– Ты хочешь… казнить ее?
В голосе Гын Джу явно прозвучало огорчение, и Чи Хён, несмотря на всю свою усталость, насторожилась. Он и двух слов не сказал о своем путешествии с Софией через всю Звезду, притом что их появление сильно запутало ситуацию и вызвало самые худшие подозрения. Не стоит удивляться тому, что они, странствуя вместе не один месяц – пешком, верхом и на корабле, – немного сблизились.
– А тебе не кажется, что я обязана это сделать, после того как она едва не столкнула меня во Врата?
Чи Хён слишком вымоталась, чтобы сходить с ума из-за любого пустяка, даже такого, как замеченное на прекрасном лице своего любимого беспокойство о судьбе старой карги. Ну хорошо, пусть не прекрасном, но по крайней мере привлекательном… Чи Хён чувствовала себя совершенно разбитой, словно говяжья отбивная.
– Я… вовсе не говорю, что она не достойна наказания за предательство, но…
Гын Джу вдруг замолчал, и Чи Хён, проследив за его взглядом, увидела, как Мохнокрылка ползет по ее руке к культяпкам. Зверушка потянулась клювастой мордочкой к обрубкам пальцев, и Чи Хён едва не отдернула руку, когда синий язык лизнул рану. Это оказалось совсем не так мучительно, как она ожидала, наоборот, каждое прикосновение демонского языка облегчало боль. Оторвав взгляд от этого зрелища, Гын Джу склонился над столом, чтобы налить себе и Чи Хён по глотку торфогня. Он невзлюбил этот напиток еще в Хвабуне, попробовав разок-другой в домашнем баре Канг Хо, но потом, скитаясь по Звезде вместе с Софией, пристрастился к нему. Чи Хён задумалась: не тем ли седоволосая ведьма привлекла Гын Джу на свою сторону, что потакала его слабостям?
– Но как я должна поступить, Гын Джу? Как? Я не шучу, мне действительно нужно знать твое мнение. – Она вздрогнула, когда Мохнокрылка приподняла изогнутым клювом фалангу ее пальца. – По-твоему, надо сделать вид, будто ничего не произошло?
– Каждый может совершить ошибку, – заметил Гын Джу, и Чи Хён за приподнятой маской углядела, как зарделись его щеки. – И если она действительно раскаялась, то… Ой, прости!
Дрогнувшая рука не удержала фарфоровую чашу и выплеснула пахнущий дымом напиток прямо на грудь Чи Хён. Это был ее последний чистый халат, но она не огорчилась, лишь снова зевнула, когда Гын Джу, бормоча извинения, принялся торопливо тереть салфеткой. Это было головокружительное ощущение, и хотя Чи Хён до крайности обессилела как физически – из-за ранения, так и эмоционально – из-за жуков, проглоченных, чтобы унять боль, она ощутила знакомый зуд, когда Гын Джу осторожно склонился к ней и его маска колыхнулась от учащенного дыхания.
Чи Хён приблизила голову к его уху и прошептала:
– Гын Джу, если ты хочешь дотронуться до меня, не обязательно пускаться на такие изощренные хитрости.
Гын Джу замер, а она поцеловала его в мочку уха и потянулась здоровой рукой к завязкам халата, вздохнув с облегчением, когда Мохнокрылка оставила в покое ее рану. Только что Чи Хён чувствовала себя настолько измученной, что и думать не могла даже о простых ласках, не говоря уже о чем-то более энергичном, а сейчас снова хотела этого мужчину – ночью перед сражением у них был лучший секс в жизни, но Чи Хён уже мечтала о большем.
Завязки халата наконец поддались, она принялась покусывать мочку его уха, мысленно благодаря всех демонов за то, что возлюбленный вернулся после такой долгой разлуки… и оказался настолько заботливым, что даже привез ее любимую игрушку, изящный резной жезл из дерева принцессы, покрытый перламутровым орнаментом с изображением пионов и хризантем. При поспешном бегстве из Хвабуна Чи Хён забыла прихватить его с собой, и было что-то трогательное и в то же время постыдное в том, как милый юный поэт, рискуя жизнью, прошел через всю Звезду, чтобы вернуть ей старый добрый самотык. Те жезлы, что она приобрела взамен утраченного за время похода, были весьма хороши, мастера удовольствий из Ранипутнийских доминионов создавали изумительные изделия из бронзы и розового дерева, но она так и не сумела привыкнуть к ним. Когда они с Гын Джу легли в постель и он с застенчивой улыбкой достал из сумки верного товарища ее детских игр, Чи Хён едва не испытала оргазм от одного только взгляда на это чудо с ремнями из акульей кожи. Сейчас, когда ее пальцы боролись с непослушными завязками, а губы скользили вдоль ушной раковины к прекрасным черным волоскам на шее, она чувствовала, что их ожидает еще одна чудесная ночь, может быть самая лучшая во всей их дерьмовой жизни, и…
И Гын Джу чуть ли не опрометью бросился за кучу диванных подушек, а Чи Хён смущенно покраснела. Он никогда прежде не отказывал так откровенно.
– Я… Прости, Чи Хён, но я не могу, – пробормотал он, прижимая мокрую салфетку уже к своей груди и глядя под ноги. – Я хочу, очень хочу! Но… прости.
Ну конечно же! Какая же она эгоистка, просто ужасная эгоистка; он ведь ранен тяжелей, чем она сама, и навязывать ему даже такое необременительное развлечение, как секс, – значит только ухудшать его состояние. Что толкнуло ее, тоже израненную, на эту глупую затею? Хороший оргазм помогает расслабиться даже лучше, чем саам или выпивка, но одного этого недостаточно, чтобы вызвать такое желание. Быть может, часто оказываясь в последние два дня на грани смерти, она научилась больше ценить простые радости жизни? И теперь стремится насладиться ими при каждом удобном случае, поскольку не знает, много ли их, этих случаев, еще осталось?
– Я… помог Мрачному договориться с кузнецом насчет пепла его старика, – произнес Гын Джу таким глухим голосом, словно говорил из-под подушки. – Это заняло почти целый день, но… Кажется, он неплохой парень. Очень беспокоится за тебя.
О боги подземные, неужели это необходимо обсуждать прямо сейчас? Охренеть можно, какое важное дело… Неспокойная совесть тут же прогнала вспыхнувшее было раздражение. Сама виновата в том, что все так сложилось, и пора уже это признать. Но пока принцесса решалась, Гын Джу снова заговорил, торопливо, отчаянно, но с такой же мягкостью, с какой Мохнокрылка обходилась с ее раненой рукой:
– Все складывается очень удачно, Мрачный хочет отдать меч тебе, но его нужно сделать точной копией твоего, и кузнец знает, как сбалансировать клинок и все такое прочее, так что…
– Я поступила глупо, когда увлеклась Мрачным, Гын Джу, и он тоже увлекся мной, но это вовсе не означает, что завтра мы с ним убежим и оставим тебя одного, – призналась Чи Хён, и слеза, скатившаяся по ажурной маске, сразу же подсказала, что выбрана не лучшая тема для разговора. – Вот ведь жопа! Я ужасно устала, Гын Джу, и не могу сейчас связно рассуждать. И прежде чем мы продолжим разговор, прошу, поверь мне, я люблю тебя и никогда не перестану любить, даже если… даже если мне говорят, что я не должна тебе доверять, даже если Феннек обвиняет тебя во лжи, я все равно люблю тебя. Что бы ни было между мной и Мрачным, я никогда не переставала думать о тебе, клянусь!
– Что бы ни было между тобой и Мрачным, – повторил Гын Джу, кивнув самому себе с таким видом, будто бы нашел ответ на все вопросы. – И все-таки как насчет Феннека? Ты ведь простила его за… за то, что он пытался разлучить нас? Значит, ты не ко всем предателям и лгунам относишься так же…
– Что? – Чи Хён склонила голову набок, разглядывая замолчавшего любовника. – Послушай, мы сейчас говорим о нас с тобой, обо мне и Мрачном или о Феннеке и Софии? Выбери что-нибудь одно, мне не выдержать две-три темы сразу.
Гын Джу помолчал, затем протянул руку и взял бутылку. Другой рукой он развязал ремень своей маски и, когда она заколыхалась у него под подбородком, одним долгим глотком выпил все.
– Гын Джу, это превращается в жалкую мелодраму. Почему бы нам не погасить лампу, не сбросить одежду, не лечь в постель, не обниматься до рассвета? Обещаю, утром мы первым делом все обсудим, прежде чем займемся другими…
– Феннек не врал тебе, – сказал Гын Джу, отдышавшись от крепкого пойла. – Это я солгал.
– О чем это ты? – резко спросила Чи Хён, отчаянно надеясь, что он заткнет разверзшуюся между ними пропасть самым простым объяснением.
Возможно, он имеет в виду какую-нибудь мелочь, о которой они спорили с Феннеком, какую-нибудь свою невинную ложь. Или посчитал серьезным проступком простое преувеличение…
– В день вашего бегства из Хвабуна я действительно сделал все то, в чем он меня обвинил, – ответил Гын Джу дрогнувшим голосом, но с каменным лицом. – Я рассказал твоему первому отцу… рассказал королю Джун Хвану о вашем плане и привел стражников в гавань.
Чи Хён сидела, проглатывая его слова, точно кусок липкого, жирного соевого творога. Он молча смотрел на нее, а она так же молча смотрела на него, но оба изменились за считаные секунды. Вместо мучительных сожалений его лицо с дорожками слез на щеках вызывало у нее теперь лишь крайнюю неприязнь.
– А потом ты солгал мне, когда София привела тебя сюда, – напомнила Чи Хён, не повышая голоса. – Ты клялся, что любишь, что никогда меня не предавал и что Феннек оклеветал тебя. Ты лгал мне всегда и во всем.
– Нет, не во всем, – возразил он, все же сохранивший остатки совести, о чем свидетельствовал смущенно опущенный взгляд. – Я всегда любил тебя и все делал только ради твоей безопасности. Клянусь жизнью, я просто боялся, что попытка пройти сквозь Врата плохо кончится для тебя… Всем известно, что Врата – это верная смерть. Разве я не умолял тебя каждый день одуматься? Разве не предлагал уплыть на лодке? Я ничего не говорил твоему первому отцу до самого последнего дня, когда ты окончательно отказалась прислушаться к моим просьбам и выбрать другой маршрут бегства… Будь у меня хоть крохотная надежда, что все пройдет благополучно, я бы ни за что так не поступил. И даже потом, когда стало ясно, что вы сбежали, несмотря на то что королю Джун Хвану известны ваши планы, я бы отправился вслед за тобой в эту адскую пасть, если бы… если бы стражники твоего второго отца не задержали меня в гавани и…
– Я готова была убить Феннека, – проговорила Чи Хён, вздрогнув от отвращения. – Я так обезумела от счастья, когда ты вошел в мою палатку вместе с Софией и сказал все то, что я хотела услышать… И конечно же, решила, что старый хитрец «брат Микал» на пару с моим вторым отцом все это придумали, чтобы разлучить нас с тобой. Конечно же, ты ничего не говорил моему первому отцу, конечно же, ты не предавал нас. Я так рассвирепела, Гын Джу, что уже воображала, как воткну клинок в горло Феннеку, и будь я немного в другом расположении духа, когда стояла рядом с ним… – Чи Хён усмехнулась. – Знаешь, когда ты вернулся и солгал, глядя мне в глаза, когда ты плакал, уткнувшись лицом в мои волосы, и уверял, что тебя оговорили, я так отчаянно хотела поверить, что перестала рассуждать здраво. Я приперла Феннека к стенке и повторила все то, что услышала от тебя, но он ни в чем не сознался, лишь сказал, что сожалеет о своей попытке поссорить нас. Я до того взбесилась, что могла совершить какую-нибудь глупость – ударить его или прогнать. А теперь, когда я узнала, что он ни единожды не обманул… что произошло именно то, о чем он уверял меня со дня побега, я не могу больше доверять тебе.