ыронил шлем.
– Не хочешь ли осмотреть и это?
– Спасибо, мне и так видно. – Он вернул шлем и мельком взглянул на черное лезвие. – Странное клеймо, похожее на узор из конского волоса. Если ударишь врага этой рукояткой, сломаешь себе оставшиеся пальцы.
– Знаю, – ответила она, возвращаясь к детскому притворству, чтобы позлить папочку… и чтобы скрыть то, как потрясли ее последние известия о Хвабуне.
Вскоре после полуночи в палатку влетел демон-ягнятник с подписанным императрицей Рюки документом, и Чи Хён дважды перечитала его, прежде чем поставить свою подпись, а затем еще дважды, чтобы не пропустить ничего важного. Но свиток содержал лишь пункты договора; при всей своей четкости и подробности он ничего не сообщал о судьбе Хвабуна и семьи Бонг, хотя императрица не упустила бы случая соблазнить Чи Хён такой надеждой. Дрожащей рукой она отдала подписанный пергамент, и устрашающего вида посланник улетел обратно в Отеан через Врата Языка Жаворонка… Но теперь, когда Чи Хён опустила ладонь на плечо второго отца, рука уже не дрожала.
– Я горжусь тобой, Чи Хён.
Посмотрев в покрасневшие глаза Канг Хо, она поверила.
– Можно… тебя обнять, перед тем как войдем туда?
– Па-ап, ну не на виду же у всех! – Она вернула шлем на голову и, заметив, как затряслась нижняя губа Канг Хо, прошептала: – Подожди немного, я пойду последней.
– Где моя дочь? – произнес он, оглядываясь. – Где она? Ты очень похожа на нее, но никому из моих детей не хватило бы благоразумия идти позади всех.
– Не волнуйся, я это делаю не из тактических соображений. – Чи Хён дала команду еще одной роте, махнув клинком с заключенным в нем прахом родича ее возлюбленного, а на ее шлеме закачались синие перья, найденные Хортрэпом одни демоны знают где. – Я еще и дочь короля Джун Хвана, а потому знаю, как надо выходить на сцену.
И этот выход на сцену наглядно доказал, что Хортрэп не кривил душой, обещая благополучный проход через Врата для всех солдат и лошадей.
Солнце только что взошло, озаряя теплым светом золотые крыши и портики Осеннего дворца. Чи Хён и ее второй отец вышли из широких перламутровых ворот храма Пентаклей; королевские гвардейцы стояли навытяжку на каждой ступеньке лестницы из слоновой кости, что вела к терракотовой дорожке между тыквенными полями. У Хортрэпа нашлись другие дела, так что, когда весь Кобальтовый отряд выстроился вдоль дороги в ожидании своего командира, этого мерзкого кривляки рядом не оказалось. Генерал Чи Хён Бонг вернулась назад через Врата Отеана, чего не проделывал ни один герой со времен Века Чудес.
Но как бы тщательно ни планировала Чи Хён свое триумфальное возвращение, императрица Рюки переиграла ее.
Повелительница Непорочных островов наблюдала за приближением принцессы с высокого помоста из красного дерева; обитый золотой парчой, он примыкал к фасаду храма. Дюжина коленопреклоненных гвардейцев стояла на каждой из десяти ступеней, ведущих наверх. Кобальтовый отряд у помоста – таково было распоряжение императрицы, пожелавшей с самого начала показать, кому теперь подчиняется армия Чи Хён. А позади двух синих шеренг, обочь дороги, – целое море воинов в изумрудных доспехах. Это огромное войско производило недвусмысленное впечатление.
Когда Чи Хён и Канг Хо ступили на терракотовую дорогу, величественный помост исчез из вида, ряды кобальтовых заслонили импровизированный тронный зал – еще один тяжеловесный символ. Императрица в белой мантии с непревзойденной грацией поднялась с меховых подушек и воздела лилейную руку; из-под высокой белой шапки не выбился ни единый седой волос. Чи Хён не хотела кланяться женщине, чью задницу она явилась спасать, однако все же преклонила колени на красном гравии. Не стоило производить дурное впечатление на императрицу, тем более что каждый гвардеец на помосте держал в одной руке белый лук, а в другой – стрелу с белым оперением. Мохнокрылка недовольно пискнула на плече Чи Хён.
– Да, – произнесла императрица Рюки после долгой гнетущей паузы. – Я узнаю тебя даже в таком виде, Чи Хён Бонг из Хвабуна. Хвабуна, которого больше нет.
– Ваша всемилость, вы оказываете мне честь… – начала Чи Хён, но вовсе не волнение помешало продолжить.
Ее оборвала императрица:
– Нет, не оказываю.
Чи Хён смутилась, не зная, как ответить на такое неуважение, и обернулась за подсказкой ко второму отцу. Очевидно, императрица не поверила утверждениям Канг Хо, что его дочь невиновна. Что ж, пусть злобствует сколько угодно, если это поможет ей примириться со смертью принца Бён Гу. Договор с Чи Хён подписан, и теперь жалкое подобие суда – единственная плата, которую императрица может потребовать.
– Что ты скажешь в свое оправдание, убийца? – резко спросила Рюки.
И тут Чи Хён чуть не сделала глупость. Она даже не поняла, какую именно, – просто хотелось эту глупость совершить. Но она прикусила язык, дождалась, пока пройдет опасный соблазн, а затем снова посмотрела на императрицу и ответила со всей учтивостью, как учил ее первый отец.
– Ваше изящество, сочувствую вашему горю – я ношу эту белую повязку в знак траура по моему жениху Бён Гу, – сказала она, радуясь тому, что Канг Хо уговорил ее оторвать полоску от простыни, перед тем как они тронулись в путь. – Но я не больше виновна в его смерти, чем вы – в горькой участи моих родных. Нас объединяет не только угроза Непорочным островам, но и общая утрата. И я клянусь: как только условия нашего договора будут выполнены, как только Отеан снова окажется в безопасности, а двойная угроза со стороны Джекс-Тота и Вороненой Цепи исчезнет, я помогу найти убийцу вашего сына. Клянусь памятью о Хвабуне, я приведу к вам этого негодяя и докажу свою невиновность.
Даже дуновение ветра не нарушило наступившую за этим тишину, или, может быть, легкий бриз не преодолел заслона из двадцати тысяч солдат, окруживших мятежного генерала, императрицу и храм Пентаклей. И вдруг Рюки улыбнулась, так слабо, что Чи Хён могла бы и не заметить, если бы не следила за ее лицом, надеясь увидеть признаки согласия. Императрица что-то сказала, но слишком тихо, так что Чи Хён не разобрала ни слова, и ближайший лучник достал из-за пазухи лист пергамента, не сводя взгляда с принцессы. Императрица взяла у него документ:
– Чи Хён Бонг, я окажу тебе любезность, которой ты не удостоила меня, – открою правду. – В то же мгновение другая красивая белая рука ухватилась за другой край красивого белого пергамента. – Я не признаю договоров с предателями.
Когда затрещал разрываемый пополам пергамент, Чи Хён поняла, что все кончено. Она не поднялась с колен, не запротестовала, а только обернулась ко второму отцу. Он не проявил сдержанности, на которую оказалась способна его взбалмошная дочь, а вскочил на ноги; его привлекательное лицо исказила гневная гримаса.
– Что означает этот обман? – взревел он, и, словно в ответ, каждая дюжина гвардейцев на каждой из дюжины ступеней молча наложила на тетиву стрелу с белым оперением.
– Уймись, Канг Хо Бонг, – велела императрица, – или не получишь даже ту последнюю милость, какую я обещала твоей дочери. Если хоть один из вас произнесет еще хоть слово, вас обоих немедленно пристрелят.
Чи Хён не понимала, что происходит. Просто не верилось, что вся эта хрень творится на самом деле. Она выросла на Непорочных островах, ее с младых ногтей учили, что на всей Звезде нет более благородного, честного и великодушного человека, чем императрица, и теперь эта вдолбленная в ее голову глупость привела к катастрофе. Вчера она в это же время дня улыбалась полковнику Ждун, с которой подписала перемирие, и вскоре выяснилось, что эта женщина замышляла предательство. И тем не менее, когда императрица предложила еще более выгодные условия, принцесса с радостью согласилась и поставила свою печать на договоре. И то, что даже ее второй отец, от рождения двуличный, не подозревал никакого подвоха, лучше всего доказывает, насколько абсурдна была привитая ей вера в добродетель императрицы.
И теперь, когда Чи Хён сама привела весь Кобальтовый отряд в западню, эта вера не принесет ни унции пользы.
В Отеане все делается тихо и изящно; вот так же тихо и изящно была устроена эта ловушка. Казалось, выпученные глаза Канг Хо готовы лопнуть от прилива крови, но он молчал, как и его ошеломленная дочь.
– Так намного лучше, – сказала императрица, явно наслаждаясь звучанием собственного голоса, тогда как чужие голоса, похоже, ее бесили. – Каждый ваш вздох оскверняет чистоту воздуха Отеана, поэтому я не собираюсь затягивать ваши мучения. Вот та правда, которую я обещала вам рассказать: Джекс-Тот действительно вернулся, но его берега пустынны. Наш флот в море Призраков заблокировал все подступы к нему, и я готовлюсь его изучить для дальнейшего освоения. Мои моряки не обнаружили там ни монстров, ни демонов, одно лишь бесконечное спокойствие некогда грозного моря.
Чи Хён облегченно всхлипнула и тут же зажала рот ладонью, ожидая выстрела. Вероятно, ее поведение не было достаточно возмутительным, чтобы среагировали лучники.
Значит, Хвабун не опустошен. Ее первый отец, сестры, слуги – все целы и невредимы. Императрица придумала сказку про монстров лишь для того, чтобы выманить ее и…
– Хвабун принесен в жертву, призванную искупить ваши безумства и жестокость, – объявила Рюки. – Вашими стараниями мой сын ушел из этого мира, но я отплатила стократ. Вся ваша родня и прислуга брошена в храм Пентаклей, чтобы в мире смертных не осталось и следа заразы.
Императрица продолжала вещать все тем же омерзительным самодовольным тоном, но Чи Хён теперь слышала не ее разглагольстования, а плач своих сестер, которых тащили по этому самому гравию к храму, выстроенному вокруг Врат Отеана. Она представила, как неизменно спокойный, рассудительный отец срывается на крик, умоляя правительницу пощадить дочерей и слуг и возложить всю вину за преступления Чи Хён на него одного. Какая тишина, должно быть, охватила ступени храма, когда последнего из родных и близких принцессы сбросили в Изначальную Тьму, наказывая за то, чего ни они, ни Чи Хён не совершали…