Мордолиз первым нарушил тишину своим ревом и бросился к чудищу, прежде чем хозяйка успела остановить его. Глаза гиганта размером с пушечное ядро уставились на восторженного демона. София обернулась к Хортрэпу, чтобы тот наконец объяснил, что за хрень здесь происходит, но поскользнулась, наверное, в сотый раз за последние два дня. Она чувствительно приложилась копчиком к земле и в тот же момент поняла, что это Хортрэп опрокинул ее вверх тормашками. Но не по своей вине – хвост демона все еще обвивался вокруг запястья чокнутого Негодяя, и когда чудище ринулось к нестройным рядам одетых в багряное и синее солдат, оно поволокло за собой и колдуна. Мордолиз с веселым лаем помчался следом за исполинским демоном, впервые за многие века, если не за всю свою жизнь, почувствовавшим близость смертной плоти.
Если удастся пережить этот феерический обсёр Хватальщика, надо будет поинтересоваться, где он постиг искусство вызывать такие занятные экземпляры и какого хрена решил заняться этим именно сейчас. Но важные дела надо делать по порядку. Во-первых, загнать разбушевавшегося монстра обратно в Изначальную Тьму, во-вторых, провести серьезный разговор с Хортрэпом и, в-третьих, показать Чи Хён сломанную корону. Ну и наконец, может быть, просто извиниться за то, что пыталась вчера ее убить. Примерно так.
– Уххх…
София оглянулась на Мрачного, который сидел на земле рядом с ней, прижимая мощную пятерню к виску и провожая взглядом чудовище.
– Да, я тоже считаю, что «уххх», – проворчала София, поднимаясь на ноги, и зашипела от новой напасти, постигшей ее многострадальную задницу. Протянув Мрачному руку с легкой улыбкой наподобие тех, какими одаривала дядю этого мальчишки до того, как их отношения стали слишком напряженными, она добавила: – Что ж, юноша, Хортрэп научил тебя призывать демонов. Хочешь, теперь я покажу надежный способ отправлять их обратно?
Похоже, он не очень обрадовался предложению, но это просто доказывало, что не все люди настолько тупые, какими кажутся. Облизав губы и шагнув к разъяренному демону, сминающему своей тушей и багряных, и кобальтовых солдат без разбора, София задумалась о том, какой дурой она сама сейчас выглядит, направляясь прямо в лапы монстра, подобных которому не встречала уже четверть века, да и раньше не связалась бы с таким по своей воле. Но тут чудовище смело хвостом кучку солдат, и, увидев на этом хвосте обмякшую человеческую фигуру, она решила, что все-таки смотрится не настолько глупо, как Хортрэп.
Чи Хён искренне надеялась, что Хортрэп переживет этот день, чтобы она смогла засадить каблуком между его лилейно-белыми щеками. Незачем говорить, что при таком развитии событий она тоже поспешила выйти из схватки; когда таоанские стрелы принялись щелкать по ее шлему или застревать в толстом хауберке, смерть в бою перестала казаться ей такой романтичной. Не следует забывать об осторожности, особенно если имеешь дело с демонами.
Однако Мохнокрылка по-прежнему летала у нее над головой, а иначе какая-нибудь стрела наверняка сразила бы если не принцессу, то ее коня. Чи Хён все еще в седле, целая и невредимая. Чхве и Феннек держались рядом с ней, остальные же телохранители либо затерялись в гуще битвы, либо погибли. Вокруг теперь были только всадники в багряных плащах, с безошибочно узнаваемым на седельных сумках таоанским драконом-оленем в гирлянде из полевых цветов.
Когда последний имперский кавалерист умчался прочь, Чи Хён поняла, что в пылу схватки развернулась кругом и сейчас направляется к фронту багряной пехоты. Она натянула поводья и сдавила пятками конские бока. Ощетинившаяся копьями стена приближалась так стремительно, а разворот получился настолько резким, что Чи Хён испугалась, как бы скакун не сломал ноги. Но тот показал себя молодцом, чего не смогла наездница, и они промчались мимо шеренги таоанцев, мечущих в них копья со стальными наконечниками. Продолжая понукать коня, Чи Хён завершила разворот. Перед ней замелькали боевые молоты с рукоятями почти десятифутовой длины, и Чи Хён успела удивиться, до чего же это нелепое и неудобное оружие, прежде чем удар обрушился на ее шлем. Она была готова поклясться, что слышала, как треснул череп. Чи Хён выронила имперскую пику, которую дала ей Чхве взамен уже третьей сломанной, и если бы ноги не удержались в стременах, принцесса и сама очутилась бы на земле. Вместо этого она лишь поникла в седле, и конь понес ее прочь от чужой пехоты. Впрочем, это уже ничего не меняло. Перед ее налитыми кровью глазами все погрузилось в рубиновый полумрак, а голова загудела, как пчелиный улей. Чи Хён смежила веки, подождала, пока мир перестанет вращаться и восстановится способность соображать. Но вот холодные, влажные пальцы обрели чувствительность. Она осторожно натянула поводья, боясь, что ноги выскользнут из стремян, но не желая замедлять бег лошади, и начала помаленьку съезжать набок. Гул в голове усилился, боль спустилась ниже, к лунке выбитого зуба, и принцесса упала…
Ее тут же поймали. От крови щипало глаза; щурясь, она увидела сквозь забрало, как Феннек вынимает ее ногу из стремени мягкими белыми когтями.
Но держал ее не он; борясь с тошнотой, Чи Хён опустила глаза и увидела у себя под мышкой перчатку Чхве. Дикорожденная подняла генерала и усадила на собственную лошадь.
Земля мелькала под ногами, и казалось, что они все еще скачут галопом, хотя на самом деле кони уже остановились. Затем сильные руки развернули Чи Хён, протащили по шее встревоженно заржавшей лошади и усадили впереди стража доблести, задом наперед, животом к животу Чхве.
Какими бы плавными ни были движения дикорожденной, Чи Хён все-таки стошнило под шлемом, но она была слишком слаба, чтобы смутиться из-за этого. Генерал устало положила голову на плечо стража доблести. С конской спины она прекрасно видела имперскую пехоту. И хотя голова раскалывалась, а кровь все еще приливала к глазам, Чи Хён улыбнулась, потому что могучий Таоанский полк остановился, а затем первая шеренга попятилась. Начав отступать, багряные сами себя поймали в ловушку. Те, кто пятился, топтали упавших товарищей, прочие пехотинцы стояли на месте, вяло переговариваясь и глядя вслед раненому генералу и двум ее последним телохранителям. Один из солдат потерял сознание, и соседи даже не пытались поднять его из грязи.
Что-то прокричал Феннек, высоко и пронзительно, словно рядом заржал конь, но принцесса не разобрала ни слова.
– Ох, Чи Хён, – проговорила Чхве в ушной разрез ее шлема, и как бы громко ни гудела голова, как бы ни стреляла боль в зубах и каждой косточке, генерал прекрасно слышала своего стража доблести. – Я должна ненадолго оставить тебя. Лежи и набирайся сил, а мне позволь добыть славу для нас обеих.
В этом была вся Чхве. Совершенно непоследовательная. Но тут мир снова закружился вокруг Чи Хён. Дикорожденная снимала ее с лошади как ребенка и передавала Феннеку. Его нежные лапы отнесли генерала в сторону и уложили на спину. Даже сейчас, когда глаза застилало кровавое марево, Чи Хён видела небо, такое же синее, как воды Отеанского залива.
Феннек что-то сказал, но Чи Хён опять не расслышала, а затем сквозь гул в голове пробился голос Чхве:
– Я отвлеку его. Не медлите, друзья.
Друзья? Чи Хён вне всякого сомнения считала Чхве одной из лучших своих подруг, но и подумать не могла, что это слово есть в словарном запасе дикорожденной, и вместо теплоты ощутила, как холодеет сердце. Происходило что-то страшное, и как только мохнатые лапы Феннека сняли с нее шлем, она повернула голову, чтобы посмотреть, куда направилась Чхве…
Нет! Нет-нет-нет! Чхве казалась совсем крошечной, как наездник, изображенный на одном из гобеленов ее второго отца в Хвабуне – работы самотских мастеров, любивших эпические сюжеты. Над дикорожденной высился кошмарный черный монстр с оскаленной слюнявой пастью, острыми когтями и хлещущим во все стороны хвостом – вроде адских чудищ из древнего свитка, который первый отец прятал в комоде железного дерева, а комод запирал на ключ. Тварь была в пять раз выше солдат, с яростным криком бросившихся на нее, и даже с седла Чхве не могла бы дотянуться до ее сальных боков…
А дальше случилось самое худшее: страж доблести приподнялась в стременах и затрубила в рог, подаренный генералу Пурной. Чхве отвлекала на себя внимание гигантского чудища, а Чи Хён могла лишь беспомощно наблюдать за этим.
Как бы ни были грозны таоанские всадники, Диг героически довел Пурну почти до передних рядов имперской пехоты и только тогда заметил, насколько далеко они оторвались от других кобальтовых, оставшись с горсткой солдат, последовавших их дурному примеру. Вокруг все еще метались кони, мешая определить, где свои, а где чужие, но теперь пики и боевые молоты багряных оказались в считаных ярдах впереди. Увы, такой печальный итог был вполне предсказуем – и Пурна непременно объяснила бы Дигглби, к чему приведет его безрассудный порыв, но она так запыхалась, что не могла произнести ни слова.
В то мгновение, когда уже кажется, будто ты вот-вот все поймешь, обязательно появится какое-нибудь адское создание, чтобы расширить твой кругозор. Во всяком случае, это гигантское непотребство отвлекло на себя внимание имперских солдат и утихомирило не дающую покоя ногам дурную голову Дигглби. Паша замер и вытаращил глаза на диковину, разрезавшую строй таоанской кавалерии. Очевидно, чтобы укротить его непомерное эго, требовался монстр размером с дом. В этом секундном колебании проявилась вся разница между ним и Пурной (ну хорошо, еще Диг превосходил ее манерами и образованием). Он выглядел совершенно счастливым, бросаясь в смертельную схватку с привычными до скуки имперскими солдатами, а ее в последнее время могло воодушевить только что-нибудь экстраординарное вроде огромного хищника, сминающего на своем пути и багряных, и кобальтовых без разбора. Горло болезненно сжалось, сердце ускорило темп, перескочив с бодрого марша на неистовый боевой танец, и Пурна, засунув в кобуру разряженный пистолет, схватила Дига за локоть и потащила к новой цели. Эта громадина только что оторвала голову у лошади и подбросила в воздух всадника, убедительно дав понять, что лобовая атака не принесет ничего хорошего; нужно найти способ подобраться к ней сзади… Но поскольку окружавшие их багряные всадники и пехотинцы либо просто смотрели на тварь, разинув рот, либо пятились, за свой собственный тыл беспокоиться не приходилось. По крайней мере, Пурна на это надеялась.