Прошло несколько секунд в ожидании. На противоположной стороне улицы показался Микулич. Навстречу ему шел Марковский. Они разминулись и пошли каждый своим путем.
Прошло еще несколько секунд, прежде чем послышались шаги и дверь отворилась.
– Чем могу служить? – спросил кто-то скрипучим голосом, и на лица гостей поочередно упал яркий свет карманного фонарика.
– Если вы господин Скорняк, то мы к вам с поручением от господина Скалона. Надеюсь, вы его знаете?
– Как же… как же… Собственно говоря, лично с ним незнаком, но преотлично осведомлен. Прошу заходить, –
пригласил Скорняк.
Из передней гости попали в большую, пестро обставленную комнату. За длинным прямоугольным столом, освещенным керосиновой лампой, собралась вся семья. Шла игра в лото.
Появление чужих людей нисколько не смутило играющих. Пожилая женщина гнусавым голосом продолжала выкрикивать числа.
Вслед за хозяином Костров и Снежко прошли дальше и попали в маленькую темную комнату с окном, выходящим во двор. Хозяин загремел ящиком письменного стола, –
извлек оттуда огарок оплывшей свечи и зажег ее, прилепив на пресс-папье, которое сплошь было залито стеарином.
Костров и Снежко сели и огляделись. Кроме письменного стола, дивана и кресла, в комнате ничего не было. Она казалась нежилой, неуютной, холодной.
– Раздеваться не приглашаю – простынете, – предупредил Скорняк. Он плюхнулся в глубокое ободранное кресло и вдруг добавил, обращаясь к Кострову: – А ваше лицо мне очень знакомо! Где-то мы с вами встречались.
«Только этого не хватало, – с тревогой подумал Костров, глядя в рыхлое, одутловатое, с маленькими глазками лицо хозяина. – Неужели и в самом деле встречались? Нет!
Определенно нет. Если бы я его хоть раз видел, то, безусловно, узнал бы».
Он спокойно сказал:
– Возможно, что и встречались… Мир не особенно велик…
– Точно, точно. Я вас где-то видел, и причем совсем недавно. Вот смотрю на вас, в голове крутится, а вспомнить никак не могу. – И Скорняк постучал себя по лбу ладонью.
– У меня тоже так часто бывает, – вмешался в беседу
Снежко. – Крутится, крутится, а в голову не приходит.
Прямо злость берет.
– Совершенно верно, – согласился Скорняк. – Но я вспомню. Обязательно вспомню. Теперь я уже уверен, что мы встречались и даже, по-моему, разговаривали друг с другом.
– Не старайтесь вспоминать, – разочаровал Костров хозяина, – думаю, что мы с вами не встречались. Я редкий гость в этих краях. Вы меня с кем-то путаете.
– Посмотрим… посмотрим, – не сдавался Скорняк. – А
теперь я к вашим услугам. – И он принял удобную позу, приготовившись слушать и отвечать.
Костров встал с дивана, подошел к двери и прикрыл ее плотнее.
– Вы сейчас где работаете? – обратился он к хозяину, усаживаясь на прежнее место.
– В воинской части…
– А точнее?
– Точнее? – переспросил Скорняк. – В школе.
– Работа вас устраивает?
– Вполне. А что?
– Вот мы это и хотим знать. Значит, устраивает?
– А почему она меня может не устраивать?
– Ну, мало ли почему. Значит, вы сидите прочно?
– Да, как будто прочно. Полагаю, по крайней мере, что так. Начальство претензий ко мне не предъявляет.
Немного помолчали. Скорняк сорвал пальцами верхушку нагоревшего фитиля, сплюнул на пальцы и вытер их о кресло.
– Этот дом принадлежит лично вам?
– Да, мне, – ответил Скорняк и с удивлением посмотрел на Кострова, потом на Снежко. Он не мог понять, что требуется от него гостям. – Но я никак не пойму… – проговорил он.
– Чего вы не поймете? – спросил Костров.
– В связи с чем, так сказать…
– Не волнуйтесь… – успокоил его Костров. – Все поймете, все выяснится.
Скорняк замахал руками.
– Нет, нет… вы меня не поняли, я не то хотел сказать. Я
не волнуюсь, но вы, когда вошли, кажется, изволили сказать, что имеете поручение…
– Поручение от господина Скалона. Вы это хотели сказать?
– Да-да…
– Совершенно правильно, – заметил Костров.
– Хорошо, что напомнили, – добавил Снежко.
– Так, так… очень приятно… Я слушаю.
– Семья у вас большая? – поинтересовался Снежко.
– Я девятый.
– Ого!…
– Что «ого»? – насторожился Скорняк. – Я несчастный человек: теща – женщина, жена – женщина, шесть дочерей
– женщины. Это же черт знает что! В доме единственный мужчина – это я, если меня можно считать мужчиной.
Гости невольно улыбнулись. Костров спросил:
– Все живут с вами?
– А куда же им деваться, я вас спрошу?
– Вот этого мы не знаем, – резко сказал Костров. – Нас эта проблема не интересует. Нас в данный момент интересует другое: куда вы собираетесь, вы лично, деваться, когда ваши хозяева – гитлеровские мерзавцы – получат от нас по макушке?
Лицо Скорняка покрылось вдруг сетью морщинок и на мгновенье застыло. Глаза стали совсем маленькими и потеряли блеск.
– Вы поняли, что нас интересует? – переспросил Костров. Скорняк ничего не ответил. Он отрицательно замотал головой.
– Мы можем повторить вопрос, – наклоняясь вперед, проговорил Снежко. – Нас интересует, куда вы собираетесь эвакуироваться со своим женским монастырем, когда оккупанты станут перед выбором: или ложись в нашу землю, или прочь с нее. Ясно?
Теперь Скорняк закивал головой утвердительно.
– Вот и замечательно. Идя сюда, мы надеялись, что найдем общий язык, – заметил Костров.
Опять молчание.
– Вы что, язык проглотили? – со злой усмешкой бросил
Снежко.
– Нет, нет… я не то что… как вам сказать, – сбивчиво залепетал Скорняк. – Мне жарко. – И он расстегнул ворот рубахи.
– Незаметно, – сказал Костров.
– Да нет, я не о том… – путаясь в словах, продолжал
Скорняк. – Я хочу напомнить… вы опять не поняли меня…
Мы никак не найдем общего языка… Вы же сказали, что имеете поручение…
– Хватит кривляться, – оборвал его Костров и расстегнул свою ватную фуфайку. За поясом у него торчал пистолет. – Мы партизаны. Держите себя, во избежание неприятностей, совершенно спокойно и давайте разговаривать без обиняков.
Если бы в эту минуту блеснула молния и ударил гром, это противоестественное для февраля явление природы, пожалуй, произвело бы на Скорняка меньшее впечатление, чем то, что он услышал.
Обхватив ладонями локти, он сжался в комок и смотрел на гостей, как кролик на удава. Его маленькие глаза почти не мигали. В комнате стало так тихо, что отчетливо слышалось частое свистящее дыхание Скорняка.
Костров напомнил Скорняку об участи майора Шеффера и заместителя бургомистра Чернявского, гестаповца
Бергера и предателя Брынзы, немецкого пособника Дубняка и нового коменданта Менгеля, пояснив при этом, что партизанам прекрасно известно, кому принадлежало «рациональное» предложение о роспуске больных из психиатрической больницы.
– Только за это одно, – предупредил Снежко, – мы можем сейчас свести с вами счеты, и никто этому не помешает.
Скорняк слушал молча и лишь изредка вздрагивал всем телом, словно его кто-то толкал в бок.
Тогда Костров предъявил ультиматум. Скорняк должен устроить на работу в школу хорошо ему известного слесаря-водопроводчика Марковского. Устроить срочно, в самые ближайшие дни, и чем скорее, тем лучше. Как? Это его личное дело. Кроме того, он обязан в трехдневный срок собрать в школе все интересующие партизан данные, а именно: количество людей – немцев и русских, их размещение, вооружение, распорядок дня, расстановка постов, расположение канцелярии и места хранения служебных документов. И, конечно, он должен молчать как рыба.
Если все это Скорняк выполнит, партизаны гарантируют ему жизнь. Это же послужит для него смягчающим обстоятельством в будущем, когда в город вернется советская власть. Не выполнит – пусть пеняет на себя. Разговор будет очень короткий.
Скорняк согласился. Он принял все условия и сроки и любезно проводил ночных гостей из дому. Трудно сказать, что переживал он в последовавшие за этим визитом дни, но на третьи сутки в условленном месте, в развалинах сгоревшей библиотеки, партизаны нашли объемистый пакет.
Скорняк просил срочно направить Марковского на территорию больницы непосредственно к коменданту школы, который о нем уже знает. Марковский будет работать, как и до войны, слесарем в кочегарке.
Далее Скорняк сообщал все интересующие партизан сведения о школе.
– Пусть Марковский сегодня же отправляется туда, –
предложил Костров Беляку.
– Не продаст, собака? – высказал опасение осторожный
Микулич.
– Не думаю, – сказал Беляк. – Жить, скотина, хочет…
– Тогда я пойду к Марковскому. – И Микулич стал прощаться.
– Иди, иди, – напутствовал его Беляк. – Надо ковать железо, пока горячо.
В подвале остались Костров, Беляк и Снежко. Беляк передал начальнику разведки документы, изготовленные для Охрименко и Макухи, которые были заказаны задолго до этого.
– Не догадываешься, зачем это нужно? – спросил с улыбкой Костров.
Беляк покачал головой.
– Думаю провести параллельную проверку. Одно сообщил Скорняк, другое разведает Марковский, а третье увидят своими глазами наши ребята.
– Ничего себе ребята! – усмехнулся Беляк, имея в виду возраст Охрименко и дедушки Макухи. – А под каким предлогом они там появятся?
Костров объяснил свой план.
– Неплохо, – согласился Беляк.
Тут же решили, что как только поступят сведения от
Марковского, Беляк без задержки направит их в леспромхоз. Потом распрощались.
Костров и Снежко покинули подвал.
7
Выслушав начальника разведки, Зарубин сказал:
– Ты, конечно, уверен, что Марковский будет принят на работу и останется цел и невредим?
Да, Костров был в этом уверен. Поведение Скорняка рассеяло всякие сомнения. «Большой трус, – решил Костров. – Во-первых, опасается за свою шкуру, во-вторых – за судьбу своего выводка, в-третьих – за свой дом. Он, наверно, даже рад, что дело обернулось таким образом, что и волки сыты и овцы целы».