – Когда секретарь горкома познакомил нас с Натальей Михайловной, он не сообщил нам ее настоящей фамилии. Мы знали только
Ксению Захаровну Карецкую.
– Это Беляк открыл правду, – добавил Добрынин.
– Да, – подтвердил Пушкарев. – Наталья Михайловна как-то попросила его послать запрос на Большую землю о ее муже. Она написала ему твою фамилию, имя и отчество.
Вот тогда все стало ясно.
– Ах, хитрец! – рассмеялась Наталья Михайловна. – А
ведь он и виду не показал, что знает Валентина.
– Беляк – человек выдержанный, – одобрительно сказал
Пушкарев. – Но он в тот же день послал мне секретное донесение об этом. Мы с комиссаром и Костровым даже поспорили – сказать тебе или нет, – обратился он к Зарубину.
– Нельзя было сказать, – пояснил Добрынин. – Ваши нервы поберегли… Особенно Натальи Михайловны. Она ведь как раз Шеффером занималась. Да и ты бы волновался за нее. Решили подождать, пока все будет сделано, и…
представить вас друг другу.
– Зато Беляк оберегал Наталью Михайловну пуще глаза своего, – добавил Костров.
Добрынин взял со стола большую кружку, наполненную сладкой хмельной брагой.
– За боевую подругу нашего командира! За русскую женщину!
– За Наталью Михайловну! – добавил Рузметов.
– И за Ксению Захаровну! – крикнул Веремчук.
15
Шеффера допрашивали Костров и Веремчук. Он рассказал подробно свою биографию, сообщил все данные о своей службе в армии, где он в течение ряда лет занимал руководящие должности в разведывательных отделах.
Шеффер держал себя непринужденно, на все вопросы отвечал охотно и исчерпывающе. Но как только по ходу допроса упоминалось имя Карецкой, он мрачнел, хмурился и умолкал.
Веремчук шутя сказал Зарубиной:
– Он вас любит безумно. Как только назовешь вашу фамилию, у него отнимается язык.
Наталья Михайловна смеялась.
На одном из допросов Шеффер между прочим сообщил, что гестаповец обер-лейтенант Бергер его близкий друг. Оба они родом из Франкфурта-на-Майне. Они должны были даже породниться. Последний отпуск они проводили вместе. Бергер ухаживал за младшей сестрой
Шеффера, сделал ей предложение. После войны должна была состояться свадьба.
Капитан Костров тотчас же обратил внимание на эти подробности. Если Шеффером интересовалась Большая земля, то для отряда не меньший интерес представлял «специалист» по партизанским делам гестаповец Бергер.
У Кострова созрел план. Он составил «проект» письма на имя Бергера, ознакомил с ним Шеффера и предложил майору переписать его своей рукой и подписать.
Шеффер заупрямился.
– Мой моральный кодекс не позволяет идти на подобный шаг, – с достоинством заявил он.
– Ах, вот как! – возмутился Костров. – А по нашим понятиям, в моральный кодекс не должны входить такие мероприятия, как массовое истребление мирного населения, стариков, женщин, детей, расстрелы безоружных, насилия над женщинами, которые широко практикуют ваши молодчики.
Шеффер пожал плечами. Видимо, эти доводы казались ему неубедительными.
– Ну, хватит, – резко сказал Костров. – Выбирайте!
Или-или…
Шеффер согласился.
– Дошло!… – сказал Веремчук, делая серьезное лицо. –
Вот что значит правильно подойти к человеку!…
Шеффер прочитал письмо, внес резонные поправки, переписал и подписал его.
Содержание письма было таково:
«Дорогой Альберт! Подательницу этого письма не задерживай и ни о чем не спрашивай. Во-первых, она не в курсе дела, во-вторых, нужна мне. Отпусти ее. Я с Карецкой нахожусь в леспромхозе в доме старосты Полищука.
Ты, как я полагаю, меньше, чем кто-либо, заинтересован в том, чтобы меня скомпрометировать, а потому ни обо мне, ни об этом письме пока никому не говори ни слова. Потом вместе расскажем и моему и твоему шефу. Тут очень интересные дела, и мне хочется думать, что типография, выпускающая газету и доставляющая тебе столько неприятностей, в наших руках. Если хочешь, чтобы дело увенчалось успехом, не болтай. Возьми с собой двух ребят, знающих русский язык, и срочно приезжай сюда. Твой
Пауль.
P. S. Воображаю, что вы подумали, когда нашли мою сгоревшую машину! До чего доводит русская водка!
Ожидаю тебя. Шеффер».
Багрова посадили на зарубинского жеребца и отправили с письмом в леспромхоз.
– Аллюр три креста, – напутствовал курьера Зарубин. –
Прикажи Полищуку, чтобы он подбросил Анастасию Васильевну до города на подводе. Обратно выедешь после возвращения Анастасии Васильевны.
Багров пустил коня быстрой рысью и скрылся в лесу.
– Думаешь, из этой затеи что-нибудь получится? – обратился Зарубин к Кострову.
– Уверен! – твердо ответил тот. – Даже больше чем уверен.
Зарубин нервно передернул плечами и закурил.
– Плохо, что мы привыкли считать врага глупее себя. А
ведь так не всегда бывает? – спросил он Кострова. Тот наклонил голову в знак согласия.
– Я не против риска, не против подобных экспериментов, – продолжал Зарубин. – Я даже, как видишь, содействую… Но в душе не верю. Неужели этот Бергер так глуп, что пойдет на эту удочку? Это же примитив!
– Товарищ майор! – возразил Костров. – Если бы Бергер не был другом Шеффера и не был бы нареченным его родной сестры, я бы сам не пошел на эту комбинацию.
Представьте себе, что вы получили бы такое приглашение от своего шурина. Я уверен, что вы тотчас бы выехали…
– Затрудняюсь сказать, – прервал его Зарубин.
– Я сейчас думаю о другом, – продолжал Костров, –
приедет ли он, как просил Шеффер, в сопровождении двух-трех человек или же потянет за собой целый хвост?…
– Это как раз не играет особой роли. Пусть он тянет за собой хоть взвод! В общем, я вижу, так или иначе к встрече надо готовиться.
– Конечно.
– Тогда разыщи Рузметова – и ко мне, – предложил
Зарубин.
Через полчаса Костров вернулся с Рузметовым.
– Ты в курсе дела? – спросил Зарубин Рузметова.
– Да! Мне рассказал Костров.
– Надо подобрать двадцать человек, дать им пару ручных пулеметов, гранаты. Кому поручим операцию?
– Могу пойти я, – ответил Рузметов.
– Тогда бы я так и сказал, что поручаю тебе, – резко оборвал его Зарубин, – а я спрашиваю – кому?
– Свободен из командиров только Селифонов, – тихо проговорил Рузметов.
– Вот он пусть и ведет людей, а ты займись Чернявским.
Проинструктируйте Селифонова вместе с Костровым.
Пусть Шеффер расскажет приметы Бергера, чтобы ребята его не ухлопали. Людей накормите и уложите отдыхать.
Это было утром, а часов в десять вечера на взмыленном коне прискакал Багров и доложил:
– Письмо передано в руки самому Бергеру. Анастасия
Васильевна уже дома…
Костров потребовал подробного доклада. Оказалось, что Беляк внес некоторые поправки в его план. Он воспротивился тому, чтобы письмо вручала Анастасия Васильевна, а сделал так, что и она и он сам остались в стороне. Письмо Беляк передал Бергеру через незнакомую деревенскую женщину, заплатив ей за эту услугу.
Узнав, что письмо попало к Бергеру, Костров заволновался и настоял, чтобы группа Селифонова выступала немедленно.
– Пожалуйста, не возражаю, – сказал Зарубин, – но каким бы другом Бергер ни был Шефферу, он на ночь не рискнет ехать в леспромхоз…
Зарубин не допускал мысли, что гестаповец решится совершить ночную прогулку.
«Друг-то друг, а жить он тоже хочет, – рассуждал Зарубин. – Он больше, чем кто-нибудь другой, считается с партизанами. Правда, на этой дороге – из города в леспромхоз – мы никогда не трогали немцев. Костров надеется, что Бергер поэтому может рискнуть. И все же сомнительно».
Зарубин развернул записку Беляка, принесенную Багровым. Беляк сообщал, что среди оккупантов поднялась паника, как только за городом была обнаружена сгоревшая машина майора Шеффера. Часовой, охранявший мост, заявил, что видел майора в машине. Майор проезжал через мост, и рядом с ним сидела женщина. Кто эта женщина –
неизвестно. Комендант Реут особенно активно включился в розыски. Он дважды был на квартире Карецкой и в госпитале и, очевидно, связывает ее отсутствие с исчезновением Шеффера.
В конце записки Беляк напоминал Зарубину о его обещании заняться Чернявским и просил ускорить проведение операции.
…Темная майская ночь. Утих гомон ночных птиц, недвижим лес, перестали беспокойно квакать лягушки в протоке, да и сама неглубокая протока не журчит, не плещется. Все спит. Не спят только партизаны. Расположившись в зарослях, около моста через протоку, у самой дороги, ведущей в леспромхоз, они чутко вслушиваются в ночную тишину. Командир взвода лейтенант Селифонов замаскировался в нескольких метрах от моста. Два дозорных залегли около шоссе в полукилометре впереди. При появлении машины оттуда должен был прозвучать крик филина. Резервная группа из семи партизан с пулеметом засела на противоположной стороне, за дорогой. И все напряженно всматривались в темноту.