Узкие ступеньки вели на крышу дворца. Трещал костер, пытаясь своим светом и жаром разогнать небесную тьму и холод. В каменном саду стояли статуэтки богов и людей, а также абстрактные формы, призванные лишь отдавать дань тонкому умению скульптора. Рыжие беспокойные языки пламени и ровный холодный свет луны оживляли и одушевляли все это. Пара дюжин юнцов и юниц слонялись вокруг с бокалами горячего вина в руках. Красные плащи и дуэньи держались по краям их группы, присутствуя и не присутствуя одновременно.
Он увидел ее до того, как она на него взглянула. Элейна а Саль была в желтой с синим накидке, волосы убраны назад серебряной сеточкой. Она не улыбалась, не разговаривала ни с кем. Окружавшей ее толпы с тем же успехом могло и не быть. Глаза ее были устремлены на огонь, и в них читалась тоска. Гаррет остановился и только смотрел. Тяжесть в груди и горле превратилась в ощутимую боль. В этот миг он бы клятвенно принес ей остаток своей жизни, лишь бы это подарило ей хоть мимолетную радость.
И, словно призванная его вниманием, княжна повернула голову. Лишь чуточку расширились зрачки в узнавании. Затем она отвернулась от огня и неспешно выдвинулась из толпы, прогуливаясь к восточному краю крыши. Он подождал минуту – столько, сколько смог вынести, – прежде чем приблизился к ней.
– Что ты здесь делаешь? – проговорила она, дыхание вырвалось столбиком лунного света.
Ее взор с нажимом прикоснулся к нему, затем обратился на распростертый под ними город.
– Пришел увидеть тебя. Не получил приглашения на праздник, поэтому как смог, так пробрался. – Шутка показалась ему зачерствелой. Девушка не засмеялась. – Я пытался отправить тебе письмо. Вернее, записку, но…
– Я ее прочла.
– А-а.
Костер освещал каменный сад за их спинами. Впереди обрыв Старых Ворот ниспадал в Кахон. В темную воду, скрытую бледным льдом. Огни Новорядья, Речного Порта, Храма, Притечья и Долгогорья раскинулись вдаль перед ними. Среди огней был его старый дом, где по-прежнему жили Вэшш, отец и дядя Роббсон. И были казармы, где сейчас уже спали Канниш и Маур. Храм глядел в ответ тенью с восточного края, фонари на его верху горели свечками на венце. Лампы, огни, клубы пара казались теплым отражением звезд. Гаррет ясно осознавал, какое расстояние разделяет сейчас его и Элейну. В такую даль не протянется ни один город.
Он заложил руки за спину.
– Что-то пошло не так? – спросил он.
Ее смешок был безрадостным и бесцветным.
– Что, думаешь, я могу на это ответить?
– Поделиться тем, что не так?
– Жалею, что выпрыгнула тогда из кареты. Не подумала. Сглупила. А еще жалею, что я не та девушка, которая была тогда в твоей комнате.
– Я не прошу тебя вернуть мне ту ночь, – сказал Гаррет. – Я просто хотел тебя снова увидеть.
– И поблагодарить за перемены в твоей жизни? Узнать, не могла бы я поменять ее обратно?
Она говорила зло, но не сказать чтобы злилась именно на него. Слова ее скорее были похожи на страх, отчаяние или боль, что выплеснулись на него, поскольку никого другого не было рядом. Но понимание не давало подсказок, как ему на это ответить и правильно ли он поступил, оказавшись здесь.
– На самом деле мою жизнь изменила не ты. А я сам. Ты дала такую возможность, но выбор был мой, и я о нем не жалею. Я здесь, потому что снова хотел с тобой повидаться.
– Ты меня знать не знаешь.
Тяжесть в груди никуда не исчезла, но природа ее поменялась, словно летний зеленый лист скукожился и потемнел.
– М-да… что ж, некоторое время назад мне выпал случай провести очень приятный вечер с молодой девушкой. Она была храброй и слегка безрассудной. И забавной. И почему-то без обуви, и… Я не знаю. Мне она нравилась. Ты говоришь, здесь ее нет. Она – никакая не ты. Я в это верю, но не совсем. Я немножко знаю тебя. Не всю тебя, но кусочек. И не думаю, что этот кусочек тебя суждено узнать многим.
Элейна а Саль, дочь и наследница Китамарского князя, опустила глаза.
Гаррет продолжил:
– По-моему, главное из того, что случилось тогда, это то, что ты была ею. Одной лишь ею. И мне она очень понравилась. Мне нравится этот кусочек тебя.
– И ты был бы рад опять меня трахнуть.
– Ну, лгать я не собираюсь. – Она покосилась неверяще и разъяренно. И, возможно, немного со смехом. На это он и понадеялся и пожал плечами. – Тогда было здорово. Такая прекрасная ты… Отлично было. Но если нет, то нет. Мне хочется узнать, какая ты. Мы говорили тогда о совсем другом и договаривались о другом. Но я ничего не могу с этим поделать.
Она вся дрожала.
– Взгляни на нас. Взгляни, где мы. Кто мы. Ничем хорошим это не кончится. В моем окружении ты пропадешь, и я пропаду, если буду рядом с тобою. Я не смогу тебя защитить, ты только меня отвлекаешь. Тебе пора домой.
«Но ты же сказала, что не прочь послушать мою историю» – этот довод и еще сотня бросились ему в голову. Все они безнадежны. Все лишь причинят боль. Лунный свет знакомо залил щеку девушки. У нее был правильный разрез глаз, Гаррет не объяснил бы, что это значит, кроме того, что так и обязаны выглядеть все на свете глаза. Ее губы сжались чуточку тоньше.
– Хорошо, – сказал он. – Если понадоблюсь, как меня найти, знаешь. Выполню любой твой приказ, буквально. Куда деваться, присягу давал. – Она рассмеялась, тихонько и коротко, но рассмеялась. Он даже не осмеливался в это поверить. Вынул из-под плаща свой шарф и протянул ей: – Тебе, кажется, холодно.
Она приняла шарф и повязала вокруг шеи. Когда он прикоснулся к ее запястью, взяла его за руку. Мгновение они постояли молча, затем, оглянувшись через плечо, она отодвинулась.
– Умоляю, – сказала она. – Уйди.
Повернувшись, он пошел назад к огню и пляске теней. Мимо шагнула какая-то бледная женщина, и он отвел взгляд, как отводил от всех остальных. Он всего лишь охранник, декорация праздника, и дурачок, удачно влюбившийся в девушку, которой не нужен, и все равно тосковавший по ней. Сегодня ночью он никто. Лунное сияние, бледное, как разбавленное молоко, ниспадало на все вокруг – и цельное, и разбитое.
26
Она не смотрела вслед уходящему. Она поступила так, как должна была поступить, и чувствовала себя словно в миг между ударом и вспышкой боли. Зарылась руками в шарф и тут же пожалела, что согласилась его взять. От шарфа пахло Гарретом.
Тяжко и больно, но так было необходимо.
К ней подошла упоенная грезами старшая родственница. Элейна задумалась, какой вывод сделала бы Андомака из зловещих Осаевых книг. Если бы во сне пришла в потайную комнату князя и обнаружила целые века страниц, исписанных одной и той же жуткой рукой, – на что бы ей мог намекать такой сон? Наверно, на то, что князь Китамара не человек. Что этот титул обширней и продолжительней, нежели люди, его временные обладатели. А также и то, что отдавать себя его величию отвратительно и обречено на утраты. Что сила, и право, и высший из рангов дают тебе все, поскольку все у тебя забирают. Для этого ей не нужны были сны. Она уже знала об этом и так.
Тишина между ними чересчур затянулась. Элейне пришлось ее нарушить:
– Андомака.
– Элейна, – откликнулась кузина. – Как ваше сердце?
Дурацкий вопрос. Единственный имеющий смысл.
– Бывало и лучше. Я уже…
«Я рассталась с кое-чем ценным, но так, чтобы потом притвориться, будто бы добровольно. Кое-что отвергла сама, чтобы потом его у меня не отняли. Я уберегла его. Молю, чтобы уберегла».
Она стиснула челюсти, не давая словам вырваться из горла, но их выплеснули наружу предательские глаза.
Андомака взяла сестру за руку.
– Все хорошо. Что бы ни стряслось, все будет хорошо.
Это скромное сопереживание оказалось непосильным. Элейна, повернувшись к родственнице, считай, упала ей на руки.
– Это глупо. Я не должна… Я должна быть счастлива.
– Отчего?
– Оттого, что свободна.
Кузина прищурилась.
– Вы порвали с…
– Да. Любой другой исход подверг бы его опасности.
Проговоренное вслух становится истинным. Она защитила себя от него и его от себя, ведь так? Их общую ночь, минутку вне времени, вне течения жизни обоих, не осквернит никакая грязь последующих событий. Элейна не исковеркает его судьбу. Не станет причиной перемен к худу. И Гаррет не угодит в силки, уготованные ей при рождении.
Стоя рука об руку, двоюродные сестры молчали. Андомака вздохнула. Наверно, ненароком ушла в себя, вспоминая какой-то миг собственной жизни. Кого-то, кого знала тогда, а теперь уже нет. Утраты неизбежны у каждого. Элейна растроганно сжала ее ладонь.
– Спасибо.
Мысль Андомаки вернулась в действительность, и, как могла бы, наверное, мать, она поцеловала Элейну в лоб.
– Вы уверены, что поступили правильно?
– Я – княжна. Что мне еще было делать?
– Вы не стали бы первой имевшей любовника, – произнесла Андомака, а потом рассмеялась. – Помимо жены, Осай делил постель и с другими женщинами. Об этом известно всем.
– Не сравнивайте.
– Потому что он был мужчиной?
– Да. Я в ином положении.
– Ином. Но не безвыходном.
Андомака положила ладонь на плечо Элейны, заставив отвернуться от бездны над городом, и заглянула в глаза. Такой глубины в зрачках родственницы Элейна не ожидала увидеть и не могла объяснить. Андомака заговорила с напором, едва ль не сердито:
– Свою жизнь мы посвящаем нашему городу, вы и я. За город мы выходим замуж. Городу мы приносим детей. Вручаем ему нашу семью и нашу кровь. Для нас это жертвенное призвание и наш долг. Но это не все, что есть мы. Вы должны сами брать удовольствия от жизни. Никто вам их не подарит. – Она приостановилась, собираясь с мыслями. – Как его имя?
– Я не… – пролепетала Элейна. – Мне никак…
«Нельзя, – подумала она. – Как мне произнести его имя, когда он еще так близко? Если я заговорю о нем, мне придется о нем подумать, а если подумаю – как я это переживу?»
– Назовите его.
– Гаррет, – сказала Элейна, понимая, что обречена.