Адномака улыбнулась, отчасти мечтательно.
– Вы чувствуете, что вы чувствуете. Никто не осудит ваше сердце, за исключением вас. А также, предположим, богов.
– Я разговаривала с Микой Элл. Придворной летописицей. По ее словам, княжение резко меняет людей.
– В самом деле? Что ж, она очень проницательная женщина. Полагаю, так оно и должно быть, разве нет? Город подобен телу, и все мы его части. Если, проснувшись с утра, палец руки поймет, что он на ноге, то неудивительно, что почувствует себя странно.
– Вы хорошо знали Осая?
– Да, – ответила Андомака. – Надеюсь, знаю по-прежнему.
– Был ли он счастлив?
– Хм, – пробормотала, обратившись внутрь себя, Андомака. А через минуту покачала головой. – Я задумалась вот о чем. Моя родственница, дочь князя, в будущем княгиня сама, приходит посидеть со мной и спрашивает, был ли старый князь счастлив. Правитель бывший, правитель нынешний и правитель грядуший. И с ними я, которой также грозил бы дворец, если бы вы оступились.
– Да-да?
– И я задумалась, что бы это означало, пригрезься мне в снах.
Пролетела птичка, комок бурых перьев – взвился и канул в небе. Из верхнего окна на них поглядел мужчина. Начальник стражи Андомаки. Тот, обгорелый. Он отступил назад в комнату, точно рыба, скользнувшая в мутную глубь пруда.
– По-моему, это значило бы, что я боюсь, – проговорила Андомака, и ее внимание вернулось к Элейне. – Вы чем-то напуганы?
Элейна попробовала улыбнуться, попробовала засмеяться, но ей не хватило сил. Поэтому она придвинулась ближе, сомкнула ладони. На глаза наползли слезы, и бледная родственница положила руку ей на плечо.
– Получается, да, – произнесла Андомака. – Дело в вашем отце? С ним что-то случилось?
С резким смешком Элейна откашлялась. Ради этого она сюда и пришла, но сейчас над ее сердцем довлели не Осай, не странные книги и не отцовская обеспокоенность. Вокруг пели птицы, как жаль, что не тихие.
– Нет, кое-что случилось со мной, – сказала девушка. – Как вы справляетесь, когда вам приходит на ум, что, возможно, лучшее из того, что вам суждено, уже в прошлом?
– Вы молоды, – сказала Андомака.
– Оттого еще хуже. Что, если за всю вашу жизнь подлинно вашей была лишь одна минута, а остальное принадлежит другим? Вы обязаны думать о них и быть такой, как положено. А после? – Элейна улыбнулась, и с ее века соскользнула предательская слезинка. – Когда эта минута прошла? Как долго можно прожить воспоминанием?
«Оно дает тебе все на свете, потому что обходится тебе ценою всего, – пришло ей на ум. – Не жди от него любви, не жди справедливости».
Андомака свела свои почти невидимые брови и мягко коснулась головой лба Элейны. Теплее объятий. Только стыд от того, что она уже и так плачет, помог Элейне сдерживаться и не хлюпать носом. Столь горестная тоска оказалась для нее потрясением. Она-то думала, будто счастлива. И верно, была. Вот только ничего не гложет больней, чем ушедшая радость.
Андомака сделала глубокий, медленный вдох, затем еще. Элейна подхватила намек, задышав в такт дыханию женщины. В себя, затем задержка на пике вдоха, высвобождение и снова пауза, когда внутри ничего. После нескольких повторов она осознала, что понемногу успокаивается.
– Молодость ужасна, – сказала Андомака. – В иные дни быть молодым – это как сбрасывать кожу. Даже сам воздух болезненно жалит.
Элейна вытерла слезы рукавом платья.
– Со временем становится легче?
– Иногда. Некоторым людям. Иногда обстоятельства складываются сами собой. Но я удивлюсь, коли женщина ваших лет станет женщиной лет моих и избежит на этом пути мгновений искренней радости.
– Кажется, мне пока только хуже.
Андомака вздохнула:
– Если бы вы нашли выход, то перестали б отчаиваться. Когда впереди просвет, то какой бы сильной ни была боль, ей не сломить нас, не так ли?
– Простите. Я, наверно, несу глупости.
– Нет, – сказала бледнолицая женщина. – Вовсе нет. Отчаяние, и радость, и становление той, которой предстоит быть. Это серьезный труд. Я польщена тем, что вы обратились ко мне. Знайте, я здесь, когда и что бы вам ни понадобилось.
– Спасибо, – сказала Элейна. И потом, уже тише: – Спасибо.
19
Когда подоспело время, Гаррета не спросили, согласен ли он вызваться добровольцем. Никого из новеньких не спросили.
За два дня до фестиваля жатвы Гаррет готовился выйти в очередной патруль. Каждый новый день заметно укорачивался, и ночами по-особому холодало – такого не ощущалось с весны. Это была первая смена, когда Гаррет не охранял привратный пункт сборов и не взымал подати на мосту, а заступал на дежурство со Старым Вепрем и дядей Канниша Марсеном. Маур уже предупредил друга, что тому стоит ждать подколов и издевательств от служивых, поэтому сперва Гаррет подумал, что Геллат над ним смеется.
– Твой обход отменили, – сказал ему Геллат.
– Само собой, – согласился Гаррет, продолжая зашнуровывать сапоги.
– Нет, серьезно. Сегодня ты здесь на весь день. И капитан ждет тебя на строевой площадке. Поживей.
Гаррет закончил с сапогами, отчасти веря, что на выходе Марсен со Старым Вепрем будут тыкать пальцами и ухохатываться над его досадой, но по двору и в самом деле расхаживал капитан. При нем было с полдюжины новобранцев, и к их собранию сбегались другие. Гаррет заметил какую-то странность, но не понимал, что к чему, пока не подошел ближе. Капитан Сенит не был в обычном синем. На блекло-соломенную сорочку он надел коричневый плащ. Когда Гаррет протолкнулся к Каннишу с Мауром, то разглядел под сорочкой тонкую кольчугу, а на бедре командира – короткие ножны.
– Итак, слушайте, – сказал капитан, когда прибыл последний новенький. – Всего, что будет сегодня, на самом деле не будет. Я разослал по мостам и воротам неполные группы. А вы дежурите здесь. Будете контролировать весь, мать его, город с этого берега реки.
У главного входа Берен со Старым Вепрем со смехом раскуривали трубку. Из ноздрей Старого Вепря выходил дымок, точно внутри его головы работала кузня. На них тоже не было синих плащей и пристегнутых блях. Гаррет переступал с ноги на ногу.
– Когда отбудем, командование примет Марсен Уэллис. Выполняйте его приказы. Если случится что-то требующее вмешательства, то бишь пожар, мятеж или нападение, мать ее, вражеской армии, – Марсен решит, кто из вас, недотеп, этим займется. Старайтесь изо всех сил. Если к моему возвращению Китамар не выгорит по самую кромку воды, значит, вы потрудились сносно.
– Что намечается? – спросил Маур от имени всех.
От ухмылки капитан Сенит даже помолодел.
– Совместная операция. Не забивайте головы, детки. Мы вернемся до заката, – сказал он и махнул рукой расходиться.
Гаррет развернулся и в растерянности поспешил в казарму.
– Вот так, – сказал Маур. – Мы сказали «берем Тетку Шипиху». Мы делаем.
– Они делают, – поправил Канниш. – А пока они в деле, мы сидим, и всего делов. И дядя Марсен тоже. Дерьмово. Это ведь он все это начал. Должен был и заканчивать.
– Заканчивать, как ты понимаешь, придется дракой в тесных кварталах с теми друзьями, кто назубок знает местность и рад валить синих плащей, – молвил Маур. – Если кому одалживал деньги, лучше стряси их назад, пока наши не ушли. Кое с кем мы больше не увидимся.
Группками по двое-трое опытные бойцы выходили на улицу. Неопытному глазу все это могло показаться обыденным. Гаррет разбирался достаточно и видел, что каждая отбывка была упорядоченной, скоординированной и подчиненной определенному замыслу, слишком ответственному, чтобы его туда посвятили. Клинки, что брали стражники, были короткими, зверовато-устрашающими – скорее тесаки, чем мечи. Намечалась работа с близкой дистанции. Он представил себя бегущим по темному подземному ходу. Почувствовал облегчение, что не ему сегодня быть там, внизу, и устыдился этого чувства.
Когда ушли последние, Марсен созвал новичков во двор, проводить учения. К тому времени наступило позднее утро, но солнце не особенно припекало, и Марсен, похоже, скорее старался придать казарме видимость будничной работы, нежели вымещать досаду на молодых стражниках. Мудрое решение. Если люди Тетки Шипихи следят за ними, то казармы будут казаться почти столь же многолюдными, как и обычно. Будет меньше причин задумываться, куда все подевались, а значит, меньше причин бить тревогу. Не хотелось размышлять о том, насколько внезапная атака подземного города отличалась бы от упрежденной Теткой Шипихой заранее.
– Гаррет Лефт! – крикнул Марсен.
Гаррет прервал упражнение и подбежал к исполняющему обязанности командира.
– Сэр?
– Кое-кто хочет с тобой переговорить. Не задерживайся, – сказал Марсен и кивнул в сторону ворот, где в ожидании стоял Вэшш.
Дайвол Сенит выступил на улицы Китамара, словно вышел на поле битвы. Трудно было не выпячивать грудь от гордости. Своих лучших людей он отправил к нанесенным на карту проходам. Без доскональных сведений, где пролегают туннели Шипихи, пришлось довольствоваться предположениями, но предположениями обоснованными. Над планом они корпели втроем с Паввисом и Лауфином. Обещалась крупнейшая из единовременных, согласованная акция всей городской стражи. К ночи Тетка Шипиха и те, кто под ней ходит, окажутся или за решеткой, или в реке – для капитана большой разницы не было.
Перекресток, где он засек Шипиху, мало изменился с того дня. Та же дверь, та же красная ткань. Но там, где раньше виднелись полупустые улицы, теперь вовсю развозили по домам вино, хлеб и фрукты ручные тележки. Трое его людей развешивали к празднику урожая цветные фонарики, пока местная дама с круглым инлисским лицом и инлисскими кудрями критиковала их деятельность. Берен и Наттан Торр прямо на булыжниках резались в кости и передавали друг другу мех с выпивкой. К ним на корточки подсела девочка со скучающим видом.
Сенит приткнулся к стенке за спиной Берена, оттуда он мог казаться зрителем игры и без помех просматривать нужную дверь.