– Господин князь идет, – сообщил ему подмастерье Джеррит, сын хлебопека, но мог шепнуть и кто угодно на кухне.
Существовали правила насчет княжеских посещений. Лемель слыхал от охотника про породу птиц, что выставляют часовых, пока кормятся на земле, и если кто из них запоет, то встрепенется вся стая. На кухнях примерно то же самое. Лемель отвернулся от быка и занятой им девушки и быстро пошагал мимо длинных столов, отодвигая в сторону полдюжины других поваров и кухарок. Его взгляд порхал по всем столешницам и полкам, по каждому мешку. На кухнях случались такие вещи, которых никто из пирующих вельмож в жизни не видел. Он уже поднабрался уверенности в себе, когда внутрь ступил Самаль Кинт, а за ним новый князь.
Все на кухне, кроме гостей, преклонили колено и склонили головы.
Лемель знал Кинта уже почти десяток лет. То была глыба серого камня в образе человека, что никогда сверх меры не ел, не пил и не смеялся. Лемель уважал его, как один мастер своего дела другого, но близки они не были. Кинт носил алый плащ дворцового стражника, золотую бляху своей должности и меч с единственным рубином на кожаном навершии, напоминавшем Лемелю вишенку в бренди. Новый князь хлопнул в ладоши.
– Пожалуйста, встаньте. Возвращайтесь к делам. Не хочу никого прерывать.
Почти неохотно персонал кухни поднялся. Князь Осай заходил к поварам лишь изредка, зато, когда являлся, весь состав замирал, смотря в пол, пока владыка вел свои разговоры, и не вставал до его ухода. Так они сожгли несколько куриц, зато неукоснительно соблюли этикет. От мысли о работе на глазах у князя веяло богохульством. Но не подчиниться его словам было еще хуже. Лемель сделал движение, и кухня вернулась к жизни.
Бирна а Саля он, конечно же, видел прежде. На Зеленой Горке Лемель кормил всех и каждого по крайней мере четырежды в год. Бирн был почти последним из дома а Саль, не считая его дочери и отщепившихся дальних родственников, проживавших за городом. Он не любил мягкие сыры, а вино предпочитал сухое, но с привкусом, какой иные назвали бы грубым. Теперь он надел корону. В первый раз и на всю оставшуюся жизнь. Корона ему шла, но видеть ее на ком-то кроме Осая казалось необычайно странным.
– Господин князь, – обратился Лемель. – Мои соболезнования по поводу вашего дяди.
– Да, – сказал Бирн. – Мы слишком рано его потеряли.
Лемель не мог разобрать, старо или молодо выглядел князь. Он был, конечно же, моложе Осая. И совсем с другим носом. У Осая нос был длинный и по-орлиному изогнут. Что придавало ему авторитетный облик. Бирн был для этого слишком хорош собой. Но в бороде его проглядывала белизна, которой Лемель не помнил.
– Отведыватели мои. – Кинт, кажется, продолжал их беседу. – Мастер Лемель допускает их до каждой стадии готовки. Ничто не попадет на ваш стол, пока полдюжины людей не удостоверятся, что яда нет.
– Это хорошо, – произнес Бирн с кивком, вызвавшим у Лемеля догадку, что до этих пор князь не считался с вероятностью отравления. – Я высоко ценю ваши усилия в этом вопросе. И ваши, мастер Лемель.
– Повелитель, – отозвался Лемель, ныряя в краткий, но подобострастный поклон. – Кухня приспособится к любому вашему желанию. Я очень горжусь моими подчиненными и уверяю вас, что вы будете гордиться ими не меньше.
– Да, спасибо, – сказал князь. – Вы готовите на вечер трюк с быком?
Лемель проследил за княжеским взором туда, где кухарка яростно всаживала щетинки в воск. И почувствовал легкий щипок раздражения от того, что сюрприз для князя сорвался, но сделал хорошую мину:
– Разумеется, мой господин.
– Хорошо. Обожаю его. Помню, как-то слыхал, что Бейярд Рейос проделал то же самое, только с чучелом любовника первой жены вместо быка. Но предполагаю, что это не совсем правдивая история, как считаете?
Лемель льстиво улыбнулся, пытаясь угадать, риторический ли это вопрос.
– Если вы пройдете сюда, милорд, – сказал Кинт, показывая на дверь во двор, – то далее будут конюшни, если вам угодно.
– Да, благодарю. Прекрасно.
Двое мужчин вышли на пополуденный свет. Лемеля, как и других дворцовых начальников, уведомили о княжеском распорядке. После коронования владыка проведет день, объезжая город, потом короткий полдник с сытным луковым супом, свежим хлебом и сыром. Далее тур по дворцу и подворьям в сопровождении Кинта. По его окончании князя переоденут для пиршества. Четырнадцать перемен со знатнейшими главами домов – высшие из высших Китамара готовы приветствовать новую эпоху, понимая и ожидая при этом, что она будет очень похожа на старую.
Лемель снова приступил к работе, однако не так живо, как ожидал от себя. Мешало что-то в этом новом а Сале. Лемель всегда трудился под одним лишь Осаем, но слышал рассказы о князе Айрисе, бывшем до него, и Даосе а Сале – еще раньше. Китамаром правили холодные, сдержанные мужчины и женщины. Они обладали властным величием. Осай был способен выразить пренебрежение, не тратя слов и не поведя бровью. Бирн а Саль казался совершенно другим.
Но, возможно, лишь потому, что сегодня день его венчанья на княжество. Любому понадобится время, чтобы свыкнуться с новой ролью. Похоже, для князей это столь же справедливо, сколь для кухарок.
– Так это был он?
Лемель повернулся. Уолсон, главный пекарь-кондитер, стоял рядом, рассеянно почесывая лиловое родимое пятно от щеки до шеи.
– Новый князь, – подтвердил Лемель. – Да будет долгим его правление.
– Говорят, он из братства Кловас.
– Я тоже об этом слышал.
– Значит, мы реже будем видеть этого залатанного хмыря из Дарис. Вечно тут шастал с заданиями от князя и ихней жрицы.
– Мне Трегарро нравится. А тебе нет, потому что он иностранец и не полюбил твои коржики.
– Отменные коржики так-то.
Лемель хлопнул пекаря по плечу:
– Ну, стало быть, тебе повезло. Если князь Бирн а Саль не переменит враз свои духовные пристрастия, то взамен тут будет шастать другой назойливый хмырь – из братства Кловас.
Пекарь расхохотался. Лемель собрался возвратиться к восковому быку – они уже выбивались из отведенного на подготовку пира времени, а впереди еще сложная работа со стыками – но голос кондитера притормозил его:
– Ты не переживаешь?
– О чем?
– У этого, нового, есть свой дом. Свои лакеи. Свои повара. Если он выберет их, нам всем придется искать работу.
– Не бывать этому, – сказал Лемель. – Новый князь всегда оставляет прежних слуг и работников. Среди высших советников еще могут быть небольшие сдвиги, но отлаженная дворцовая машинерия? Ее не трогают никогда. Это сила традиции, понимаешь?
Летописцы, скорее всего, одобрили бы слова главного повара, услышь они его речь. Приверженцы же всего мистического, жрецы и знахари могли бы подумать, что причина кроется совсем не в этом.
11
Это был последний раз, когда Элейна бродила по дому, в котором выросла, и другого раза не будет. Даже если она навестит потом эти здания, сады и фонтаны, они не отзовутся прощальным эхом Дома а Саль. Здесь расцветет вторая усадьба кипучей орды, плодовитого Дома Аббасанн. Поколения свадеб, новорожденных, кормилиц и воспитателей наполняли род ее матери, пока не переполнили, пролились через край и смыли с лица земли тот уголок жизненного пространства, который Элейна звала своим. Элейна, но не они.
Выходящая в сад спальня. Гостиная с деревянными ставнями в виде двух резных драконов, что переплетались, когда Элейна закрывала ставни. Домашний алтарь перед изваяниями владыки Каута и владычицы Эр, на которых ни у нее, ни у отца никогда не находилось лишней минуты. Все это принадлежало самолично Китамару, а ей дозволялось временно пользоваться, и вот это время вышло.
– Элейна! – воскликнула Димния, семеня навстречу через широкий атриум северного крыла. – Я и не знала, что вы здесь. Им надо было меня предупредить.
Жена Джоррега Аббасанна носила фамилию Чаалат до того, как брак сменил ее принадлежность к дому. В ее коже виднелась бледность, порой проступавшая в их роду, но не столь выраженная, как у Дюррана или Андомаки Чаалат. Она встревоженно улыбалась, а сзади на толстых коротких ножках несся ребенок того возраста, когда другие только начинают ходить, большая голова с жиденькими локонами подскакивала на бегу.
– Я попросила вас не беспокоить, – сказала Элейна, когда сперва мать, а потом дитя приблизились к ней. – Я просто зашла еще разок поглядеть на комнаты, которые занимала. На всякий случай, вдруг чего просмотрели.
– Конечно, конечно, – сказала Димния, подсаживая ребенка на бедро.
– У вас нету няньки для малыша? – спросила Элейна, подтрунивая, но вместе с тем говоря вполне серьезно.
– Нянек переоценивают, – поделилась Димния. – Нет, неправда. Няньки – дар божий, но я люблю возиться с ними сама. Особенно когда детки маленькие.
Они вместе прогуливались по знакомым до боли коридорам, ныне обставленным совершенно неизвестными картинами и скульптурами. Димния указала слугам приделать желтые ленты по краям всех ставень, и даже эта незначительная мелочь изменила природу домового пространства сильней, чем могла представить Элейна.
– Вы с отцом были к нам так добры, – сказала Димния. – Словами не описать, как желанно было получить наконец дом и назвать его своим. – Она слегка скривилась на мгновение ока – вероятно, из страха, что сболтнула что-то не то.
– Ничего страшного, – сказала Элейна, когда они повернули в проход к ее спальне. – Скажу вам правду. Вначале я думала, что здорово разозлюсь. Покинуть это место? Я полагала, что почувствую себя так, будто лишилась родного дома.
– Значит, оказалось, что это не так?
– Не так, – соврала Элейна.
Правда была в том, что она как раз и чувствовала, что лишилась дома. Но, что удивительно, не придавала этому никакого значения. Какая-то ее часть нежданно-негаданно оказалась готова к такому повороту событий.
Кровати, где она спала, больше не было, на ее месте стояли две поменьше. Сквозь открытые настежь садовые двери ветерок нагонял плотный запах поздних цветов и свежесть с легчайшим намеком на осеннюю прохладу. Полки украшали деревянные модельки: насосы, катапульты – и хитроумное устройство, приводящее в движение ноги деревянного человечка. Красный промельк за катапультой привлек взгляд Элейны, и она выудила оттуда книгу. «О Природе Богов».