Один из двух синих поздоровее глянул в сторону Элейны и наставил на нее меч, будто обвинительный перст:
– Эй! Ты! Стой, где стоишь! Именем князя!
Он тронулся к ней, отвлекаясь от выстроенных арестантов. Видимо, этого шанса Эддик и ждал. С ревом здоровяк вскочил на ноги, протаранил мелкого стражника и припустил к северу, по-прежнему величественно обнаженный. Работая бледными конечностями, он уносился в залитые луной улицы, словно изгнанный бог, и его стихающий крик был полон звериной радости. Начали вставать и другие задержанные, угрожая столпотворением. Подступавший к Элейне страж повернул обратно, и она поняла, что это ее шанс. Она тут же метнулась, перескочила низенькую ограду и прижалась к заборчику, точно опять превратилась в ту девочку, которая играла со своей няней в прятки.
Сидевший на ограде мужчина откинулся назад и взглянул на нее сверху вниз. Он оказался ее возраста или около того. Резко очерченные скулы, волосы совершенно непонятного при луне цвета. Крайнее изумление на лице в другой ситуации добавило бы ему симпатичности.
Она прикоснулась пальцем к губам – «тише», – а потом прижала к груди сложенные в мольбе о помощи ладони.
Когда зазвучали свистки, Гаррет встал и в волнении начал расхаживать. Расстояние от ограды колодца до корабельного сарая он готов был преодолеть за считаные секунды. Шум голосов усилился. Вскрикнула женщина. Чего бы там ни обнаружилось, Канниш с Мауром столкнулись с этим лицом к лицу, а он прячется в темноте, вместо того чтобы встать с ними в один ряд. Его пальцы постукивали по бедру, барабаня, словно капли во время ливня.
Два свистка смолкли, и никто не отозвался в ответ. В пределе слышимости других синих плащей не было. Так дело не пойдет. Оставаться на месте – слишком много они от него хотели.
Дверь лодочного сарая открылась. Наружу пролился свет. В проеме толклись силуэты, растворяясь на фоне друг друга, пока с мечом в руке не появился Канниш. Он взмахнул оружием, спиной к Гаррету – и тут наружу вышел молодой человек и встал на мостовой на колени. Потом еще один. Потом женщина в дорогущем с виду платье.
Из здания лаял голос Таннена, словно пес собирал в кучу стадо овец. Канниш оглянулся через плечо, щеки смялись в ухмылке. Салютуя Гаррету, поднял меч. Гаррет поклонился и сел обратно.
Пока Маур с Танненом выводили арестованных на улицу и ставили на колени, Гаррет наблюдал и ждал. Казалось, те никогда не кончатся, но вот показался последний, и Канниш запер дверь. Маур принялся вязать им руки, пока двое других прохаживались с мечами наголо, внушая задержанным покорность. Таннен что-то сказал, и друзья Гаррета рассмеялись.
С юга на площадь вбежала какая-то девушка, шлепая по дороге босыми ногами. Платье на ней было мокрым, в пятнах, а волосы прилипли к шее. Увидев арестованных, она, кажется, немного расслабилась. Возле ее глаз и рта проступили черточки страха, и Гаррету вспомнилось старое предание из детства. Про духов-русалок, которые живут в реке и манят мальчишек к себе на верную смерть.
– Эй ты! – заорал Таннен на эту новенькую. – Стой, где стоишь. Именем князя!
От толпы арестованных донесся рев, Таннен крутнулся обратно. Огромный и совершенно голый мужчина сшиб Маура на землю. Канниш метнулся вслед беглецу, но начали вставать остальные арестанты. Потерять одного – или всех. Таннен вломился в толпу коленопреклоненных, плашмя охаживая пытающихся подняться. Канниш потянул Маура, водружая товарища на ноги…
…и эта девчонка ринулась стрелой. Сперва Гаррету показалось, что она бежит на него, но девушка только срезала путь к ограде. Перемахнула через нее с грацией танцовщицы, укладываясь в тени на другой стороне. Гаррет отклонился назад – и встретил ее изумленный взгляд. Лунный свет серебрил изгибы лица, и Гаррет стал лучше понимать, каким образом духи утопленниц завлекают мальчишек в реку. Она поднесла палец к губам, потом сцепила ладони на груди, умоляя его пойти на пособничество.
– Да что, падла, с тобой за дела! – разорялся Таннен.
Маур уже стоял вертикально, но с кровавым пятном на лице, и стыдливо тупился на мостовую. Губы пошевелились, когда он пожал плечами, но Гаррет сказанного не услышал.
Сердитый Канниш шагнул между ними и что-то проронил Таннену. Маур опять начал связывать арестованных вместе, но Гаррет друга знал хорошо и видел по движениям и скованности лица, что Таннен его унизил. Сам Таннен пробормотал нечто невнятное, но, очевидно, матерное, и повернулся, обшаривая взглядом ночную улицу. Затем повелительно поднял меч в сторону Гаррета:
– Слышь! Куда делась деваха?
Соврать вышло проще простого. Он указал на юг:
– Назад, откуда появилась. Она хромала. Сильно. Ты ее, наверно, еще догонишь.
В темноте показалось, что досада и злость осветили Таннена изнутри.
– Канниш. Ты и тот, заканчивайте здесь сами. А я выслежу прыгучую сучку.
Канниш отрывисто кивнул и обратился к людям на коленях посреди улицы:
– Всех вас убить я не сумею, но клянусь всеми богами поднебесными, что зарублю первого, кто вздумает встать без моего разрешения.
Таннен побежал на юг с оружием наперевес, будто собирался прикончить девушку, как только ее настигнет. Будто нашел в ней грозного врага. Гаррет сел прямо, давая тому, что он только что сделал, улечься. Дышать ему было свободнее, чем в эти последние недели, и приходилось с трудом сдерживать ухмылку. Через пару секунд он покосился вбок и назад. Девушка по-прежнему таращилась на него. Лишь чуточку расслабилась, когда Гаррет улыбнулся. Он качнул головой, указывая подбородком. Она нахмурилась в замешательстве.
– Эгей, – позвал Гаррет. – Я, наверно, оставлю все это на вас двоих.
– Давай, – ответил Канниш. – Этой ночью другого зрелища все равно не дождешься. Не суйся в неприятности, ладно?
Гаррет встал и по-актерски развел руками. А затем повернулся к северу, не самому быстрому пути к дому, но друзья не обратили на это внимания. Поначалу он шел медленно, прислушиваясь к поспевавшему сзади шуршанию. Когда достиг конца оградки, то обернулся.
Маур приступил к связыванию второго ряда пленников, а Канниш пристально сторожил, не давая никому подниматься. Узкая улочка вела на восток от реки, в глубь кварталов.
– Идем со мной, – сказал он. – Я тебе пропасть не позволю.
И тронулся дальше в ночь, на секунду уже подумав, что остался один. Затем сзади засеменил шорох босых подошв по камням, и вот она уже рядом.
– Хорошо таким вечерком прогуляться, – молвил он.
Девица посмотрела на него так, словно Гаррет отрастил себе третью руку, а потом, через пару шагов, рассмеялась. Приятный у нее смех. Переливчатый и глубокий, он такого не ожидал.
– А еще лучше сидеть дома, – сказала она, – но об этом жалеть уже поздно.
– Я – Гаррет.
– Благодарю тебя, Гаррет, – сказала она, не открыв своего имени, да он и не настаивал.
Умом Элейна понимала, что кругом опасность, однако трудно было это прочувствовать сердцем. Да, она на чужом берегу реки, и домой дорога закрыта. Да, Теддан, одна знавшая, что Элейна сейчас не на безопасной Зеленой Горке, проведет ночь в узилище, а утром предстанет перед магистратом. И ничто, кроме доброты душевной, не удержит ее спасителя, пожелай он перерезать ей глотку и бросить труп в переулке. Она замерзла, она в чуждой стихии, и защитить ее, кроме собственной смекалки и удачи, некому.
Но все же она не утонула. Не познакомилась с не тем концом меча стражника. А брела ночными улицами Речного Порта вместе с мужчиной породы, какую Теддан назвала бы сынком продавца шерсти с отменной попкой. Ночь стояла теплая. Одежда и волосы подсыхали. В городе было тише и от луны светлей, чем ей сперва представлялось. И, не считая ступней, ободранных и стертых от хождения босиком по камням, ей было приятно. Более чем приятно. Как только паника улеглась, вокруг проступила своя, далекая от привычной красота.
Настанет день, и она будет править городом. Улицы, по которым сейчас она шла, были ее улицами. Они еще об этом не знали, но главное – их не знала она. И размышляла: а оказывался ли отец хотя бы однажды в Китамаре не под охраной? Увидел бы он хоть разок открытые, зовущие предутреннюю прохладу ставни или котов в промелькнувших полночных тенях. Это могло бы изменить его взгляды на город. Могло изменить и ее.
– Кто-нибудь из ваших знает Оньяна? – спросил Гаррет.
– Кого?
– Оньяна. Это его корабельный сарай.
– Ой. Не знаю. Может быть.
– Где же они достали ключи?
– Я не понимаю, как там все устроено. Это был мой первый раз на таком вечере. И последний.
– Не впечатлилась?
– Наоборот, еще как, – сказала она. – Не в положительном смысле.
Улыбка у него была легкой, но вместе с тем сожалеющей.
– А тебе он знаком? – спросила она. – Этот Оньян?
– Он женат на двоюродной сестре моей матери.
– Вот так совпадение!
– Да ничего особенного. Здесь каждый с кем-то как-нибудь связан. Не будь так, он состоял бы в каком-нибудь обществе с моим отцом. Или с дядей. Или они ходили бы к одному священнику. Или к гадалке. Все знают всех. Мы пытаемся друг друга подмять и при этом прикрываем друг другу спину.
Они свернули на восток. Здесь улица расширялась, а тени под навесами крылец и в ответвлениях переулков казались не такими уж темными. Кто-то даже оставил у стены деревянное кресло.
– Странные отношения, – заметила она. – Быть кому-то преданным, только не слишком.
– Такова коммерция. Каждый желает выиграть. Каждый желает большего могущества и влияния. И все при этом полагаются друг на друга. Если же все разом прекратят давать подряды определенному перевозчику или забирать товар с чьего-нибудь склада, то… Будь ты по уши завален гаддиванским шелком и омрешским красителем, что толку, если с тобой не торгуют?
– Сегодня вечером случилось нечто подобное?
Он воззрился на девушку.
– Ты знал стражников по именам, – пояснила она. – Ты одурачил их из-за того… что увидел в этом кое-что для себя?