Правда была в том, что Элейна на этот вопрос не ответит, даже если очень захочет. Она не менее всех и поболее большинства жаждала разобраться в происходящем.
Днем, следующим за полночным явлением отца, ей объявили, что всех представителей знати обязывают собраться во дворце. Каждому древнему роду, равно как каждому братству, предписывалось направить одного из своих на совет в личных палатах князя. Ошеломляющий приказ.
Никто не знал, ради чего созывается столь огромное собрание. А сам князь дни напролет просиживал в рабочем кабинете с Халевом Карсоном и не мог либо не хотел отвечать на вопросы. Даже на ее. Когда она просилась повидаться с отцом, слуги передавали ей обещания, перетекавшие в извинения, по мере того как их не сдерживали.
А затем, также без малейших объяснений или предвестий, все отменили. При дворе, как пламя на сухом кустарнике, вспыхнули пересуды. Бирн а Саль собрался отречься или объявить о женитьбе. Слег с тем же недугом, что свел в могилу Осая. Готовится объявить войну, только кто б догадался кому.
Те считаные разы, когда Элейна с ним виделась, отец был бледен и изможден. А когда она спрашивала его, в чем дело, он только отмахивался. Будто, притворившись, что дела идут хорошо, и впрямь мог их поправить.
– Жаль, что вы не сможете остаться на обед, – сказала ее спутница. – Я знаю, как отцу нравится ваше общество.
– Мне бы очень хотелось, – солгала Элейна. – Но я встречаюсь с верховным жрецом, и только на поездку туда уйдет несколько часов.
– Моя благодарность за то, что нам удалось увидеться, как бы то ни было, – сказала Эрендиш, когда они завернули за угол.
Справа стояла конюшня семейства Рейос, и Элейну, как и предполагалось, ждала ее карета. Она попрощалась с Эрендиш – не слишком коротко, чтобы не нанести обиду, не слишко долго, дабы не тратить времени, которого нет, – и, приняв помощь лакея, взобралась на сиденье. Кони беспокойно пофыркивали, однако кучер держал поводья с бывалой непринужденностью.
Она проверила сиденье. Красная книга была на месте, как и написанная ею записка. Элейна постучала по панели над головой, кучер свесился к ней. Он был средних лет, с добродушным, открытым лицом.
– Готова, – сказала она.
– Да, госпожа. Мы можем поехать тремя путями. Самый ближний – к северному мосту и на тот берег. Более быстрый – срезаем через Дворцовый Холм к Старым Воротам и дальше по склону, но катиться вниз я иной раз волнуюсь. Лошади начинают капризничать. Им лучше подниматься в гору. Или я могу взять на юг через Камнерядье и Коптильню, пересечем южный мост и вверх Притечья на Новорядье.
– Это мне, похоже, не по пути.
– Понимаю, госпожа. Но некоторым нравится проводить время в покое. Само собой, как вам будет угодно.
Если смотреть под таким углом, то южная дорога была не лишена привлекательности. Учитывая, что внезапный всплеск выходов в общество и возобновлений прошлых знакомств казался довольно неприятным, еще когда князь Осай занедужил, то его смерть и коронование отца удвоили поток встреч с лихвой. А новая загадка, даже при косвенном вовлечении Элейны, удвоила его снова. На таком фоне мысль о часах одиночества, когда рядом лишь кучер и улица, сулила блаженный отдых.
– На север, – скомандовала она, и возница с поклоном задвинул панель.
Карета вздрогнула, пробуксовала и влилась в размеренный, цокающий дорожный ритм. Элейна обнаружила, что поглаживает красную книгу, точно успокаивает кошку. Обвела пальцем буквы – «О Природе Богов» – и в сотый раз попыталась определиться, не глупо ли ей прокладывать дорожку к Теддан таким вот способом.
Она толком не понимала, как вышло, что ее распутная изгнанная кузина стала одним из считаных людей, которым она доверяла. Но имелись темы бесед, уместные с Теддан и немыслимые с другими людьми, а голова у Элейны сейчас была словно ватная. С отцовского лица, в ночь его появления, мысли перескакивали к личному кабинету Осая, к Гаррету Лефту, к тысяче глаз, изучавших ее при дворе, и так без конца, не задерживаясь на чем-то одном, чтобы это осмыслить. Ей подумалось, что если удастся поговорить с Теддан, поведать о жизни во дворце, то, возможно, звук собственной речи скорее приблизит ее к пониманию, нежели мысли.
Они достигли моста, и Элейна придвинулась, чтобы выглянуть в окошко двери экипажа. Вода сегодня стояла широкая и темная, словно вино. На юге виднелось, как река расширяется в заливчик и пристани Речного Порта, точно клещи на собаке, облепили лодки и ялики. Наклонившись ближе, Элейна увидела вздымающийся вдалеке Храм, он нависал над крышами юго-западной части Китамара.
Со времени постройки Храм служил многим богам. Его устои складывались из неуступчивого камня Дворцового Холма и Камнерядья. Ханчийский по замыслу, ханчийский по материалам, он возвышался над деревянными ларьками Новорядья и деревянными хибарами Долгогорья, утверждая скорее власть, нежели благочестие. Храм был отражением Дворцового Холма, монументом покорения ханчами инлисских прошлых веков и рубежом китамарских пределов. Городская стена местами сливалась со стенами территории Храма, словно межой между Китамаром и внешним миром являлся сам бог, которому тут служат.
Здесь хранили излишек зерна, что поддерживал в городе жизнь в голодный год и уберегал бедноту от смерти в любое время. Здесь ковали постоянное пополнение жреческой братии надзирать за духовными нуждами города. Храм стоял между жизнью и смертью, одной эрой и следующей, как маяк перед морем инлисских крыш.
Проезжая Речной Порт, Элейна высматривала, не попадутся ли знакомые улицы и лица. Нехорошо, конечно, но от греховного удовольствия нельзя было удержаться. Однажды промелькнула улица, по которой она, похоже, шла той ночью, но карета проехала дальше, не дав порыться в памяти и уверенно сравнить. В Новорядье движение было плотным. Жатва близко. Элейна уже едва ли не пожалела, что не взяла эскорт красных плащей расчищать дорогу. Но больше глаз означало больше глаз, подкуп кучера и то казался слишком дерзким поступком. Чтобы без особой задержки освободился путь, хватит знатного вида экипажа и любезного хлыста возницы.
Когда домишки и торговые ряды уступили церквушкам, свечным лавкам и купеческим усыпальницам, Элейна почувствовала, как нарастает напряжение в плечах и в глубине желудка. Непонятно, что страшнее – если ее выходка провалится или же преуспеет.
Когда они прибыли к воротам Храма, Элейна собралась с духом. Сходя с подножки, она оглянулась на запад, на Дворцовый Холм. Старые Ворота представали прямо напротив, будто на нее взирал сам скалистый склон. Вот почему Храм стоял именно здесь. Связь между дворцом и прихрамовыми угодьями делалась очевидной. Будто два человека глядят друг на друга через реку.
Кучер встал рядом, и она вынула записку из страниц книги и вложила в его ладони.
– Только ей. Никому другому.
– Да, моя госпожа. Сделаю все, что смогу, – сказал он. И подпортил торжественность, слегка подмигнув в конце.
Верховный жрец был тем человеком, кто возложил княжескую корону на отцовскую голову, а перед тем руководил огненным погребением князя Осая. Вытянутое лицо, зато с удивительно веселыми глазами, и мелкая дрожь в левой руке, на которую Элейна, как и сам жрец, не обращала внимания.
Гостиная, где они оказались, была небольшой, но роскошной. Стены покрывала обивка редких древесных пород, а если кресла были сделаны не из чистого золота, то лишь потому, что этот слишком мягкий металл не выдерживал человеческого веса, но все равно могли похвалиться почти прозрачной конструкцией. Тут же лежали и шелковые с парчовой нитью подушки. Алтарь в углу был цельным куском малахита, вырезанным так, чтобы формой походить на дым или воду – или на все сразу. Существовали комнаты на Зеленой Горке и во дворце, способные помериться с этим богатством, но превзойти – очень вряд ли.
– Наслаждение видеть вас, леди а Саль, – сказал священник. – Нам так редко наносят будничные визиты из дворца. Я понимаю, конечно. Мы – двуединая душа города, но прогулка получается долгой, не так ли?
– Так и есть, но и поездка в карете тоже не коротка, – улыбнулась она.
– Чему я обязан этой чести?
По правде, она хотела лишь потянуть время, пока кучер не найдет Теддан и не сунет ей записку. Сколько это могло занять, она не знала, но лучше потянуть время подольше. Она показала книгу.
– Я натолкнулась на некоторые теологические заметки и нашла их смущающими, – сказала она. – Я надеялась, что вы сможете помочь в разъяснении.
– О, – сказал священник, принимая книгу и раскрывая страницы. – На самом деле все просто. Тейден Адрескат обезумела, как вы знаете. Она потеряла мужа и ребенка, когда по городу пронеслась лихорадка, и вот… – Он положил книгу и изобразил, будто облупливает яйцо. – Прискорбно, поскольку она была весьма умной женщиной и превосходным ученым. Но увы, утратила правоту суждений.
Он пожал плечами, и Элейна придвинулась.
– Но ее труды должны были обладать некой значимостью? Я слышала, что она умерла в изгнании.
– Ее сослали за угрозы убить князя. Тогда правил Даос а Саль. Ее обуяла идея, будто он самозванец. Расстройство кровообращения, как я понимаю. Уверен, ее ереси вызвали бы немало последствий, восприми их люди всерьез. Излагала она их слогом изысканным. Своего рода была поэтессой. Я могу вам помочь еще в чем-нибудь?
– Возможно, вы могли бы указать мне, в чем именно она ошибалась, – попросила Элейна, сама сознавая, что жалобно скулит.
Жрец выглядел озадаченно, но не сердился.
– Если желаете. Разумеется. Смотрите, она провела разделяющую черту между богами и сверхъестественным. Сверхъестественное, утверждала она, простирается над богами, хотя отзывалась о нем как о «более реальном». Также она называла его «абсолютом», который, как она отмечала, прибегая к большим натяжкам, лежит вне нравственной морали и даже нашего осмысленного осознания. Она писала, будто основы мироздания зиждятся на великой тайне и даже боги о ее разгадке знают не больше, чем мы. По сути, она помещала богов, как мы их знаем – Трех Матерей, Урубуса, Шау и прочих – в нас. Внутрь людей.